Тема выпуска:
Христианство в XIX веке: Латинская Америка, политика; протестантское богословие

Этот выпуск тройной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 3 примерно равные части.

Церковь в новых государствах

В колониальный период церковь в Латинской Америке находилась под королевским патронатом. Это включало фактическое назначение епископов правительствами Испании и Португалии. Таким образом, противостояние между островитянами и креолами давало о себе знать и в церкви, где высшие должности занимали пиренейцы, а креолы и метисы составляли основную массу низшего духовенства. Некоторые епископы выступали за независимость, однако большинство поддерживали королевскую власть, а многие в пастырских посланиях осуждали восстание. После провозглашения независимости большинству из них пришлось вернуться в Испанию, оставив кафедры многих епархий вакантными. Заменить их было невозможно, поскольку Испания настаивала на сохранении права королевского патроната, а вновь образованные республики не могли принять епископов, назначенных королевской властью. Папы проявляли нерешительность, так как Испания оставалась одним из их главных союзников в Европе, но в то же время новые страны составляли значительную часть католической паствы. В энциклике "Etsi longissimo" (1816) Пий VII говорил о "тяжком грехе бунта" и о "нашем возлюбленном сыне в Иисусе Христе Фердинанде, вашем католическом короле", но в конце концов был вынужден занять более нейтральную позицию. В 1824 году Лев XI в энциклике "Etsi iam diu" назвал борьбу за независимость "плевелами", а Фердинанда – "нашим возлюбленным сыном Фердинандом, католическим королем испанских владений". В Европе Франция, Австрия и Россия поддержали Испанию, выступив против признания новых государств, подразумевающего право назначать в них епископов, не считаясь с мнением Испании. Наконец, в 1827 году Лев XII решил назначить первых епископов в Большую Колумбию. Но этим дело не кончилось, так как Фердинанд порвал отношения с Римом. Лишь в следующем десятилетии Григорий VII официально признал новые республики и назначил в них епископов. Отсутствие епископов означало гораздо больше, чем просто отсутствие руководителей: без епископов не могли производиться рукоположения, а без достаточного числа рукоположенных священников сакраментальная жизнь Церкви замирала.

Позиция низшего духовенства, состоявшего главным образом из креолов и метисов, резко отличалась от позиции епископов. В Мексике восстание поддержали три четверти священников. В Аргентине из двадцати девяти человек, подписавших Декларацию независимости, шестнадцать были священниками. В начале восстания борьба за независимость не пользовалась особой поддержкой населения, а приходские священники приложили много сил, чтобы добиться этой поддержки.

По этим причинам отношение нового политического руководства к католичеству было сложным. Все называли себя католиками, и во многих первых конституциях католичество провозглашалось государственной религией. Но противоречия с Римом достигли такой степени, что многие – в частности, в Мексике – предлагали порвать с Римом и создать национальные Церкви. (Такие проекты не раз появлялись и впоследствии, когда папы проводили политику, противоречащую интересам той или иной страны.)

После завоевания независимости конфликт между либералами и консерваторами выражался и в их разных взглядах на религиозную политику. Консерваторы хотели сохранить старые привилегии духовенства и церкви, либералы этому противились. Из-за этого многие священнослужители из числа коренного населения, ранее поддерживавшие борьбу за независимость, теперь переходили в ряды консерваторов. Поначалу либералы выступали не против католичества как такового, а против того, что им казалось примитивными представлениями священников, которые, будучи местными уроженцами, тем не менее продолжали смотреть на Испанию как на центр мироздания. Но отношение руководства Церкви к либералам приводило к росту антикатолических настроений в их рядах.

Во второй половине века либерализм воспринял позитивистскую философию Конта и вследствие этого стал еще более антикатолическим.

Огюст Конт – французский философ, один из основоположников современной социологии. Он был убежден, что:
* общество можно и нужно реорганизовать в соответствии с требованиями разума;
* человечество в своем развитии проходит три стадии: богословскую, метафизическую и научную ("позитивную");
* Хотя еще и сохраняются остатки двух первых стадий сейчас настала научная эпоха, поэтому общество нуждается в радикальной перестройке на основе научных ("позитивных") принципов;
* Общество, возникшее в результате такой реорганизации, будет проводить четкое различие между духовным авторитетом и мирской властью. Последняя должна принадлежать коммерсантам, лучше других понимающим потребности общества. Духовным авторитетом вполне может обладать обновленная "католическая церковь" без "сверхъестественного Бога", преданная идеалам "общечеловеческой религии".

Эти идеи получили большую популярность среди латиноамериканской буржуазии, прежде всего в Бразилии, но также в таких странах, как Аргентина и Чили, где рожденные во Франции теории всегда находили отклик. В результате возник новый конфликт между либералами и Церковью, а государственная власть приобретала всё более светский характер.

 

Вторая половина XIX века принесла новую волну иммиграции на Тихоокеанское побережье – в основном из Европы, но также из Китая. Для того типа развития, которое правящая буржуазия считала оптимальным в Латинской Америке, эта иммиграция была необходима. Иммигранты становились рабочей силой в промышленном производстве и в торговле, а также служили противовесом индейцам и чернокожим. Эта волна иммиграции сыграла большую роль в религиозной жизни континента. Многие иммигранты были протестантами. Некоторым странам пришлось предоставить религиозную свободу иммигрантам. Но самым значительным последствием иммиграции стал огромный рост числа крещеных католиков, которым Церковь не могла предоставить практически никакого религиозного образования. Вследствие этого латиноамериканское католичество отличалось большей поверхностностью. В крупных городах, таких как Буэнос-Айрес или Сан-Паулу, большинство населения продолжало называть себя католиками, но участие в церковной жизни принимали очень немногие.

Католическая церковная элита долгое время предпринимала тщетные попытки решить все эти проблемы, цепляясь за прошлое. Чем большее распространение получали новые идеи, тем яростнее иерархия осуждала их. В конце концов многие латиноамериканские католики начали относиться к вере как к чему-то сугубо личному и даже противоречащему взглядам церковных властей. Таким образом, когда там появился протестантизм, он нашел готовое для жатвы поле.

 

Протестантское богословие

Девятнадцатый век поставил перед христианством серьезные вопросы. Ответ католических властей и богословов на них заключался обычно в осуждении и отвержении современных идей, тогда как многие протестанты искали возможности для истолкования своей веры в свете новых умонастроений.

Новые направления мысли

К началу XIX века промышленная революция охватила большую часть Европы и некоторые районы Нового Света. Ее влияние выходило далеко за рамки экономических вопросов и сказывалось на всей жизни. Происходило массовое переселение людей, искавших работу в индустриальных центрах или просто покидавших земли, предназначавшиеся отныне для возделывания технических культур. Эти переселения ослабляли традиционные большие семьи (в которые входили родители, дяди, тети, двоюродные братья и сестры). Многие начинали относиться к своей жизни как к сугубо личному делу, поэтому индивидуализм и интерес к собственному "я" стали распространенной темой в философии и литературе.

Промышленная революция способствовала также развитию идеи прогресса. Прежде люди полагали, что старые, проверенные идеи и методы лучше всяких новаций. Даже в эпоху Возрождения и Реформации, когда появлялось множество новых воззрений, ставилась цель вернуться к прежним источникам веры, искусства и знания. Теперь же налицо было стремление смотреть не в прошлое, а в будущее, которое, казалось, открывает безграничные возможности. Проблемы, создававшиеся промышленной революцией, выглядели в глазах ведущих классов общества преходящими. Прикладная технология скоро решит их, и тогда плодами нового порядка будут пользоваться все слои общества. Большинство мыслителей и ученых принадлежало именно к этим ведущим классам, поэтому все эти идеи находили отражение в их учениях и сочинениях. В определенном смысле даже теория эволюции Дарвина была отражением веры в прогресс, в данном случае - применительно к сфере естественных наук. Прогрессирует не только человечество, но и всё в природе. Прогресс – часть структуры мироздания. Как и в случае с общественным прогрессом, это не легкое движение вперед, а тяжелая борьба, в которой выживают наиболее приспособленные, самим фактом своего выживания способствующие прогрессу всего вида. Всё это отражено в названии книги Дарвина, опубликованной в 1859 году: "Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь".

Коль скоро прогресс играет такую важную роль в жизни человека и всего мироздания, то же самое можно сказать об истории, ибо что такое история, как не прогресс? Всё отчетливее осознавалось, что в течение веков в обществе происходили радикальные изменения, и эта мысль подтверждалась развитием связей с другими культурами, прежде всего – в Африке и в бассейне Тихого океана. Ученые приходили к выводу, что люди не всегда были такими, как сейчас: их умственные способности и взгляды тоже эволюционировали. Идеи, подобные тем, что выдвинул О.Конт, были типичны для XIX века. В результате появились исторические исследования, подвергавшие сомению многие традиционные представления о прошлом. Применительно к Писанию и периоду раннего христианства эти исследования подводили к выводам, которые многие считали несовместимыми с верой.

Были и те, кто видел, какой высокой цены требует промышленная революция. Многие христиане стремились помогать определенным группам населения. Воскресные школы были попыткой дойти до тех, кто потерял связь с традиционными методами религиозного образования. Армия спасения, Ассоциация молодых христиан и многие другие подобные движения стремились охватить городскую бедноту и облегчить ее страдания. Но эти попытки решения проблем выходили далеко за рамки возможностей любой благотворительной организации, и всё больше людей говорили о необходимости радикально изменить общественный порядок. Если верно, что совершается прогресс и что в ходе исторического развития структура общества менялась, почему бы не попытаться произвести дальнейшие изменения в этой структуре? Конт предлагал именно такое изменение – передать дела общества в руки капиталистов. В XIX веке подобного рода проекты выдвигались неоднократно. Общим знаменателем многих, кого волновали сложившиеся социальные условия, в том числе большого числа христиан, был социализм разной окраски. Неудавшиеся революции 1848 года отчасти были следствием подобных идей и планов.

Теоретиком социализма, завоевавшим в конечном счете наибольшее влияние, был Карл Маркс, опубликовавший в 1848 году "Манифест коммунистической партии". Разработанная им система выходила за рамки утопических социалистических идей того времени, так как включала в себя анализ истории и общества на основе того, что он называл "диалектическим материализмом". Основополагающим элементом этого анализа была мысль о том, что идеи, какими бы чисто умозрительными они ни казались, имеют социальную и политическую функцию. Правящий класс разрабатывает идеологию, которая выглядит исключительно умозрительным построением, однако ее истинная цель заключается в сохранении существующего порядка. Религия тоже является частью этой структуры поддержки власть имущих (на этой мысли основывается часто цитируемое определение религии как "опиума для народа"). Но, продолжал Маркс, история движется вперед, и следующим этапом будет широкомасштабная революция, которая приведет сначала к "диктатуре пролетариата", а затем к установлению бесклассового (коммунистического) общества, в котором ненужным будет даже государство. Серьезные проблемы марксистская теория поставит перед христианами в XX веке, в XIX же веке она оказывала относительно небольшое влияние.

В конце XIX века новые проблемы поставили работы Зигмунда Фрейда. После долгих лет исследований в различных областях науки Фрейд заинтересовался работой человеческого мозга. Основываясь на многолетних наблюдениях, он заключил, что человеческой психикой движут не только осознанные мотивы, но и факторы, остающиеся на подсознательном уровне. Особенно это относится к переживаниям и инстинктам, которые разум подавляет, приспосабливаясь к общественным нормам поведения или по каким-то другим причинам, но никогда полностью не уничтожает. Сексуальные и агрессивные инстинкты, например, продолжают действовать, как бы глубоко мы их ни загоняли. Это открывало новые горизонты не только для психологии, но и для богословия, которое не всегда знало, как относиться к открытиям Фрейда.

Маркс и Фрейд жили в XIX веке, однако наибольшую силу своего воздействия их теории приобрели в XX веке. Тем не менее оба они могут служить примером того, какие процессы происходили в их время, когда научная мысль, преодолевая рамки естественных наук, пыталась объяснить происходящие в обществе процессы и деятельность человеческого мозга. По этой причине в XIX веке родились такие дисциплины, как социология, политэкономия, антропология и психология.

---

Богословие Шлейермахера

Труды Канта положили конец примитивному рационализму XVIII века. Если верно, что "чистый разум" заходит в тупик в таких вопросах, как бытие Бога или жизнь после смерти, какой же путь должно избрать богословие при рассмотрении этих и других столь же важных для христианства вопросов? Если верно, что мыслительные категории заложены в разуме и необязательно соответствуют объективной реальности, как мы можем говорить о конечных реалиях? Возможных ответов на эти вопросы было три.

В первом варианте религия рассматривалась не как выражение "чистого" или умозрительного разума. К такому выводу пришел сам Кант в "Критике практического разума". Он считал неправильным относиться к религии как к по сути своей интеллектуальному вопросу, поскольку на самом деле религия основывается не на разуме, а на этическом чувстве. Люди по своей природе нравственны, и на основании этого врожденного нравственного чувства можно доказать бытие Бога, души, человеческой свободы и жизни после смерти. В определенном смысле Кант пытался спасти хоть что-то из христианского рационализма, доверие которому он сам подорвал в "Критике чистого разума". Он делал это, помещая религию в сферу, независимую от "чистого разума".

Аналогичное решение в начале XIX века предложил Фридрих Шлейермахер, хотя он отказался от попыток связывать религию с разумом, будь то "чистым" или "практическим". Он родился и воспитывался в семье реформатского пастора, испытывавшего сильное влияние взглядов моравских братьев и отдавшего сына им на обучение. Шлейермахер был реформатом, но на его богословии глубокий отпечаток оставил моравский пиетизм. Вместе с тем молодой Шлейермахер пережил период, когда из-за широко распространившихся в то время рационалистических идей ему было затруднительно придерживаться многих традиционных учений христианства. Ему тогда помог романтизм. Романтики, проповедовавшие, что в человеке заключено нечто большее, чем просто холодный разум, приобрели множество последователей среди молодого поколения, считавшего рационализм антигуманным. Используя доводы романтиков, Шлейермахер начал искать выход из тупика сомнений, в который его завел рационализм. Его первая значительная работа "Речи о религии к образованным людям, ее презирающим" как раз и была попыткой показать аудитории, проникнутой духом романтизма, что религия должна занимать важное место в жизни человека. Основной его аргумент сводился к тому, что религия – не какое-то особое знание, как полагали рационалисты и ортодоксы. И не какая-то определенная система нравственных норм, как подразумевал Кант. Религия основывается не на "чистом" и не на "практическом" или нравственном разуме, а на Gefuhl – это немецкое слово можно перевести, хотя и не очень точно, как "чувство".

В "Речах" не разъяснялся смысл "чувства", и эту задачу Шлейермахер попытался решить в своей более зрелой работе "Христианская вера". В ней он ясно показал, что это чувство не связано с каким-то определенным умонастроением, преходящими эмоциями или внезапным переживанием; это – глубокое осознание бытия Того, от Кого зависит существование всего остального, как нас самих, так и всего окружающего нас мира. Таким образом, это не какое-то неопределенное или неясное чувство, ибо оно со всей очевидностью побуждает нас полностью полагаться на Бога и осознавать свою зависимость от Него. Это "чувство" основывается не на рациональном опыте и не на нравственных категориях, но в то же время оно оказывает огромное влияние на мышление человека и на его этическое поведение.

В каждой религиозной общине это чувство зависимости принимает определенную форму. Цель религиозных организаций заключается в передаче современникам и будущим поколениям своего собственного конструктивного опыта, чтобы они могли проникнуться теми же самыми чувствами. Самого Шлейермахера интересовали прежде всего протестантские религиозные общины, во главу угла ставящие два основополагающих исторических факта: Иисуса и Его воздействие на первых учеников, а также Реформацию XVI века.

Функция богословия состоит в изучении и объяснении воздействия, которое это чувство зависимости оказывает на трех уровнях: уровне личности, уровне ее взаимоотношений с миром и уровне ее взаимоотношений с Богом. В богословии нет места ни для чего, что не может быть выявлено в связи с чувством зависимости. Возьмем, к примеру, учение о творении. Для чувства абсолютной зависимости это учение имеет первостепенное значение, ибо оно утверждает, что всё бытие зависит от Бога. Отрицание этого равносильно отрицанию представления о зависимости, занимающего центральное место в христианских религиозных чувствах. Но это не означает, что мы должны провозглашать какой-то конкретный способ творения. В Бытии рассказ о творении может быть, а может и не быть исторически точным (сам Шлейермахер не считал его таковым), но в любом случае он не должен быть предметом богословских исследований, так как не имеет никакого отношения к чувству зависимости. Даже если рассказы Моисея верны и были раскрыты ему каким-то сверхъестественным образом, "конкретная информация не может становиться догматом веры в нашем понимании этого слова, так как наше чувство абсолютной зависимости не получает из нее нового содержания, новой формы или более ясного определения". То же самое можно сказать о других вопросах, таких как существование ангелов, сатаны и так далее. По той же причине надо отказаться от традиционного деления на естественное и сверхъестественное, но не потому, что это деление противоречит современной науке, а потому, что оно ограничивает чувство зависимости только теми событиями или местами, в которых проявляется сверхъестественное. Противопоставляя религию знанию, Шлейермахер имел возможность истолковывать основные учения христианства таким образом, что они не противоречили научным открытиям.

Идеи Шлейермахера пользовались большим успехом. В период, когда многие считали религию делом прошлого, на его проповеди в церковь стекались толпы народа. Но еще большее влияние он оказал на последующие поколения, которые вполне справедливо назвали его "отцом либерализма".

Система Гегеля

После критики Канта оставался открытым еще один путь – согласиться с ним, что разум ставит свою печать на всем полученном знании, но не считать это доказательством ограниченности разума, а рассматривать его как самостоятельную реальность. Разум не есть нечто, существующее в нашем мозгу и используемое нами для понимания реальности. Разум – сам по себе реальность, единственная реальность.

Именно такой путь избрал Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770-1831). Сперва Гегель занимался исследованиями в области богословия, но затем решил, что богословие – слишком ограниченное поле деятельности и что необходимо попытаться понять не только религию, но и реальность в целом. Реальность надо рассматривать не как бессвязный ряд событий и фактов, а как единое целое. В качестве основания для такого умозаключения он предложил теорию о тождественности разума и реальности. Дело не в том, что разум способен понять реальность или что реальность ставит какие-то ограничения для разума. Дело в том, что разум и есть реальность и что единственная реальность есть разум. По утверждению Гегеля, "то, что разумно, существует, и то, что существует, разумно".

Но, говоря о "разуме", Гегель имел в виду не просто способность рассуждать или делать определенные выводы, а сам процесс мышления. Процесс мышления заключается не в изучении какой-то представшей перед нами идеи. Наоборот, мы сами выдвигаем идею, изучаем ее, пытаясь усовершенствовать или отвергнуть ее в пользу какой-то другой, и, наконец, находим третью идею, содержащую в себе все преимущества двух первых. "Разумом" Гегель называл именно этот процесс выдвижения "тезиса", противопоставления ему "антитезиса" и, наконец, достижения "синтеза". Таким образом, разум динамичен, он постоянно движется вперед. Кроме того, разум существует не только в мозгу человека. Всемирный разум (Дух, как иногда называл его Гегель) присутствует во всей реальности. Всё сущее есть выражение этого диалектического и динамического самопознания Духа.

На этом основании Гегель разработал впечатляющее учение, в котором всё историческое развитие выглядит как результат самопознания Духа. Различные религиозные, философские, социальные и политические системы – не что иное, как очередные проявления самопознания Духа. Прошлое в нём никогда не теряется, но всегда совершенствуется и становится частью синтеза. Таким образом, в настоящем заложено прошлое, поскольку оно его выражает, и будущее, поскольку оно представляет собой разумное продолжение настоящего.

Гегель был убежден, что христианство – "абсолютная религия". Но это не означает, что христианство есть отвержение других религий; оно просто их высшее достижение, завершившее процесс религиозного развития человечества. Основная тема любой религии – взаимосвязь между Богом и человеком. Кульминации пункта эта взаимосвязь достигла в христианском учении о воплощении, когда божественное и человеческое начала полностью соединились. Соединение божественного и человеческого, не выражавшееся достаточно ясно в более ранних религиях, со всей очевидностью проявилось в воплощении. Равным образом, учение о Троице – наивысшее выражение представления о Боге, так как оно показывает динамичную природу конечной реальности. Диалектический смысл учения о Троице проявляется трояко. Во-первых, Бог есть вечность Сам по Себе, даже без учета развития той разумной реальности, которую мы называем творением. Это – "Царство Отца", то есть Сам Бог, отделенный от всех других существ. "Царством Сына" мы обычно называем "творение", то есть мир, существующий во времени и в пространстве, кульминационным событием в котором стало воплощение Бога, показавшее конечную взаимосвязь между божественным и человеческим. "Царство Духа" закрепляет эту связь божественного и человеческого и проявляется в присутствии Бога в обряде евхаристии. Всё это вместе есть "Божье Царство", находящее историческое выражение в нравственной жизни людей и в государственном управлении, – у Гегеля были достаточно возвышенные представления о роли государства. Результат такой постановки вопроса Гегель видел в появлении философии, полностью лишенной ограниченности, свойственной всем догматическим и однобоким системам.

Эта широкомасштабная схема реальности приобрела множество сторонников. Говорили, что люди наконец-то смогут увидеть реальность в целом. Для придания системе еще большего веса последователи Гегеля старались показать, как в нее вписываются различные составные элементы реальности. В знак протеста против той популярности, которой пользовалась система Гегеля, датский философ и богослов Серен Кьеркегор в шутку говорил, что все проблемы будут решены "прямо сейчас, если Система уже приняла завершенный вид, а если нет, то к следующему воскресенью, когда она будет окончательно готова". Но даже многих из тех философов и богословов, кто с ней не согласился, система Гегеля побуждала серьезно относиться к истории. После Гегеля история перестала быть второстепенным делом для исследователей вечных реалий и стала рассматриваться ими как сфера познания этих самых вечных реалий. Такой подход, с помощью которого богословы следующих поколений вернулись к библейским позициям, – одно из наследий Гегеля и XIX века.

---

Работа Кьеркегора

Серен Кьеркегор (1813-1855) – одна из интереснейших фигур XIX века. Он родился в датской лютеранской семье строгих правил, оставившей глубокий отпечаток на всей его последующей жизни, и в молодости был очень несчастным человеком. Хилое телосложение и небольшая кривобокость сделали его объектом насмешек, которые преследовали его всю жизнь. Но очень скоро он пришел к убеждению, что обладает несомненными интеллектуальными дарованиями, предназначающими его к исполнению особой миссии, и что перед лицом этого призвания всё остальное должно отступить. Исходя из этого он разорвал помолвку с женщиной, которую глубоко любил. Он полагал, что счастливый брак мог помешать ему оставаться одиноким рыцарем веры, которым он призван быть. Много лет спустя это свое тягостное решение он сравнил с готовностью Авраама принести в жертву Исаака, а также заявил, что некоторые свои книги написал "из-за нее".

Кантовская критика рационализма давала возможность пойти еще по одному пути, отличному от путей Шлейермахера и Гегеля: да, разум не способен постичь конечную истину, но это может сделать вера. Кантовский "чистый разум" не способен ни доказать, ни опровергнуть бытие Бога; вера же знает Бога напрямую. При таком подходе христианство строится не на разумном основании, не на почетном месте в системе, разработанной Гегелем, и даже не на чувстве абсолютной зависимости. Христианство – это просто вера, вера в Бога, раскрывшего Себя в Писании и в Иисусе Христе.

Но это еще не всё – до сих пор Кьеркегор не говорил ничего больше того, что всегда принималось теми, кто видел в вере прибежище, защищающее от превратностей времени. Но "вера", о которой говорил Кьеркегор, по сути своей не такова, ибо истинная вера – нелегкое дело и отнюдь не путь к спокойной жизни. Напротив, вера – это всегда риск, приключение, требующее самоотвержения и отказа от всех радостей неверных. На этом основании Кьеркегор подверг уничижительной критике одного из самых известных проповедников того времени, заявив, что смешно называть "свидетелем истины" человека, который добился мирских благ, проповедуя христианство.

Самым большим врагом христианства Кьеркегор считал христианский мир, который всеми силами старается сделать процесс становления человека христианином как можно более простым. В результате, чтобы считаться христианином, достаточно не быть иудеем или мусульманином. Но по сути люди, воспринимающие христианство таким образом, – обыкновенные язычники. Такое "дешевое" христианство, принимаемое без внесения определенной платы и без достаточных страданий, подобно военным играм, в которых армии как будто бы двигаются и производят большой шум, но без всякого риска понести потери и тем самым добиться реальной победы. То, что называется "христианством", – просто "игра в христианство". И многие проповедники, пытающиеся упростить христианство, делают эту игру еще более издевательской. Именно в этом заключается "преступление христианского мира", играющего в христианство и "принимающего Бога за глупца". Трагедия в том, что лишь очень немногие понимают, насколько смешно говорить о Боге в таких категориях.

Учитывая трагическое положение христианского мира, Кьеркегор выступил с призывом "затруднить принятие христианства". Это не означало, что он хотел убедить людей в ошибочности христианской веры. Он просто хотел сказать им, что проповеди и учения, которые они слышат, не соответствуют истинной христианской вере. Иными словами, чтобы стать истинным христианином, надо осознать цену веры и заплатить за нее. Без этого человек может быть членом христианского мира, но не христианином.

Истинное христианство связано с самим существованием человека, а не только с его разумом. Поэтому Кьеркегор отвергал иллюзии "Системы", как он саркастически называл философию Гегеля. Гегель и его последователи построили внушительное здание, в котором нет места для подлинной человеческой жизни, проходящей в страданиях, сомнениях и отчаянии. Они построили роскошный дворец и решили жить в сарае, так как этот дворец слишком хорош для них. Бытие – фактическое мучительное существование человека – первично по сравнению с сущностью и важнее ее. Этот упор на бытии сделал Кьеркегора основоположником экзистенциализма, хотя впоследствии экзистенциалисты преследовали совершенно иные цели, нежели он. Бытие – это постоянная борьба, борьба, чтобы стать кем-то, чтобы родиться. Если человек ставит бытие во главу угла, он должен отвергнуть не только гегельянство, но и любую другую систему и даже надежду на создание какой-либо стройной системы. Реальность, вероятно, выглядит системой в глазах Бога, однако она не может считаться таковой с точки зрения человека в окружающем его бытии.

Но Кьеркегора интересовала конкретная форма бытия: христианская жизнь. Она тоже не может быть сведена в какую-то систему. Трагедия христианского мира, легкого христианства, заключается в том, что жизнь в нём перестала быть приключением, постоянным риском в присутствии Бога и приняла форму нравственных принципов и вероучительной системы. Таким образом, основная проблема, которую ставил Кьеркегор, сводилась к следующему: как стать истинным христианином, находясь в таких невыгодных условиях, как жизнь в христианском мире.

Христианство и история

Характерный для XIX века интерес к истории отразился и на библейских и богословских исследованиях. В Тюбингене Фердинанд Кристиан Баур (1792-1860) стремился объяснить развитие новозаветного богословия по гегелевской схеме. Баур и его последователи полагали, что в самой основе Нового Завета заложен конфликт между иудействующим христианством Петра и более универсалистскими взглядами Павла. Противоречие между тезисом и антитезисом было преодолено в синтезе, который одни считали четвертым Евангелием, а другие христианством II века. Основная концепция Баура и ее разные варианты в сочетании с общим интересом к истории в то время вызвали длительные ученые споры относительно даты написания и авторства каждой книги Библии. К таким дебатам и к неожиданным выводам, которые они влекли за собой, многие относились как к угрозе для веры. Но во всяком случае эти дискуссии способствовали совершенствованию методов исторических исследований и лучшему пониманию Библии и библейских времен.

Изучение истории церкви следовало параллельным курсом. Камнем преткновения для многих была мысль о том, что в течение столетий христианские учения видоизменялись. Одни утверждали, что эти изменения были всего-навсего развитием идей, заложенных уже в раннем христианстве. Другие же – среди них ведущий историк Адольф фон Гарнак (1851-1930) – в развитии догматики видели постепенный отход от веры ранней церкви, переход от учения Иисуса к учению об Иисусе. По Гарнаку, Иисус учил об отцовстве Бога, о всеобщем братстве, о бесконечной ценности человеческой души и о заповеди любви. Лишь позднее, в ходе процесса, продолжавшегося много лет, центральное место в христианском послании заняли Иисус и вера в Него.

Многие идеи в этом направлении исходили от одного из наиболее влиятельных богословов XIX века Альбрехта Ритчля (1822-1889), которого Гарнак назвал "последним отцом церкви". Подобно Шлейермахеру, в ответ на вызов Канта Ритчль помещал религию за пределами "чистого", или когнитивного разума. Но теорию Шлейермахера о "чувстве абсолютной зависимости" он считал слишком субъективной. По его мнению, главное в религии, в частности в христианской, не рациональное знание и не субъективное чувство, а практическая жизнь. Умозрительный рационализм он считал слишком холодным, не требующим преданности вере. С другой стороны, он отвергал и мистицизм, так как в нём слишком много субъективизма и индивидуализма. Христианство конкретно, поскольку оно выражается в практической нравственной жизни.

Но конкретность христианства должна основываться и на фактическом знании событий, в частности событий, связанных с Иисусом. Первостепенное значение для практической жизни имеет Божье откровение, данное в Иисусе. Забывая об этом, богословие впадает либо в рационализм, либо в мистицизм. Отвергая оба эти заблуждения, исторические исследования показывают, что в центре учения Иисуса стояло Божье Царство и его этические нормы, "построение человеческих отношений на принципах любви". Именно эта сторона богословия Ритчля послужила основанием для "социального Евангелия" Раушенбуша.

Интерес к историческим исследованиям привел в XIX веке к "поиску исторического Иисуса". Считалось, что для понимания самой сути христианства необходимо определить, каким в действительности был Иисус, образ Которого теряется в вере церкви и даже в евангельских рассказах. Трудность, однако, заключалась в том, что историки в своих оценках и представлениях о реальности исходили из любых раздобытых сведений. Поэтому в начале XX века известный богослов, музыкант и миссионер Альберт Швейцер пришел к выводу, что, по сути, ведется поиск не образа Иисуса, а человека XIX века.

Упомянутые здесь богословы – лишь немногие из достойных внимания, ибо мало какие другие периоды истории были отмечены такой богословской активностью, как XIX век. Но даже упомянутых имен достаточно, чтобы получить представление о большом разнообразии точек зрения и позиций, появившихся в протестантизме, и о духовном подъеме, следствием которого и стало это разнообразие. Разумеется, при такой лихорадочной духовной деятельности многие делали заявления и занимали позиции, которые впоследствии требовали пересмотра. Неоспоримо одно: XIX век показал, что среди протестантов немало тех, кто не побоялся ответить на интеллектуальный вызов своего времени.

(1863 г., 23 июля. В Париже выходит "Жизнь Иисуса" Эрнеста Ренана.)