=рассылка *Христианское просвещение*=

Милость и мир от Бога, Отца нашего и Господа Иисуса Христа! (Рим.1:7)

Тема выпуска:
Евхаристия: таинство приношения (6)

по книге: протопресв. Александр Шмеман "Евхаристия: Таинство Царства", гл. 6 (krotov.info/libr_min/25_sh/shme/man_31.html#66)

Предыдущие части:
• (1) Евхаристия: таинство собрания
(а, б, в, г)
(2a) Евхаристия: Символизм (а, б, в)
(2b) Евхаристия – таинство Царства (а, б)
(3) Евхаристия: вхождение в Царство Божие (а, б, в)
(4) Евхаристия: таинство Слова (а, б, в, г)
(5) Евхаристия: таинство верных (а, б, в)
(6) Евхаристия: таинство приношения (a, б, в, г, д)


XII

"Да помянет вас Господь Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков..." Этими словами, этим поминовением сопровождается великий вход и в нём совершающееся приношение. Эти слова, принося Дары, возглашает дьякон, их обращают друг ко другу и к собранию священнослужители, ими отвечают предстоятелю верующие.

"Помяни Господи..." Можно без преувеличения сказать, что поминовение, т.е. отнесение всего к памяти Божией, молитва о том, чтобы Бог "помянул" - вспомнил, составляет сердцевину всего богослужения Церкви, всей ее жизни. Не говоря уже о таинстве Евхаристии, которое заповедал Христос "творить в Его воспоминание", Церковь постоянно, каждый день "совершает память" того или иного события, того или иного святого, т.ч. именно в этом "совершении памяти", в постоянном воспоминании  – сущность каждого ее празднования и всего богослужения.

В чём же состоит сущность этого поминовения? Это особенно необходимо потому, что по этому вопросу "школьное богословие" хранит почти полное молчание. Потому ли, что этому богословию, которое единственным своим критерием провозгласило "научный метод", само понятие памяти кажется недостаточно объективным, отдающим субъективизмом и психологизмом; потому ли, что в интерпретации и реконструкции веры Церкви как некоей "объективной" доктрины, построенной, прежде всего, на "текстах",  – памяти, да и вообще опыту, просто нет места;   – так или иначе выходит, что основоположное в жизни, в молитве и в опыте Церкви поминовение оказывается вне богословского поля зрения... А на деле как раз это богословское "забвение памяти" приводит к той "психологизации" богослужения, которая пышным цветом расцветает благодаря сведению смысла богослужения к внешнему, иллюстративному символизму и которая так мешает подлинному пониманию богослужения и подлинному участию в нём. Если, с одной стороны, литургическое "воспоминание", "совершение памяти" того или иного события воспринимается сегодня всего лишь как психологическая, умственная сосредоточенность на "смысле" этого события (чему и должна способствовать "символизация" этого события в обрядах), а с другой стороны, молитвенное поминовение попросту отождествляется с молитвой за другого человека, то, конечно, потому, что забыт подлинный, явленный в Церкви, смысл памяти и поминовения...  Поэтому вспомнить об этом смысле необходимо, прежде чем пытаться понять место поминовения в евхаристическом приношении.

XIII

Написаны тысячи книг о памяти  – таинственном, только человеку присущем даре,  – и было бы невозможным здесь даже просто перечислить все дававшиеся ей объяснения, все созданные теории. В этом, однако, нет и нужды, ибо сколько бы ни старался человек понять и объяснить смысл и механизм памяти, дар ее остается, в конце концов, необъяснимым, таинственным и даже двусмысленным.

Одно несомненно: память  – способность человека "воскрешать прошлое", хранить в себе знание о нём. Но именно об этой способности и можно сказать, что она двусмысленна. Действительно, не в том ли ее сущность, что, если, с одной стороны, в памяти прошлое и впрямь воскресает: ею, в ней я вижу человека, давным-давно ушедшего из жизни, я ощущаю во всех подробностях то утро, когда я встретился с ним или же в последний раз видел его, и могу таким образом как бы "собрать" мою жизнь,  – то, с другой стороны, не воскресает ли оно именно как прошлое, т.е. как невозвратное, так что осуществляемое моей памятью знание этого прошлого есть одновременно и узнавание отсутствия его в настоящем. Отсюда  – присущая памяти печаль. Ибо, в конце концов, память в человеке есть не что иное, как только человеку свойственное знание о смерти, о том, что "смерть и время царят на земле". Вот почему дар памяти  – двусмысленный. Ею человек одновременно  – и воскрешает прошлое, и познает раздробленность своей жизни, которая "кружась, исчезает во мгле", постигает раздробленность и невозвратимость времени, в котором рано или поздно меркнет, слабеет и гаснет и сама память, и воцаряется смерть.

Только по отношению к этой природной памяти, самому человеческому, но потому и самому двусмысленному из всех человеческих даров, благодаря которому еще до смерти узнаёт человек свою смертность, а жизнь как умирание, и можно не столько понять, сколько почувствовать всю новизну той памяти, того воспоминания, которые следует назвать сущностью новой, данной нам во Христе, жизни.

Здесь уместно напомнить, что в библейском, ветхозаветном учении о Боге памятью называется сама обращенность Бога к Своему творению, та сила промыслительной любви, которой Бог "держит" мир и животворит его, так что саму жизнь можно назвать пребыванием в памяти Божией, а смерть  – выпадением из этой памяти. Иными словами, память, как и всё в Боге, реальна, она есть та жизнь, которую подает, которую "помнит" Бог, она есть вечное преодоление того "ничто", из которого призывает нас Бог в "чудный Свой свет".

Этот дар памяти, как силы, претворяющей любовь в жизнь, в знание, общение и единство, дан Богом человеку. Память человека  – это ответная любовь к Богу, встреча и общение с Богом как с жизнью самой жизни... Человеку одному во всём творении дано помнить Бога и этой памятью действительно жить. Если всё в мире свидетельствует о Боге, возвещает Его славу и воздает хвалу Ему, то только человек "помнит" Его и этой памятью, этим живым знанием Бога постигает мир как мир Божий, принимает его от Бога и его к Богу возводит. На память Бога о себе человек отвечает своей памятью о Боге. Если память Божия о человеке есть дарование жизни, то память человека о Боге есть принятие этого животворного дара, постоянное стяжание жизни и возрастание в ней...

Но тогда понятным становится и то, почему сама сущность и глубина и ужас греха лучше всего, точнее всего выражены не в многочисленных "научно-богословских" определениях, а в ходячем народном выражении: человек забыл Бога. Ибо по отношению к только что указанному, библейскому пониманию памяти, пониманию ее онтологическому, а не просто "психологическому", забыть  – это значит, прежде всего, выключить забываемое из жизни, перестать им жить, отпасть от него. Не просто "перестать думать" о Боге,  – ибо воинствующий атеист часто бывает одержим своей ненавистью к Богу, и на земле много людей, искренне убежденных в своей религиозности, однако в религии ищущих чего угодно, но не Бога,  – а именно отпасть от Него как Жизни, перестать жить Им и в Нём. А именно в таком забвении Бога и состоял и состоит основной  – "первородный"  – грех человека. Человек забыл Бога, потому что свою любовь и, следовательно, свою память, и саму свою жизнь, он обратил на другое, и прежде всего на самого себя. Он отвернулся от Бога и перестал видеть Его. Он забыл Бога, и Бог перестал существовать для него. Ужас и непоправимость забвения в том, что, подобно памяти, оно онтологично. Если память животворит, то забвение есть смерть или, вернее, начало смерти, яд умирания, отравляющий жизнь, саму ее неумолимо, неотвратимо превращающий в умирание. Отсутствие того, кого я забыл, для меня  – реально, его действительно нет в моей жизни, нет как моей жизни, он умер для меня, а я  – для него. Если же Тот, Кого я забыл  – Бог, т.е. Податель жизни и сама Жизнь, если Он перестал быть моей памятью и моей жизнью, она сама становится умиранием, и тогда память, бывшая знанием и силой жизни, становится знанием смерти и постоянным вкушением умирания.

Как не может человек уничтожить себя, вернуть себя в то небытие, из которого призвал его к жизни Бог, так не дано ему уничтожить в себе память, т.е. знание им своей жизни. Но как жизнь человека, в отрыве от Бога, наполнилась смертью и стала умиранием, так и память его стала знанием смерти и ее царствования в мире. Ею он хочет преодолеть время и смерть, "воскресить прошлое", не дать ему быть без остатка поглощенным "бездной времени", но само это воскрешение и оказывается горестным знанием о невозвратимости этого прошлого, о запахе тлена, наполняющем мир. В религии, в искусстве, во всей культуре этого действительно падшего, ибо от подлинной жизни отпавшего человека  – "жизнь как подстреленная птица подняться хочет и не может..." Эти взлеты могут быть бесконечно прекрасными, и на земле по-настоящему прекрасна только печаль по подлинной жизни, только память о потерянном и тоска о нём, только "высокая грусть", эти взлеты могут остаться в "памяти" человека как жажда, призыв, раскаяние, мольба  – и всё же, в последнем итоге, и их поглощает забвение, подобно тому, как после смерти последнего родственника, последнего "помнящего", дикой травой начинает зарастать могила, над которой еще недавно пели "вечную память", и распадается памятник, и невозможно уже разобрать на нём стершихся букв имени, и только двумя страшными и бессмысленными датами остается отмеченной всеми забытая и уже никому ненужная жизнь.

Обратите внимание, что редактор-составитель рассылки не является, как правило, автором текстов, которые в рассылке используются. Автор текста указывается перед текстом.

Желаю всяческих успехов!  
редактор-составитель рассылки
mjtap@ya.ru
Александр Поляков, священник*
<= предш. вып. темы
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU Каталог Христианских Ресурсов «Светильник»