> Кому принесена "жертва Христова". Предполагается, что ясно, кем – Богом. Вопрос этот еще Войнич беспокоил, потому что если Бог жертвует Своим Сыном, но зачем такой Бог? Он и мной при случае пожертвует, чего доброго! Бог распинающий, Бог, не умеющий найти иного выхода, кроме крови, Бог, Которому нужна кровь, чтобы "удовлетвориться".

> Ответ довольно прост: слово "жертва" есть лишь одно из возможных сравнений, помогающих понять смысл Евангелия. Рассуждать о том, кому она принесена, – всё равно, что рассуждать о том, из какого материала сделаны сети для ловли человеков или о том, является ли та жемчужина, которой является Царство Небесное, искусственной, пресноводной или морской. В Средние века, правда, очень часто рассуждали на тему о том, кому эта жертва принесена – Богу или сатане, и находили доказательства в пользу обоих вариантов. Если уж так ставить вопрос, то жертва принесена нам, сволочам эдаким, чтобы удовлетворить нашу гордыню, нашу злобу.

> Важно помнить, что прежде всего Спаситель был казнен по приговору суда. Если уж классифицировать процессы насильственного лишения жизни на различные категории, то была прежде всего казнь, а не жертва, не выкуп. Об этом нужно помнить, чтобы не оправдывать нынешние наши казни тем, что это, мол, не убийство, а именно "казнь". В этом смысле нельзя даже сказать, что жертва принесена Сыном или Отцом, а можно сказать, что казнь совершена людьми.

> Отец "отдал Сына" не тем, что организовал существование Римской империи, поощрил Пилата и т.п., а только тем, что послал Сына в мир. Ни грамма вины нельзя снять с Иуды, с Понтия Пилата, с Каиафы, с Ирода. Не захотели бы – не казнили бы. Да сколько угодно праведников и неправедников умирают своей смертью. То, что этого не получилось с Христом, – "заслуга" не Бога, а людей.

> К сожалению, слишком часто и в личной своей жизни человек совершает грех, оправдывая это тем, что, мол, жертва "сама хотела" (особенно сексуальные насильники убеждены, что их жертвы специально вели себя так, чтобы подвергнуться насилию).

> Кстати, и ветхозаветные жертвы, и жертвоприношения в других религиях, очевидно, являются необходимым в свое время, но всё же несовершенным способом выполнения Божьей воли. Богу никакие жертвы не нужны (кроме "сокрушенного сердца"). Он терпел жертвоприношения, потому что первые Его избранники просто не знали другого способа выражения веры. Но всё же Бог поспешил заменить человеческие жертвоприношения (которые были в ту эпоху совершенно общепринятыми) – убиением животных.

> В 1972 г. вышла в свет книга француза Рене Жирара "Насилие и священнодействие" (). Главная его идея стала очень популярной среди противников смертной казни, потому что он рассматривал казнь как одну из разновидностей жертвы. Казнимый – козел отпущения, и убивают его не ради торжества закона, а из смутного (и мутного) религиозного чувства: в мире нарушено равновесие, надо это равновесие восстановить. Жертва храмовая есть преобразование мести личной в коллективное средство защиты от хаоса. Жиль Липовецкий (Эра пустоты. СПб., 2001, с.257) спорил с этой концепцией (уточнял, вернее), отмечая, что жертва – это еще и поощрение насилия. Поэтому первый протест против практики жертвоприношений исходит от Бога. Поэтому же лишь Бог может прекратить жертвоприношения, подставив себя на место жертвы. Во всяком случае, в той части человечества, где помнят о Христе как жертве (и насколько помнят, причем глубинная память тут особенно ценна), всё-таки меньше агрессии, чем на прочих территориях. Но всё это возможно лишь при условии, что человек понимает: "жертва" Христова не есть жертва в буквальном смысле слова, потому что она никому не приносится. Это письмо без адреса, сила этого письма не в том, что его прочтет предполагаемый адресат (какие бы ни были предположения), а в том, кто написал это письмо – Христос.

> Всякое самопожертвование кого-то спасает, жертва Христа открывает возможность спасения всем. Правда, нужно еще сделать шаг и сойти с "Титаника" в воду крещения, оставив позади уютную каюту и ярко освещенную палубу, не побоявшись холода и мрака.

> Бог создал людей и животных не для того, чтобы они убивали друг друга. Как можно прожить без этого, мы не знаем, пока не войдем в "райские обители" (которые тоже не следует представлять в виде каких-то элитных домов с добрым мэром во главе). Вегетарианство – ложный ответ не потому, что животных надо убивать и есть, а потому, что не надо убивать и есть ничто живое. Как это возможно?

> Как может лев возлечь рядом с ягненком и, главное, как может человек лечь рядом с ягненком без мысли о шашлыке? И этого пока нам не дано знать. Но получить переживание мира мы можем, если будем просить его у Бога. И поощрять нас в этом должен опыт встречи с Богом, Который не посылал Своего Сына на смерть, не хотел "крестной жертвы", не "организовывал" распятия, но Который был вынужден пережить смерть Сына.

* * *

> Раз Иисус знал, что воскреснет, то можно ли говорить том, что Он "принес жертву"? Но ведь только неверующий человек полагает, что "жертва", "самопожертвование" ценны тем, что человек соглашатся отправиться в небытие.

> Человек, приносивший жертву из религиозных побуждений (пусть даже это была жертва не Творцу, не Единому Богу, а какому-нибудь чуриле-яриле), полагал, что жертва не исчезнет, что она будет "принята". Жертва  –  не то, что исчезает, а то, что меняет владельца. Взятка – жертва бюрократу.

> Подвиг Иисуса не в том, что Он рисковал исчезнуть совсем. Как ни была распространена вера в воскресение, большинство в воскресение не верили и придерживались того же, чего придерживается большинство сейчас, чего придерживался Экклесиаст: кто знает, что там, за гробом, и очень похоже, что там ничего нет, а если что-то и есть, то такого сорта, что лучше, пожалуй, не было бы вовсе ничего. И большинство людей жили с перспективой исчезнуть абсолютно и не видели, как и сейчас, в этом ничего особенного.

> Ценить эту жизнь больше, поскольку за гробом ничего нет? Тут ведь нет никакой логической связи. Подлинное благо хорошо вне зависимости от контекста. Ожидание смертной казни может испортить удовольстие от кружки пива, но не от свидания с возлюбленной.

> Подвиг Иисуса прежде всего в Воплощении, в явлении миру, в том, что Он вместился в мир. Можно было бы сравнить это с подвигом русалочки, которая явилась к людям и жила с ними, испытывая постоянную боль, но вернее представить себе принца, который из любви к русалочке опустился на дно. Ходить по стеклу больно, но ходить и постоянно задыхаться – это уже не боль. То, что для нас праздник Богоявления, для Бога – Абсолюта, Непостижимого, Невместимого – уже есть смерть, постоянное несуществование. "Умаление", "обнищание"  –  эвфемизмы, сюсюканье. Родившись, Сын Божий умер. Родовые муки Марии ничто в сравнении с муками Рождающегося. То, что Он это не проявлял, говорит о Его любви, не о Его самоощущении. Вообще само наличие у Бога человеческого самоощущения уже есть кошмар Бога (и радость богословам).

> Смерть Иисуса, даже если бы она была "естественной", не многое добавляет к Его подвигу. И почитание Крестных мук не есть почитание несправедливой смерти, особо мучительной смерти. Всякая смерть, даже смерть во сне, ужасна. Ужасна смерть и для верующего в воскресение. Настоящие мученики не бравировали смертью, только авторы житийных легенд позволяли себе приписывать им браваду. Христианская традиция всегда ценила смиренное принятие смерти, потому что знает, что принять смерть смиренно невозможно – человеку невозможно, "Богу же вся возможна суть".