П.Д.Сахаров
Предлагаемые ниже много-много букв – мой текст, опубликованный в интернете давным-давно. Выкладываю его по заявкам трудящихся. На днях на странице одного из моих друзей возник разговор о де Мелло, вот я и вспомнил, как на приснопоминаемом ФоРКе в конце 2003 года один человек задал мне вопрос: почему я согласился участвовать в издании двух книг де Мелло, хотя ватиканская Конгрегация Вероучения считает идеи его книг "несовместимыми с католической верой" и "наносящими тяжкий вред"? Я подготовил пространный ответ. Его написание потребовало немало времени, а потому я выкладывал его по частям – как сериал.
Рад выложить его снова по прошествии 15 лет. Сохраняю выделения полужирным шрифтом и курсивом в том виде, в каком я сделал их для публикации на ФоРКе.
1. Боюсь, что если бы Вы знали, что в наших католических кругах я давно уже имею репутацию неисправимого либерала, то просто не стали бы обращаться ко мне с подобным вопросом. Ну, либерал он: что с него возьмешь! Можете сразу удовольствоваться таким ответом и дальше просто не читать. Однако я бы советовал не торопиться. А вдруг что-то прояснится? У нас ведь, у либералов в Католической Церкви (далее – КЦ), есть с консерваторами в КЦ одна общая черта: все мы – и мы, и они – считаем себя католиками. Все мы веруем в Христа и хотим служить Его делу. И всех нас заботит благо Церкви. Но только это благо мы понимаем немного по-разному.
Вот и я, хоть либерал, но всё же считаю себя и христианином, и католиком. Многие годы я стараюсь (несмотря на всю свою лень) служить благу Церкви в меру своих возможностей и своего понимания этого блага. А в последние годы так уж сложилось, что это стало у меня основным родом деятельности.
Я никогда не делал секрета из своих либеральных взглядов по целому ряду вопросов. Не секрет они и для священноначалия нашей поместной Церкви, в основном довольно консервативного, которое, тем не менее, не делает из моего либерализма большой проблемы и даёт мне возможность осуществлять посильное служение Церкви там, где мои знания и способности могут оказаться ей полезными, за что я ему, священноначалию, весьма признателен.
Но ведь и я никогда не злоупотребляю своим либерализмом, и в тех случаях, когда моя точка зрения в чем-то отличается от официальной позиции КЦ, всегда это четко оговариваю. В своей церковно-просветительской деятельности, которой мне приходится заниматься довольно много, я стараюсь представлять КЦ такой, какая она есть. И, конечно, официальное учение КЦ по тем или иным вопросам, вызывающим внутри самой КЦ несогласия, я всегда представляю в первую очередь; а потом уже говорю о спорах. И когда речь заходит о каком-то вопросе, по которому я имею собственное суждение, то я честно говорю: это мое частное мнение, но официальная позиция Учительства КЦ иная, и она – такая-то и такая-то. И всегда сообщаю, где с суждением Учительства по данной проблеме можно ознакомиться. (Но и об альтернативных точках зрения тоже могу честно рассказать).
2. Почему я согласился на участие в издании Энтони де Мелло на русском языке?
Я никогда не являлся особо страстным поклонником книг о. Энтони де Мелло. Но для меня всегда оставалось бесспорным, что они представляют собой выдающееся явление в христианской духовности XX в. Сам факт наезда на них со стороны ватиканского ведомства, занимающегося контролем чистоты вероучения, стал для меня дополнительным подтверждением неординарности этого явления: слишком уж много случаев было в прошлом, когда интерес со стороны Священной Канцелярии и аналогичных институтов оказывался верным индикатором не только неординарности, но и духовной или богословской ценности интересующих их личностей (среди них немало впоследствии канонизованных) или текстов (кое-какие из них впоследствии были положены в основу официальных церковных документов, напр., II Ватиканского Собора). Поэтому сразу же как издательство «Паолине» предложило мне сделать перевод двух книг де Мелло, я – несмотря на большое количество других дел и неоправданно малый, почти символический, гонорар – немедля согласился на это предложение. Наверное, это было обычным тщеславием: стать первым, кто переведет на русский язык столь заметную фигуру в современной христианской духовности.
(Не могу не воспользоваться случаем поблагодарить всех, кто помогал мне в процессе перевода: модератора этого форума Таню, постоянную участницу нашего портала Светлану, о. Майкла Райана, с. Леонору из московской общины паулинок и – особенно!!! – редактора обеих книг Викторию Тимофееву).
Должен заметить, что, хотя и не был поклонником де Мелло прежде, в процессе перевода я значительно лучше его «распробовал» и стал любить его больше, чем раньше. Более того, подходя к концу «Минутной мудрости» (таково правильное название книги, по вине издательства искаженное на обложке русского перевода), я понял, что очень привязался к этому вымышленному персонажу – Учителю – и что мне жалко с ним расставаться.
3. В чем права Конгрегация вероучения?
Ватиканская Конгрегация вероучения (далее – КВ) в своей Нотификации касательно творений о. Энтони де Мелло сделала вполне справедливый вывод о том, что приведенный в ней перечень религиозных положений, приписываемых ею о. де Мелло, «несовместим с католической верой». Я не случайно употребил здесь слово «приписываемых». Казалось бы, каждое положение подтверждается конкретными цитатами из книг де Мелло. Но вся проблема состоит в том, что не были приняты во внимание законы жанра (которые, как известно, Учительство КЦ давно уже призывает учитывать со всею внимательностью при толковании Библии, но здесь сама возможность их существования почему-то не учтена). Тексты художественные, тексты зачастую притчевого или иного литературного характера (к тому же, тексты, существующие в некоторой совокупности, в весьма своеобразной взаимосвязи между собой) резюмируются так, как если бы они были логико-дискурсивными текстами. А это совершенно немыслимо. Попробовали бы вы тем же методом поработать с Библией: брать из Пророков и Псалмов произвольные куски и резюмировать, как если бы это был логико-дискурсивный текст!
Однако, если допустить, что тексты книг де Мелло всё же логико-дискурсивные, то их и вправду можно резюмировать подобным образом. И образующиеся у нас в результате резюмирования положения окажутся действительно несовместимы с католической верой.
В Нотификации КВ также говорится, что они (эти положения, получившиеся в результате логического резюмирования отдельных мест в книгах де Мелло), «могут нанести большой вред». И в этом КВ нисколько не ошибается. Ведь гипотетический читатель, перед глазами которого окажется книга де Мелло, может подумать, что имеет дело с логико-дискурсивным текстом, и, паче чаяния, увидев, что книга написана католическим священником и выпущена католическим издательством, решит, что в ней (последовательно?) излагается католическое вероучение. Такому читателю будет бесспорно нанесен большой вред, поскольку есть риск, что он примет за католическое вероучение (а то и вовсе за связное его изложение) то, что таковым не является.
4. Логико-дискурсивны ли рассматриваемые тексты де Мелло?
Однако КВ явно перестраховалась. Как не поверни, рассматриваемая книга о. Энтони де Мелло (как и другая, переведенная мною и выпущенная тем же издательством – «Песня птицы») не является логико-дискурсивным текстом. То же можно сказать и обо всех других книгах этого автора, на которые ссылается КВ.
Обратимся для начала к авторскому предуведомлению, открывающему «Минутную мудрость»: «Она (эта книга – П.С.) была написана не для того, чтобы назидать, но для того, чтобы Пробуждать. На ее страницах (не в напечатанных словах и даже не в рассказах, а в ее духе, в ее настроении, в ее атмосфере) таится Мудрость, которая не может быть передана человеческими словами. По мере того, как вы будете читать напечатанный текст и продираться сквозь тайный язык Учителя, может случиться, что совершенно невольно вы случайно натолкнетесь на Безмолвное Учение, таящееся в книге…» (выделено мной – П.С.)
Может ли сказанное относиться к изложению какого-либо учения в том привычном для нас значении, каковое применимо только к учению, выраженному в той связной и завершенной словесной форме, которая делает возможной оценку данного учения в категориях ортодоксальности/гетеродоксальности? Если бы подобное предуведомление предваряло текст какого-то катехизиса, то этого было бы вполне достаточно для того, чтобы церковный цензор не читал его дальше, а сразу вынес вердикт о несоответствии заявленной в заголовке цели. Здесь, однако, в заголовке ничего подобного не заявлено. Напротив, предисловие расставляет, насколько это возможно, все точки над i, предупреждая нас о характере этой книги и ее целях.
Если в отдельности некоторые рассказы в книге еще могут произвести впечатление чего-то логико-дискурсивного, то, читая их подряд, мы вскоре замечаем, что одни тезисы вступают в логическое противоречие с другими. Одно это позволяет усомниться в том, что мы имеем дело с последовательным изложением какого-то учения. Если же прочитать несколько книг де Мелло, то начинаешь убеждаться, что нечто, казавшееся тебе поначалу каким-то специфическим учением де Мелло, вовсе таковым не является, потому что в другой книге обнаруживается суждение, оказывающееся прямой логической противоположностью того, что ранее представлялось тебе характерной чертой этого учения. Взять для примера вопрос о том, какое значение для духовного пути человека имеет учитель (с неопределенным артиклем). Если мы попробуем выяснить это на основе текстов «Минутной мудрости» и «Песни птицы», то окажемся перед, казалось бы, просто неразрешимой задачей. С одной стороны, учитель – это что-то очень нужное, это что-то свойственное всем основным религиозным традициям и высоко в них ценимое. В «Минутной мудрости» таки попросту главный персонаж – это Учитель (без рода и племени и религиозной принадлежности). Но при всём том в обеих книгах местами явствует, что учитель не очень-то нужен, а кое-где – что он и вовсе не нужен и даже вреден. Именно это служит для читателя верным сигналом того, что автор разговаривает с ним путем парадокса. А значит, и иные «тезисы», возникающие на страницах книги, не следует торопиться прочитывать как нечто однозначное и безальтернативное.
5. Умалял ли де Мелло уникальность Христа?
У нас нет никаких оснований сомневаться в том, что иезуит Энтони де Мелло был в полном смысле слова христианином, т.е. признавал Иисуса Христа единственным Богом, единственно пришедшим в мир во плоти единственным Спасителем мира. У нас нет оснований всерьез сомневаться в том, что Э. де Мелло верил во всё исповедуемое в Никео-Цареградском Символе веры и когда-либо отрекался от чего-либо, содержащегося в этом исповедании.
Между тем, в Нотификации КВ говорится буквально следующее: «О. де Мелло демонстрирует, что он высоко ценит Иисуса, Чьим «учеником» он себя называет. Однако он рассматривает Иисуса как учителя в одном ряду с другими». Текст де Мелло, к которому отсылает читателя в этой связи КВ в своем Пояснении к Нотификации, оказывается едва ли не единственным из всех цитируемых там отрывков, представляющим собой нечто более или менее приближающееся к логико-дискурсивному тексту. Дело всё в том, что этот текст взят из авторского предисловия к «Минутной мудрости». Итак, вот он: «В этих рассказах Учитель – не какое-то одно лицо. Он – индуистский гуру, дзэнский рёси, даосский мудрец, иудейский раввин, христианский монах, суфийский мистик. Он – Лао-цзе и Сократ, Будда и Иисус, Заратустра и Мухаммед. Его учение обнаруживается и в VII веке до нашей эры и в XX веке нашей эры. Его мудрость равно принадлежит Востоку и Западу. Имеет ли действительно значение, кто были его исторические предшественники?»
А теперь давайте честно зададимся вопросом: следует ли из приведенного текста, что автор отказывает Иисусу в признании Его единственным Богом и единственным Спасителем? Или даже то, что он не признаёт уникальности учения Христа? Все перечисленные люди отличаются одним общим свойством: они являются духовными учителями. Отрицать то, что Христос духовный учитель, значит отрицать Его же слова о Себе. Тот факт, что вымышленный Учитель из «Минутной мудрости» несет в себе черты разных исторических духовных учителей (известных и безвестных), вовсе не означает ни того, что они, эти учители, видятся автору одинаковыми, ни того, что они для него равноценны.
6. Кому и для чего нужны книги де Мелло?
Вторая из опубликованных по-русски издательством «Паолине» книг – «Песня птицы» – предваряется предуведомлением от издателей (не здешних, а первоначальных):
«Книги отца Энтони де Мелло были написаны в контексте сосуществования различных религий с целью помочь последователям нехристианских религий, агностикам и атеистам в их духовных поисках и не замышлялись автором как наставление в христианском учении или христианских догматах, предназначенное для католиков».
Сам де Мелло предваряет «Песню птицы» и собственным предуведомлением:
«Эта книга была написана для людей любых убеждений – как для верующих, так и для неверующих. Однако я не могу скрывать от своих читателей того, что являюсь священником Католической Церкви. Я свободно странствовал по нехристианским и внерелигиозным мистическим традициям и испытал их глубокое влияние. Тем не менее, я вновь и вновь возвращаюсь именно в мою Церковь, ибо она – моя духовная родина. И хотя я остро – а иногда и мучительно – осознаю ее ограничения и узость, я знаю и то, что именно она меня воспитала и сделала тем, чем я являюсь сейчас. Поэтому ей я с благодарностью посвящаю эту книгу».
Однако мне для начала хотелось бы остановиться на «контексте сосуществования различных религий», в расчете на который де Мелло писал свои книги. Представьте себе на минутку Индию 2-й половины XX в. (по большому счету, мало чем отличающейся от нынешней). Атеистов и агностиков в нашем западном смысле слова там почти нет: каждый индиец достаточно четко отождествляет себя по религиозному признаку и причисляет себя к той или иной религиозной общине. Этот – индуист того или иного направления, тот – мусульманин суннитского или шиитского толка, там – сикх, тут – джайн (и он четко заявляет, что принадлежит к дигамбарам, а не к шветамбарам), этот – католик латинского обряда, а тот – малабарского, этот – англиканин, а тот – баптист… Но для большинства из них принадлежность к своей религии, конфессии, секте, толку и т.п. сводится по большей части к словесному признанию этой принадлежности, которая в лучшем случае сопровождается исполнением основных обрядов и обычаев (а в худшем – т.н. переходных обрядов, т.е. тех, что связаны с рождением, вступлением в брак и смертью, к каковым ежегодно добавляются обычаи, сопровождающие наиболее важные календарные празднования), а также молитвой (и магией) направленной на достижение определенных жизненных целей и устранение конкретных жизненных опасностей. Каждая из религий оказывается для большинства их носителей чем-то рутинным, не несущим в себе никакой радости, за исключением отдельных празднований, и в духовном отношении не располагающим к тому, чтобы черпать в них какое-то вдохновение. Добавим к этому, что мир между различными религиозными общинами в любом городе и любой провинции Индии очень хрупок, и достаточно бывает маленькой искры, чтобы вспыхнул кровавый межобщинный конфликт.
При всём том среди этих многих миллионов людей, живущих изо дня в день такой рутинной религиозностью, весьма велико число тех, кто желает истинной духовности, кто жаждет ее, порой даже не осознавая этого отчетливо, кто ищет ее ощупью, но не находит в своей религии. В традиционном индийском обществе не очень-то принято вести какие-то духовные искания за пределами своей религиозной традиции, а вот в своей-то им и не удается что-то нащупать. И заметьте, индийские христиане, в т.ч., католики, не составляют в этом исключения. Мне самому довелось в конце 80-х пожить какое-то время в их среде в Северной Индии, и могу с уверенностью сказать, что всё сказанное выше вполне приложимо к ним в основной их массе.
Первоначальной задачей де Мелло было пробуждение к духовному тех своих соотечественников, которые ощутили в этом потребность – возможно, даже еще не особо четко осознанную. В том числе и католиков, ведь те были не намного меньше, чем живущие по соседству с ними индусы, мусульмане или сикхи, лишены возможности (или обделены способностью) проникать в мистическое измерение своей религии, воспринимать в ней действительно духовное и, тем более, возрастать в духовности. Поэтому в качестве литературной основы избирается то, что принадлежит, прежде всего, к религиозной традиции потенциальных читателей. Хотя раскрываться эта основа может немного по-особому.
Но потенциальные читатели не принадлежали к какой-то одной религиозной традиции. Поэтому необходимо было представить традиции в большей полноте и не ограничиваться только индийскими, но идти и дальше, притом выходить за рамки религий и обращаться к сокровищнице мировой мудрости как таковой. Едва ли нужно специально объяснять, что такое собирание разнородной мудрости воедино помогает преодолеть некоторую узость мышления, свойственную в большей или меньшей степени любой традиционной религиозности (особенно, в условиях полного отсутствия религиозного просвещения).
И де Мелло не ошибся. Его книги тотчас обрели большой успех и в его родном штате Гуджарат переиздавались неоднократно.
Но оказалось, что в Европе и Америке ситуация отличалась от индийской только на внешнем, поверхностном уровне. Восприятие там существующей религиозной традиции ее реальными или потенциальными носителями было во многом примерно таким же, каким оно было и у индийцев. Некий набор истин (пусть и очень хороших), некий набор правил, некая рутинная принадлежность (или возможность принадлежности к тому, о чем уже определенно известно, что оно оборачивается рутиной), за которой так трудно разглядеть предмет духовных поисков. Только западному человеку проще – у него этот поиск тотчас перемещается на Восток, или в какую-нибудь эзотерику: там неизвестнее, а потому кажется, что больше возможностей что-то найти…
И книги де Мелло оказываются востребованы на Западе – как верующими из конкретных западных конфессий, так и еще не определившимися.
У нас в России в этом отношении ничуть не лучше, чем на Западе. И, придя даже в Католическую Церковь, не всякий, ищущий духовной жизни, сразу же легко ее там найдет. И далеко не всякий, оказавшись там, сумеет быстро открыть для себя Ареопагитики, Григория Нисского, майстера Экхарта, Терезу Авильскую, Игнатия Лойольского, Иоанна Креста, Томаса Мертона, Адриенну фон Шпейр и всё прочее многообразие накопленного Церковью мистического опыта; тем более – нащупать свой собственный мистический путь. Потому и не помешает катехизованному, наставленному в основах веры русскому католику, если ему будут доступны книги де Мелло.
Впрочем, я не ограничивал бы доступ к ним и еще не просвещенным светом истины Христовой, как предполагал это и сам автор. В наших условиях эти книги могут оказаться полезны тем многочисленным людям, которые, ища Бога и пытаясь найти его в Церкви, натыкаются там на чистой воды магизм и тупое обрядоверие, слегка припудренное красотою традиций и обычаев, а также, конечно, на кучу всякого рода запретов. При таком раскладе увидеть там Искомого мало кому удаётся. Мне почему-то кажется, что для людей, которым на самом раннем этапе их исканий попадет в руки какая-нибудь из книг де Мелло и будет ими прочитана, подобный опыт встречи с реально существующей Церковью окажется не настолько болезненным и бесплодным, и Бога им уже намного проще будет там разглядеть.
7. Нужен ли христианам Восток?
Энтони де Мелло не одинок, вводя элементы восточной духовности в «духовный обиход христианина». Эта тенденция наметилась несколько раньше, а во 2-й половине 20 в. приобрела довольно широкое распространение. Встретить католиков, использующих в христианском контексте терминологию, заимствованную из восточных религий и допускающих некоторые элементы восточных молитвенных, аскетических и медитационных практик, давно уже можно повсюду – и в восточных, и в западных странах; среди них и священники, и монашествующие, и миряне. Большинство из них делает это в КЦ вполне легально: священноначалие не закрывает их обителей, не устраивает гонений на их молитвенные группы, не запрещает их печатной продукции (ну, за редким исключением).
Подобные вещи вполне естественны для христиан в странах Востока (об этом подробнее в 9-й серии). Но они востребованы и на Западе. Как я уже говорил, в 20 в. западному человеку, ищущему мистики, очень трудно бывает увидеть ее в христианстве, докопаться до нее в христианстве. Ее начинают искать на Востоке, где она, казалось бы, должна быть «по определению». И здесь заметны два пути. Одни люди просто пренебрегают всей христианской традицией как каким-то ненужным хламом и принимают какую-нибудь восточную религию (зачастую в весьма адаптированном варианте, своего рода экспортном исполнении, предназначенном для Запада). Другие пытаются не расставаться с христианским наследием, но обогатить его тем позитивным опытом, который со всей определенностью присутствует на Востоке, но которого им не удается обнаружить в собственной традиции (хотя на самом деле многие аналоги в ней имели место, просто их не так легко там разглядеть).
Среди восточных путей, оказавшихся особенно привлекательных для многих христиан в 20 в., особое место принадлежит дзэн-буддизму. Понятие «христианский дзэн» сейчас весьма широко распространено среди католиков и некоторых протестантов, никоим образом не изменяющих основам своей христианской веры. В КЦ христианский дзэн не подвергался никаким нападкам со стороны КВ. В числе авторов, писавших о христианском дзэне, мистики, ортодоксальность которых никогда не ставилась КВ под сомнение, как, напр., траппист Томас Мертон или иезуит Уильям Джонстон.
О. Джонстон [William Johnston] – уроженец Северной Ирландии, однако последние четверть века он прожил в основном на Востоке, большей частью в Токио, где он возглавлял Институт восточных религий при иезуитском университете Софии и там же вроде бы трудится по сей день, хотя ему уже за 80. Некоторыми его мыслями, суждениями, наблюдениями мне хотелось бы поделиться здесь подробнее в связи с обсуждаемым предметом. У него есть книга, которая так и называется: «Христианский дзэн» [Christian Zen]. Она была издана впервые в нач. 70-х. Несколькими годами позже существенно переработана и издана вновь. В последний раз (?) выходила в кон. 90-х. Я опираюсь на издание, вышедшее в Сан-Франциско в 1979 г.
Джонстон пишет, что начал углубленное изучение дзэна как раз в то время, когда на Западе пошла волна движений, связанных с медитацией: трансцендентальная медитация, йога, дзэн. «Христиане задавались вопросом, возможно ли для них извлекать пользу из богатств восточной духовности, оставаясь при этом преданными Христу и Евангелию. И на это я захотел ответить, что христиане могут не только извлекать пользу из богатств восточной медитации, но еще и могут стать лидерами движения, центром которого будет Христос – движения, связанного с медитацией, которое смиренно будет учиться у дзэн-буддизма и у Востока, будучи при этом всецело проникнуто Евангелием».
Уильям Джонстон, не только глубоко изучивший теорию дзэн-буддизма, но и принимавший участие в своего рода духовных упражнения под руководством рёси (наставника), знал, что, согласно самомУ дзэн-буддизму, дзэн обнаруживается везде, во всех подлинных религиях. Такой дзэн называется «гэдо дзэн». «Гэ» – «внеший», «до» – «путь», т.о. «гэдо дзэн» означает «неправоверный, еретический дзэн». Т.о., с точки зрения буддистов не было ничего невозможного в участии не-буддистов в этих занятиях, как и для христиан это не требовало принятие буддийской веры.
Более того, Джонстон считает, что диалог с буддизмом углубил и расширил его христианскую веру. «Я мог остаться ограниченным папистом, который бросал бы кирпичи и бутылки в своих протестантских недругов на улицах Белфаста. …Соприкосновение с дзэн-буддизмом открыло мне новые горизонты, научив меня тем возможностям христианства, о которых я и не мечтал».
Важным считает он и для христиан некоторое приобщение восточной духовности: «Я не перестаю ощущать, что наше западное христианство (как вообще что бы то ни было западное) испытывает острую нужду в «переливании крови». Подобно тому, как в средние века возникла необходимость ввести в христианство аристотелевскую философию, так сейчас у него есть нужда вобрать в себя буддийские идеи и подходы. Сама претензия христианства на универсальность требует озарений со стороны других религий».
Чему же могут христиане научиться у дзэн-буддизма?
Самое первое, по мнению Джонстона, – это методология молитвы. Ученики просили Иисуса: «Научи нас молиться, как Иоанн научил молиться своих учеников». Иисус учил молиться. Учили молиться и Отцы Церкви. Игнатий Лойола бродил по Парижу, просто обучая людей способам медитации. У Игнатия был свой метод, который описан в его «Духовных упражнениях», и этот метод имел своей целью приводить людей к чему-то, подобному сатори (=просветлению). Впоследствии метод Игнатия был, как считает Джонстон, во многом неправильно понят; он оказался связан рационализмом, умствованием, т.н. «дискурсивной молитвой», которая мало чем привлекательна для современного человека, жаждущего мистики. Современный человек нередко тянется к безмолвию (слишком уж много вокруг слов). И оно может быть найдено в дзэне, как и в методе Игнатия, если тот правильно понимается. Дзэн обладает простыми техниками для введения человека во внутреннее состояние мира. Японцы, как это хорошо известно в мире экономики, являются очень практичными людьми, и они осуществили практическое усовершенствование метода медитации, зародившегося в Китае.
По мнению Джонстона, ключевым в дзэн-буддизме является отрешение, искусство которого там разработано на особенно высоком уровне. Можно отрешиться от всего, включая самого себя. По части отрешения у дзэн-буддизма обнаруживается много общего с созерцательным путем св. Иоанна Креста.
Но отрешенность нужна для того, чтобы высветилось что-то другое. В буддизме это твоя природа будды. Подлинный дзэн основан на глубокой вере в присутствие природы будды на глубинном уровне личности; это вера в то, что есть путь к преодолению страдания и что человек может быть преображен просветлением. «В христианском дзэне эта вера может принять форму уверенности в том, что Бог присутствует в глубине моего существа или, иными словами, что я создан по образу Бога. Или она может быть выражена словами Павла: «Уже не я живу, но живет во мне Христос». Самое глубокое и самое истинное во мне – это не я сам, а Бог».
Кроме того, есть еще один важный урок, который дзэн может преподать христианству: противопоставление монизма дуализму, который, как полагает Джонстон, создает немало препятствий на мистическом пути верующего.
Изучая дзэн, Уильям Джонстон вступил в переписку Томасом Мертоном, с которым поделился некоторыми своими сомнениями и соображениями. Как-то раз он получил от Мертона письмо, где были, в частности, и такие слова: «Сам я уверен, что христианин может обрести сатори так же легко, как и буддист. Это просто ситуация, когда уходишь за пределы всех форм, образов, концепций, категорий и прочего. Но, быть может, тот тип христианства, который мы сейчас имеем, делает это затруднительным. По-видимому, самое лучшее – это использовать дзэн в целях внутреннего очищения и освобождения от системного и концептуального мышления, не беспокоясь о том, обретаем мы сатори или нет».
8. Значение и сила коана
Совершенно верно было подмечено, что в некоторых местах у де Мелло мы имеем дело с коанами.
В дзэн-буддизме коану уделяется очень важное значение. И тот же Уильям Джонстон (как, впрочем, и другие ревнители христианского дзэна) считает, что «техника» коана может оказаться очень полезной и для христиан. Коан – это парадоксальная проблема; речение, представляющее собой парадокс; проблема, которая оказывается перед твоим мысленным взором не только во время дзэнской медитации, но всё время, изо дня в день, пока, наконец, у тебя вдруг не произойдет прорыв в просветление.
Слово «коан» восходит к китайскому «гунъань» – «общий ответ». Отгадка коана происходиит не логически (коан отрицает всякую логику), но в процессе идентификации. Ты живешь им, ты забывешь себя и, в конце концов, забываешь и сам коан. Медитация над такими парадоксами зачастую порождает немалые мучения, пока, наконец, ты не осуществляешь прорыв к радостному разрешению, которое не имеет ничего общего с логикой и оказывается совершенно ошеломляющим для новичка.
Это не может осуществляться путем рациональных размышлений и игрой силлогизмами. Мудрость может постигаться лишь посредством более глубоких способностей, которые обычно пребывают в состоянии спячки. Коан помогает человеку задействовать его мистические способности. Действие коана – ближе к действию искусства, нежели философии или науки.
Однако Уильям Джонстон уверен, что коан не является достоянием исключительно дзэн-буддизма. По его мнению, в Священном Писании немало того, что сродни коанам: «Мне кажется, что Павел был одним из величайших во все времена мастеров коана…. Возьмем, к примеру, начало 1-го Послания к Коринфянам. Здесь Павел ясно говорит, что распятый Христос – это явное безумие и для иудеев, и для язычников. Но, если ты стал просветленным, то Он для тебя – истинная мудрость. И это коан: что-то кажется глупым, но на самом деле таковым не является. Я уверен, что христианин, часами взирающий на распятие (а как много христиан делали именно это!), оказывается лицом к лицу с душераздирающим коаном. Он оказывается перед лицом не просто абсурдности распятого Бога, но и перед лицом абсурдности собственных страданий и страданий человечества. Всё абсурдно, и именно это в сжатом виде выражено в этой искаженной, распятой человеческой фигуре. И ты не стараешься понять умом и размышлением. Ты просто отождествляешься с нею, переживаешь мучения, переживаешь страдания; и, в конце концов, после многих часов борьбы с распятием, прорываешься к просветлению вИдения смысла того, в чем видел бессмыслицу. Тогда приходит воскресение. Ты обретаешь единство в страшном распаде страданий Христа.
Если в том же ключе рассматривать Молитву Иисусову исихастов, в которой слово Иисус повторяется в ритме дыхания, то она тоже может быть коаном. Ибо в Иисусе суммированы противоречия, и страдания, и тревоги человечества как такового. Он – великая архетипическая фигура, положенная на восстание и падение многих; Он – знамение в пререкание. Пережив с Ним смерть, ты прорываешься к воскресению и просветлению Иисусову».
А вот, как полагает Джонстон, очевидные коаны в Евангелии:
«Предоставь мертвым погребать своих мертвецов, а ты иди, благовествуй Царствие Божие»;
или:
«Любящий душу свою погубит ее»;
или:
«Сие есть тело Мое».
Будет ли кто-то спорить с тем, что это находится за гранью разумного? Христианство сплошь и рядом строится на парадоксе. «Имеющий уши слышать, да слышит». Как если бы было сказано: если ты не понимаешь, я не могу тебе помочь, – по крайней мере, не могу помочь на уровне дискурсивной мысли. Или о безбрачии: «Не все могут это вместить, но те, кому дано».
И Джонстон предлагает христианам: «Давайте использовать Писание как коан. Нам это нужно для того, чтобы уравновесить академический подход к Библии, характерный для последнего столетия. Я имею в виду, что умные ученые расшифровали древние языки, раскопали сосуды в пустыне, открыли запыленные манускрипты в темных пещерах и раскопали древние города; и это порой приводило их к ясному заключению, что они проникли в глубины библейской мудрости. Но сколь бы ни были ценны их сосуды и манускрипты (а они ценны, очень ценны), они не помогут вам разрешить коан, который вспыхивает на страницах Писания и поражает вас. Старое-старое учение, с которым выступили Фома Кемпийский и Ко., состояло в том, что пока Дух не заговорит изнутри, ты не сможешь понимать по-настоящему. Именно это я имею в виду, когда говорю (немного демифологизированным языком), что дискурсивный язык не позволяет получить ту весть, которая обретается только посредством действия глубинных мистических способностей, когда Дух говорит человеческой личности...
Я предлагаю вам читать Писания как коан. (…) Отбросьте на время свои способности критического мышления и спора. Перестаньте спрашивать, действительно ли Иисус ходил по воде, была ли на самом деле звезда, которая вела волхвов, или ее не было. Перестаньте спрашивать, что всё это значит, потому что что всё это значит менее важно, чем то, что это значит для вас . Забудьте обо всех сложностях и дайте словам входить во внутреннюю область вашего тела, где они начнут (…) действовать, жить, изменять вас. Дайте словам Писания войти в вас, подобно Телу и Крови Христа, чтобы дать вам тепло, и любовь, и жизнь. Позвольте им жить на психоделическом уровне. Получите тот импульс, которые стараются дать вам эти семитские писатели. И тогда вы обнаружите, что Писание – это пища и жизнь.
Когда вы будете это делать, вы окажетесь в хорошей компании, потому что именно так зачастую читают Ветхий Завет Матфей, Марк, Лука и Иоанн. По меркам современной научной критики эти четверо – идиоты. Они переворачивают Ветхий Завет с ног на голову, приписывая Иисусу те ветхозаветные слова и выражения, которые ни один уважающий себя ученый не стал бы употреблять таким же образом даже в кошмарном сне. Сам же Иисус обращался с Ветхим Заветом непоследовательно. «Ибо если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне». Интересно, кто же из ученых согласится, что Моисей говорил об Иисусе. Вы не сможете поверить, что Моисей говорил об Иисусе, пока вы не станете читать Ветхий Завет психоделическим взором, как читали его мистики».
Так считает о. Уильям Джонстон. Мне же хотелось бы здесь добавить, что современный христиан зачастую не умеет видеть в парадоксе парадокс. Те примеры коанов из Евангелия, которые привел Джонстон, слишком плотно закрепились в нашем сознании как что-то хрестоматийное: они не ошеломляют нас так же, как ошеломляли слушателей Христа, многие из нас и не задумываются об их парадоксальности. Современному христианину (и потенциальному христианину) полезно выработать в себе способность разглядеть, расслышать парадокс. И в этом ему способны помочь и дзэнские тексты, и де Мелло.
Наконец, сознание современных людей (верующих – особенно, постсоветских – тоже особенно) слишком, как мне кажется, косно, инертно, прямолинейно, одномерно. Его просто необходимо время от времени встряхивать – даже для того, чтобы помочь человеку в чисто практической жизни плавать, а не просто плыть по течению или барахтаться в лучшем случае, – что уж там говорить о жизни духовной. И для встряхивания всё коаноподобное очень полезно.
8-а. (т.е. Аппендикс к 8-й серии)
Когда я переводил книги де Мелло, у меня пару-тройку раз был острый соблазн сделать в русском издании некоторые купюры. И не так уж легко было его преодолевать. Одним из таких соблазнов был, конечно, соблазн пропустить вот этот рассказ:
«ИДОЛОПОКЛОНСТВО
Учитель никогда не уставал предупреждать своих учеников об опасностях религии. Он любил рассказывать историю о пророке, который шел по улицам с горящим факелом и говорил, что собирается поджечь храм, чтобы людей больше заботил Господь, чем храм.
А после он добавлял:
– Когда-нибудь я сам понесу факел, чтобы поджечь и храм, и Господа».
Тем не менее, я не стал его пропускать, вовсе не только в силу неакадемичности такого подхода к авторскому тексту. Поразмыслив, я пришел в выводу, что в общем контексте всей книги этот рассказ просто не-обходим. В общем контексте. А теперь соотнесите его со всем сказанным в 8-й серии.
Здесь хотелось бы снова вспомнить о. Уильяма Джонстона. В той же книге он подробно рассказывает, как побывал на своем первом дзэнском сэсине (что-то типа духовных упражнений) в маленьком храме на берегу Японского моря. И вот по прошествии какого-то времени в ходе этого сэсина он пошел к рёси на докусан (духовную беседу, духовное руководство). Впрочем, передаю слово самому Джонстону:
«– Как дела?
– Ноги у меня очень болят, это становится совсем невыносимо.
– Тогда сиди с прямыми ногами. Если что-то слишком болезненно, это надо просто оставить. Но скажи мне, как твой дзэн? Что ты делаешь?
– Я полагаю, я делаю именно то, что называется «гэдо дзэн».
– Хорошо! Хорошо! Многие христиане это делают. Но что именно ты называешь «гэдо дзэн»?
– Я имею в виду, что я сижу безмолвно в присутствии Бога, без слов, или мыслей, или образов, или идей.
– Твой Бог – он везде?
– Да.
– И ты окутан Богом?
– Да.
– И ты ощущаешь это?
– Да.
– Очень хорошо! Очень хорошо! Продолжай делать так. Просто сохраняй это. И со временем ты обнаружишь, что Бог исчезнет и только Джонстон-сан останется.
Эта реплика меня шокировала. Это звучало как отрицание всего, что было для меня свято, всё, что я полагал средоточием моего так называемого дзэн. Не следует, предполагал я, перечить рёси, но, тем не менее, я это делал. Вспомнив учение «Облака неведения» [средневековый английский трактат о созерцательной жизни – П.С.], что существуют такие мистические моменты, когда Я полностью исчезает, а остается только Бог, я сказал с улыбкой:
– Бог не исчезнет. Но Джонстон сможет успешно исчезнуть, а останется только Бог.
– Да, да, – ответил он улыбаясь. – Это то же самое. Именно это я и имею в виду.
Да, как я говорил, его, казалось бы, радикальное отрицание Бога было для меня шоком. Но позже, размышляя над всем этим и обсуждая это с моими друзьями, я пришел к выводу, что его слова вовсе не отрицали бытия Божия. Под ними лежит отрицание дуализма и подход к Богу, отличный от того, который традиционно свойственен Западу. Сейчас я понимаю, что такой способ выражения проливает свет на само понятие «Бог», помогая христианам Запада очищать и прояснять свои идеи. Но это понимание пришло только потом, а тогда реплика рёси потрясла меня».
Вовсе не обязательно следует расценивать как атеизм слова рёси, что Бог исчезнет и только Джонстон останется. Смысл их скорее в том, что христиане могут практиковать дзэнскую медитацию, в полном признании Бога, но не делая Его объектом своих мыслей. Бог, строго говоря, не объект. Он – основа существования.
Давайте, предлагает чуть позже Джонстон, поразмыслим о возможности того, что Христос может быть познаваем без каких-либо идей; что Его можно познавать во мраке, в пустоте, превосходящей всякую мысль. «Если ты встретишь Будду, убей его». Если ты увидишь Будду, то то, что ты видишь, не Будда. Поэтому убей его. Есть чему поучиться христианам. То, что ты видишь, не Христос. Отвлечься от образов Христа, чтобы войти в созерцательное единение с внутренним Христом, который живет в средоточии твоего существа.
Описания у Евангелистов ведут нас к познанию исторического Христа – и дальше, воскресшего, космического Христа. Такой Христос, Которого мы находим у Павла, превосходит всякие концепты, Он за гранями описуемой реальности. Это непознаваемый Христос, сосуществующий со всем миром и сокровенный в глубинах человеческого сердца. Павел говорит, что в глубине его самого (Павла) – не он сам, но Христос.
Если это так, то, значит, временами мы не знаем Его рефлективно. Потому что это уже не субъектно-объектные отношения, а любовь Христова движет нами. «Итак положите себе на сердце не обдумывать заранее, что отвечать, ибо Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противоречить ни противостоять все, противящиеся вам» (Лк 21. 14-15). В этом христианство и дзэн едины, считает Уильям Джонстон.
Апостол Павел начинал дуалистически. Он начал с беседы с Иисусом по пути в Дамаск, и подход «Я-Ты» продолжается в Послании к Филиппийцам, где он бежит за Христом подобно атлету на истмийских играх. И христианин может тоже продолжать бежать. Но если ему хочется чего-то, подобного дзэну, мыслительный процесс должен упроститься, роль слов должна уменьшиться, дуализм должен уступить место пустоте, которая есть мистическое безмолвие. Теперь надо будет забыть о персте, указывающем на луну, и спокойно взирать на безмолвную красоту этой сокровенной луны.
И в этой связи Джонстон вновь вспоминает Апостола язычников: «У Павла можно найти слова о том, что его жизнь сокрыта вместе со Христом в Боге. Его Я сокрыто, Христос сокрыт, и только Бог остается. Но если это вы, то помните, что там будете присутствовать вы, совершенно живой; Христос там, совершенно живой; но вы не осознаёте ни самого себя, ни Христа – потому что ваша жизнь сокрыта со Христом в Боге. В конце концов наступит просветление. Не какое-то там просветление, а то, на которое указывает перст. Авва, Отче!»
9. Восток – дело тонкое (в том числе, и в контексте миссионерской деятельности Церкви).
Христос призвал Своих учеников проповедать Евангелие всей твари.
Все известные на сей день способы проповеди христианской веры сводимы к четырем путям:
1. Принуждение к исповеданию христианства (не крестишься, не будешь ходить в Церковь и т.п. – замочим, или замучим, или сгноим в темнице, или создадим невыносимые условия, или, на худой конец, тебе будет труднее устроиться на работу, поступить в вуз, продвигаться по службе...).
2. Т.н. прозелитизм, т.е. заманивание в Церковь предоставлением или обещанием каких-то имманентных благ (будешь ходить к нам – получишь гумпо, съездишь на халяву за границу, поможем с устройством на работу, денежку дадим...).
3. Просто проповедание христианства в режиме монолога любыми доступными путями (через СМИ, листовки, проповеди на площадях и углах, хождение с агитацией по квартирам, приставание к прохожим на улицах и пассажирам в транспорте...), с большей или меньшей степенью заботы о понятности проповедуемого его адресатам и их заинтересованности в предмете проповеди.
4. Сеяние зерен слова Божия через диалог с теми, кто его еще не знает и/или не принял.
Первых двух путей современная КЦ не приемлет. Помимо прочих причин, еще и потому, что конечный их результат сомнителен: «обращение» происходит на внешнем уровне, и нет никакой уверенности, что оно имеет место и на внутреннем или воспоследует. К тому же, в наше время едва ли есть на земле страна, где 1-й путь практически осуществим.
Из двух оставшихся путей приемлемы оба, но, как показывает опыт, более результативен 4-й (или некоторые формы 3-го с учетом предшествовавших им некоторых форм 4-го). Кстати, если взять книги Деяний и Посланий Апостолов, то, на первый взгляд, может показаться, что распространение христианства в первые десятилетия его существования шло в основном 3-м путем. Но когда внимательнее вчитываешься в тексты, начинаешь видеть, какое важное значение в этом принадлежало диалогу.
Любой мало-мальски серьезный миссионер, работающий в наши дни в какой-нибудь из азиатских стран, где традиционно распространены великие древние религии Востока, не станет отрицать, что в большинстве случаев успешной оказывается та проповедь Евангелия, которая велась в режиме диалога (и, между прочим, преимущественно в индивидуальном порядке). И не случайно нынешний Ватикан уделяет столь важное внимание не только миссии Церкви “ad gentes” (к народам), от которой ее никто не освобождал при всём признании права каждого человека на собственные убеждения и каждого народа на уважения своих традиций, но и межрелигиозному диалогу, который, как выясняется, не только ради вящей политкорректости и борьбы за мир нужен.
Но вот тут-то и возникают нестыковки между, с одной стороны, КВ и, с другой, двумя другими ведомствами Римской Курии, попечению которых вверены, соответственно, миссионерская деятельность и межрелигиозный диалог. Вот, например, недавно (в 2000 г.) КВ выпустила небезызвестную доктринальную декларацию «Dominus Iesus» о единственности и исключительности спасения во Христе. Казалось бы, по сути всё правильно. Но вот те, кто знает о миссионерской деятельности не из шаблонной агиографии, не из кабинетных рассуждений или семинарских мечтаний о том, как мы лихо всем ходящим во тьме и тени смертной откроем глаза на истину, а из реальной повседневной работы в среде нехристианских народов, видят и другую сторону, которая не очень-то видна из залов КВ, да и по большому-то счету не входит в сферу ее интересов. Многие миссионеры, работающие в разных азиатских странах, в один голос говорят об одном и том же: среди жителей Индии или Китая, Непала или Таиланда вы встретите очень много таких, которые охотно будут беседовать с вами о вере, слушать ваши рассказы о библейской истории спасения, о Христе и Его Евангелии, живо и искренне принимать многое из того, что от вас узнают, – но только до тех пор, пока вы не будете настаивать на том, что это единственная истина, единственный путь, единственное спасение. Сразу же, как возникает речь о единственности и исключительности, диалог рушится, восточный человек мгновенно теряет всякое желание продолжать вас слушать.
Вот такая незадача. Неудивительно, что вышеупомянутый документ КВ вызвал немал шуму в тех дикастериях Римской Курии, которые занимаются миссией “ad gentes” и межрелигиозным диалогом. Сведения об этих недовольствах очень скоро проникли в прессу, хотя напрямую соответствующие ведомства их, конечно же, не выражали.
Как быть с этой проблемой? Налево пойдешь – против истины погрешишь, направо пойдешь – людей без познания той же истины оставишь.
Я не думаю, что мы можем быстро найти легкие и лежащие на поверхности пути ее решения, пути выхода из тупика.
Я говорю об этом лишь для того, чтобы было понятнее, что в своей реальной жизни Церковь изо дня в день сталкивается с ситуациями, где всё вовсе не такое уж однозначное, плоскостное, чернобелое, и везде есть четкие указатели: здесь добро – здесь зло, здесь Бог – здесь дьявол. И где Церкви приходится думать головой – и в лице отдельных своих членов, и соборно. Думать, имея иногда смелость признать, что прежде думала и вела себя неправильно (что КЦ в последнее время иногда находит мужество делать – и за что я ее еще больше люблю).
Но говорю я об этом еще и ввиду того, что де Мелло был как раз одним из тех, кто знал носителей восточных религий не понаслышке и кому приходилось вести с ними диалог почти каждый день. Может быть, хотя бы это ( = написанное мною несколькими абзацами выше) сделает более понятными его слова из предисловия к «Минутной мудрости»? Тем более, если учесть, что книга – не логико-дискурсивная.
Я в основном сказал всё, что хотел сказать по сути вопроса. Если мои объяснения ничего не прояснили и ни в чем не убедили, то едва ли я смогу добавить к этому что-то более убедительное. Это я к тому, что мне не хотелось бы в дальнейшем начинать какие-то новые круги дискусии по этой же теме. Но прежде чем проститься, я не могу не оставить без комментариев одну из мыслей, высказанных моим оппонентом по ходу. Я имею в виду вот эти слова:
«...Мне известно, что (...) в США католические издательства печатали де Мелло. ...Причины американцев – просто нежелание принять учение Церкви. Я бы сказал, что печатание книг отца Де Мелло самое безобидное из того, что происходит в Церкви США, если вспомнить о "голубых" семинариях, педофилах, католиках "за выбор", монахинях, молящихся Софии как богине мудрости, и т.д. Я не хочу сказать, что книги Де Мелло вызвали подобные явления, но там, где явно не принимают учения Церкви, не будут заботиться о том, все ли в напечатанной книге соответствует католическому вероучению».
Я не стал бы торопиться с представлением КЦ США и вообще «растленного» Запада в столь уж мрачных тонах. Нет, я вовсе не утверждаю, что всё там идеально и безоблачно. Но в тех же США КЦ на самом деле крайне неоднородна. Там есть в большом количестве как очень либеральные, так и крайне консервативные течения; наряду с этим, немало там и вполне умеренных католиков. Или взять хотя бы тот факт, что по ряду проблем принципиально расходятся позиции, с одной стороны, американского епископата и, с другой, большинства простых верующих. Так, например, если католический епископат США единогласно осуждает смертную казнь и выступал против войны в Ираке, то большинство рядовых американских католиков, наоборот, были сторонниками войны в Ираке и поддерживают сохранение в стране смертной казни. (Думаю, между прочим, что такое отличие католического епископата от значительной части нации объясняется не столько подстраиванием под Ватикан, сколько большей просвещенностью, иным уровнем и качеством образования и общей культуры).
Мне, однако, хотелось бы остановиться на расхожем мифе о растленности Запада и, соответственно, тамошней Церкви. Запада, которому нередко противопоставляется блаачестие и иссссьнность (и массовость!) католичества в одной не очень западной стране, т.е. тоже, конечно, западной (там ведь, в отличие от совсем восточных, лаптем щи не хлебают), но всё же несколько восточнее самого растленного Запада.
Да, в Западной Европе и Северной Америке быть католиком – не круто. Да, там относительно пустые храмы (хотя не везде). Да, там забываются многие традиции. Да, там обсуждаются многие проблемы, которые католикам других стран и в голову-то не придут, и пути их решения порой предлагаются шокирующие. Да, там много этого и всего другого, что наводит на вопрос, а истинная ли у них вера и вера ли это католическая вообще...
Но в тех же странах, включая ту же Америку, среди тех же именующих себя католиками не так уж мало людей, занимающихся реальной социальной работой. Как много среди них тех, кто, если и не трудится в свободное время в больницах или ночлежках для бездомных, то изо дня в день несет свою трудовую зеленую копейку на благотворительные нужды, в том числе и в помощь третьему миру. Мы тут будем говорить, какие они там растленные и неиссссьнные, в то же время на ими собранные деньги строя храмы, издавая религиозные книги и газеты, выпуская в эфир католические радиопрограммы, растя будущих пастырей, ведя катехизацию и т.п.
«По плодам их узнаете их». Давайте не будем торопиться с выводами. Кто мог подумать, что страна победившего клерикализма выйдет чуть ли не на первое место в Европе по числу реально производимых абортов! (Интересно, кстати, что на последнем месте в этой «номинации» страна, хрестоматийно считаемая растленной, – Швеция).
Хочу вернуться к тому, с чего начал весь сериал. Де Мелло считал себя католиком. И я считаю себя католиком. И все те, кто был перечислен моим совопросником в пассаже про США, тоже считают себя католиками. Считают вполне сознательно, чаще всего не ввиду какой-то житейской необходимости оставаться в лоне КЦ; более того, в тех же Штатах, как и в большинстве стран Западной Европы, у них есть все возможности перейти в какую-то деноминацию, где давно уже можно то, что они хотели бы иметь в КЦ и что в ней по-прежнему не разрешено, – но они почему-то остаются именно в КЦ. Т.е., сколь бы невероятным таковое кому-то ни казалось, для большинства из них это вполне сознательный выбор.
Да, по Рацингеру, если я не во всем согласен с Учительством КЦ, то я нахожусь в неполном с нею общении. (Интересно, кого сейчас больше среди пастырей и архипастырей КЦ – полнообщников или неполнообщников?) Но всё же в общении, даже по Рацингеру.
Кому-то из католиков непонятно, как можно, будучи католиком, не считать грехом противозачаточные средства или требовать разрешения второбрачия. А кому-то из католиков не более понятно, как можно, будучи католиком, требовать сохранения смертной казни или хотя бы признавать возможность телесного наказания собственных детей. Но при всём том и те, и другие, и третьи, и четвертые, – сколь бы дикими и нехристианскими ни казались их взгляды вам или мне, – продолжают считать себя католиками. И это надо принять как факт. И попытаться понять, почему они думают не так, как я, и при этом считают себя католиками. Без такого рода диалога внутри себя самого Народ Божий не способен будет справляться с той возрастающей лавиной всё новых и новых проблем, которые продолжает обрушивать на него постоянно меняющаяся жизнь.
Когда в начале 1970-х гг. я только еще начинал искать Бога, в моей стране существовал Идеологический отдел ЦК КПСС, который, помимо всего прочего решал, что моим согражданам и мне можно читать, а чего нельзя. Возможно, некоторое мое небрежение его рекомендациями, сыграло не последнюю роль в том, что я нашел Того, Кого искал, и пришел в Его Церковь. (Примечательно, между прочим, что тогда же из какой-то вполне разрешенной книжки по научному атеизму я узнал, что КЦ уже отказалась от «Индекса запрещенных книг»).
Я отдаю себе отчет в том, что КВ ставит перед собой совсем иные цели, нежели Идеологический отдел ЦК КПСС, и по сути своей эти цели весьма хороши. Но сам «жанр» (не литературный, а жизненный) продолжает вызывать у меня глубокое омерзение вне зависимости от того, откуда он исходит – со Старой площади или с площади Священной Канцелярии.
И мне печально сознавать, что теперь, когда уже безвозвратно канул в прошлое диктат ЦК КПСС, мне в той Церкви, в которой я обрел Христа, то и дело навязываются те же жизненные парадигмы, что и при совке, когда их полное преодоление казалось почти невозможным.
FINIS CORONAT OPUS
Источник: facebook.com/permalink.php?story_fbid=10218344103171827&id=1169587361