<.....>
> Начать надо с одного очень существенного замечания: дело
в том, что Израильская религия, хотя и глухо, проникнута
одним определенным воспоминанием или, если угодно, тоской по определенному
идеалу. Было время, когда человек жил в своего рода каждодневном
общении с Богом, когда он видел Бога, а Бог, как сказано по поводу
Моисея, "говорил с ним лицом к лицу, как бы говорил кто с другом
своим". Разумеется, мы в первую очередь имеем тут в виду
второе библейское повествование о сотворении мира6.
С наивностью, не могущей, однако, скрыть от нас глубину
интуиции, здесь описывается, как по вечерам Бог нисходил в "рай",
Им Самим насаженный Едемский сад, чтобы подышать <там> свежим
ветерком. Заодно Он посещает Им Самим поселенного там человека.
И человек, до появления греха, видит Его без изумления и без страха,
он свободно беседует с Ним… Но после вины меняется всё. Услышав
голос Бога в саду, Адам, по собственному побуждению, прячется.
А когда Бог констатирует то, что случилось, Он изгоняет
человека из рая, т.е. из Своего присутствия, и ставит
херувимов с огненными мечами чтобы возбранять доступ к нему.
> Сам по себе этот рассказ является в своем роде лишь архитипическим
выражением более общего чувства. По его первоначальному состоянию,
человеку свойственно видеть Бога и жить в Его присутствии. Даже после
грехопадения, нечто от этого сохранилось у великих предков человечества
и народа Божия. Когда их вера достаточно чиста для этого,
Бог является им и обращается с ними так же, как прежде
с Адамом. Енох представляет собою может быть самый яркий пример
силы, значения, а также постоянства этой идеи у Израиля. "Ходил
Енох перед Богом, — говорит Бытие, — и не стало его, потому
что Бог взял его"7. Глубину израильского
духа из которой это замечание вышло и куда оно снова погрузилось,
можно оценить по двум фактам. К концу развития еврейской религиозной
мысли, несомненно наиболее значительный из нехристианских апокалипсисов
представляется как Книга Еноха, т.е. как изложение
того, что Енох мог созерцать в божественном мире куда Бог
его восхитил. С другой стороны, в послании к Евреям, сразу
за первым праведником Авелем появляется Енох, в качестве
великого примера веры, со следующим многозначительным пояснением:
"Верою Енох переселен был так,
что не видел смерти; и не стало его: потому что Бог переселил его.
Ибо прежде переселения своего получил он свидетельство, что угодил
Богу8.
А без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий
к Богу веровал, что Он есть и ищущим Его воздает"9.
> Всё же, самый прекрасный библейский рассказ, развивающий
ту тему, которая нас сейчас занимает, приурочен к тому, чье имя
в послании к Евреям упоминается следующим за Енохом в ряду
свидетелей веры. <Мы> говорим об Аврааме и о богоявлении,
которого он, согласно Бытию, сподобился под Мамрийскими дубами10.
> Это повествование — одна из тех страниц, которые более
всего проникнуты своеобразной поэзией, до такой степени свойственной
Библии. Его простота и величие настолько непосредственны, что едва
можно решиться его комментировать.
> Авраам уже не раз слышал Бога, говорившего к нему. По меньшей
мере один раз он уже видел божественное явление, в том огненном
виде, который постоянно повторяется в Писании. Когда Бог вступил
в союз с ним, ему, в вечерних сумерках, показалось, что огненный
язык прошел между двумя половинами принесенной им жертвы, разделенной
согласно обычному обряду Завета11.
Но Самого Бога он еще не видал.
> Но вот, однажды, когда всё отдыхало при полуденной жаре
и Авраам, надо думать, один бодрствовал в своем обширном
кочевом лагере, размышляя <у входа> в свой шатер, перед
ним внезапно являются три величественных образа. Ни мгновения
Авраам не сомневается: это Он. И идет навстречу трем
посетителям. Падает ниц перед Ними и обращается как бы к Одному:
"Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими,
не пройди мимо раба Твоего". Затем, так как перед ним
стоят Трое, речь его переходит на множественное число, с
тем, однако, что он продолжает думать о Единственном: "Отдохните
под деревом. А я принесу хлеба и вы подкрепите
сердца ваши, потом пойдите; так как вы идете мимо раба вашего!"
Они отвечают: "Сделай так, как говоришь". Тогда
он спешит позвать Сарру, чтобы она приготовила пресные хлебы
из муки, и отрока, чтобы приготовить теленка, выбрать
которого он сам побежал к стаду… Трое принимают его гостеприимство.
Потом они говорят ему опять как один, уточняя уже столько
раз повторенное обетование о потомстве: "Я опять буду
у тебя в это же время, и будет сын у Сарры, жены твоей".
Сарра внутренне рассмеялась у себя в шатре. Но когда
они серьезно и спокойно порицают ее за это, их слова задевают
за самое живое в ее собственных мыслях и она в свою
очередь пробуждается к божественной реальности, которая прямо
тут, в этом дружеском общении с человеком12.
> По окончании трапезы, трое встают и направляются к Содому.
Тут следуют эти замечательные слова: "сказал Господь:
утаю ли Я от Авраама, что хочу сделать?.." После этого —
ужасающее уведомление и затем молитва Авраама, с таким доверчивым
дерзновением просящего о милосердии сначала ради пятидесяти праведников,
которые могут быть в обреченном городе, потом ради сорока пяти,
потом сорока, тридцати, двадцати, наконец, десяти… И "Он
(Ягве) сказал: не истреблю ради десяти. И пошел Господь,
перестав говорить с Авраамом; Авраам же возвратился в свое место"13.
> Читая это, вспоминаешь обетование апокалипсиса: "Се,
стою у двери и стучу; если кто услышит голос Мой и отворит
дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною"14.
Лучше всякого словесного толкования, восточная иконография словно
высвободила весь заряд чистейшего мистицизма, заключенный в этом
повествовании. С той глубиной восприятия библейских данных, которая,
по-видимому, благодаря родственности душ свойственна восточным христианам,
великая Рублевская икона в Троице-Сергиевой лавре сразу же наводит
мысль — единственной в своем роде красотой трех чудесных силуэтов,
собранных вокруг мистического стола в идеальный круг — на несравненное
присутствие. Авраам, всегда представленный со всякими прочими
красочными подробностями на более ранних изображениях этой темы,
здесь уже исчез. Но это оттого, что с точки зрения русского
иконописца Авраам в нас, в своих детях, в народе Божией,
и мы должны, как он, принять Присутствие, чтобы оно господствовало
над нами и как бы наполнило нас…