Христос воскрес!

Этот выпуск двойной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 2 приблизительно равные части.

> I. Отзвуки голоса

> 1. Желание сделать мир правильным

> Недавно ночью мне приснился яркий и захватывающий сон. Но что меня удручает, я не могу припомнить его содержания. Проснувшись, я чувствовал какой–то его отблеск, так что мог понять, насколько этот сон необычен и полон смысла, а затем всё ушло. Таким образом, если перефразировать Т. Элиота, я получил смысл, но упустил переживание.

> Это чем–то напоминает наше стремление к справедливости. Мы видим сон о справедливом мире. На какой–то момент перед нами может мелькнуть образ единого мира, где воцарилась правда, где решаются проблемы, где обитают здоровые людские сообщества, где мы не только знаем, как надо поступать, но и поступаем именно так. А затем мы просыпаемся и возвращаемся к реальности. Но что мы слышим, когда видим такой сон?

> Похоже, что мы как бы слышим не сам голос, но отзвук голоса — этот голос исполнен спокойствия и наделен исцеляющей силой, и он говорит о справедливости, об исправлении жизни людей, о мире, надежде и благоденствии для всех. И этот голос продолжает звучать в нашем воображении, в нашем подсознательном. Нам хотелось бы вернуться и послушать его еще, но мы уже проснулись и не можем погрузиться в сон. Кто–то скажет нам, что это просто фантазии, и мы сами, возможно, этому поверим, понимая, что так мы превращаемся в циников.

> Но этот голос не замолкает, он нас зовет и притягивает к себе, он вынуждает нас задуматься: а вдруг справедливость и впрямь существует, а вдруг мир, в котором царит правда, возможен, хотя эти вещи так трудно себе представить? Здесь мы подобны мотылькам, которые пытаются лететь к луне: мы все смутно понимаем, что справедливость существует, но не можем до нее добраться.

> В этом несложно убедиться. Подойдите к школе или к игровой площадке, где дети уже пользуются словами и разговаривают друг с другом. Послушайте их разговоры. Очень скоро кто–то из них скажет учителю или другому ребенку: «Так нечестно!»

> Ребенка не нужно специально обучать категориям честности и нечестности. Чувство справедливости просто вложено в человека. Мы ее чувствуем как бы «своим нутром».

> Допустим, вы упали с велосипеда и сломали ногу. В больнице вам наложили гипс. Какое–то время вам приходится ходить с костылями. А затем, постепенно, вы начинаете снова ходить нормально. Вскоре вы забудете обо всей этой неприятности. Вы вернулись к обычной жизни. Что–то здесь было исправлено, стало правильным, вернулось в строй. Можно исправить ситуацию, когда сломана нога, когда испортилась игрушка или вышел из строя телевизор.

> Почему нам не удается исправить несправедливость?

> Нельзя сказать, что никто не пытается это сделать. Существуют многочисленные суды и законы, судьи и юристы. Когда–то я жил в таком районе Лондона, где представителей правопорядка было чересчур много: там были законодатели и те, кто следит за соблюдением законов, главный судья, полицейские управления — и неподалеку целая армия адвокатов (правда, поскольку они постоянно спорили друг с другом, это была не слишком подготовленная для сражения армия). Подобные организации, которые создают законы и поддерживают их соблюдение, есть и в любой другой стране.

> Но при этом остается такое впечатление, что справедливость ускользает из наших рук. Иногда ее принцип действует, а иногда, причем слишком часто, — нет. Суды осуждают невинных и не трогают виновных. Наглецы, а вместе с ними те, кто может откупиться от неприятности деньгами, ускользают от правосудия — если и не всегда, то довольно часто, так что нам трудно отмахнуться от вопроса: почему это так? Люди причиняют великий ущерб другим — и при этом расхаживают по улицам, посмеиваясь. Жертвы не всегда получают возмещение убытков. Иногда они проводят остаток жизни в горькой печали, страдая от боли.

> То же самое происходит во всём мире. Одна страна вторгается в другую — и агрессору это сходит с рук. Богатые, опираясь на власть своих денег, становятся еще богаче, а бедняки, которым не на что опереться, еще глубже погрязают в нищете. При этом мы можем задуматься о такой проблеме и почесать затылки, а потом тотчас же отправиться покупать какой–то товар, который приносит доходы какой–нибудь богатой компании.

> Я не хочу нагонять тоску и уныние. Справедливость есть, и порой она действительно торжествует. Многие жестокие тираны пали со своих престолов. Закончился апартеид. Иногда на сцену выходят мудрые и творческие вожди, и люди следуют за ними и восстанавливают справедливость. Иногда опасных преступников ловят, судят, осуждают и наказывают. Общество постоянно реагирует на самые вопиющие проявления несправедливости и часто добивается успеха. Появились новые проекты, которые несут надежду беднякам. Дипломатам удается установить прочный и длительный мир. Но как только вам кажется, что сейчас уже можно расслабиться… всё начинается снова.

> Даже если мы способны решить некоторые проблемы в мире хотя бы на какое–то время, мы прекрасно понимаем, что есть и такие проблемы, которые мы решить просто не в состоянии.

> Сразу после Рождества 2004 года землетрясение и вызванная им волна убили за один день вдвое больше людей, чем число американских солдат, погибших во время всей войны во Вьетнаме. В нашем мире, на нашей планете происходят такие вещи, которые вызывают протест: «Это неправильно!», даже если в них никто не виноват. Тектоническая платформа сделала то, что обычно и делают тектонические платформы. В землетрясении мы не можем обвинить ни какого–то порочного международного капиталиста, ни появившегося на сцене слишком поздно марксиста, ни фундаменталиста с его бомбами. Оно просто произошло. И затем мы увидели боль мира, с которым что–то не в порядке, потому что здесь происходят вещи, подобные несправедливым приговорам судов, но с которыми мы практически ничего не можем сделать.

> Самые красноречивые примеры можно найти в своем ближайшем окружении. У меня высокие нравственные стандарты. Я много думал о них. Я говорил о них проповеди. Я даже написал о них не одну книгу. Но я всё равно порой им не соответствую. Граница между справедливостью и несправедливостью, между правильным и неправильным проходит не между «мы» и «они». Она проходит по самой жизни каждого из нас. Древние философы, в частности Аристотель, видели здесь какой–то изъян системы, сложную загадку. В целом все мы знаем, как должны поступать; но все мы умудряемся, пусть и не всегда, поступать иначе.

> Разве это не странно?

> Как это получается? С одной стороны, у всех людей есть даже не просто представление о справедливости, но страстное стремление к ней, желание сделать мир правильным, ощущение, что мир испорчен, которое постоянно гложет и гнетет нас, а иногда становится просто вопиющим — с другой же стороны, хотя люди тысячелетиями боролись, искали, любили, ненавидели, надеялись, спорили, размышляли, мы, похоже, столь же далеки от справедливости, как и члены всех известных нам сообществ древних времен.

> * * *

> И события недавних пор показали нам потрясающие примеры попрания справедливости. Некоторые люди говорят о том, что за последние полвека произошел упадок нравственности. На самом же деле это была эпоха, когда люди с особым вниманием относились к нравственным вопросам, быть может, самая нравственная эпоха за всю мировую историю, когда многих людей глубоко волновали конкретные события, которые указывали на то, что мир надо исправить.

> Могущественные генералы посылали миллионы солдат умирать в окопах во время Первой мировой войны, тогда как сами они жили в роскоши на безопасном расстоянии от линии фронта. И когда мы читаем стихи людей, втянутых в эту ситуацию, мы видим, что за их горькими размышлениями скрыт гнев на безумие и, конечно, несправедливость происходящего. Почему это случилось? Как это можно исправить?

> Взрывчатая смесь из разных идеологий привела к тому, что миллионы людей погибли в газовых камерах. Элементы религиозных предрассудков, дурные философские системы, боязнь «непохожих» людей, экономические сложности и потребность найти козлов отпущения — всё это перемешал один блестящий демагог, который говорил людям такие слова, в которые хотя бы кому–то хотелось верить, и требовал приносить человеческие жертвы ради этого «прогресса». Стоит упомянуть Гитлера или холокост, как перед нами встают всё те же вопросы. Как это могло случиться? Где здесь справедливость? Как к этому относиться? Как можно исправить мир?

> А в частности — что мы можем сделать, чтобы предотвратить повторение подобных вещей?

> Но, похоже, мы здесь бессильны. Никто не помешал туркам перебить миллионы армян в 1915–1917 годах (и на самом деле Гитлер, призывая своих соратников к убийству евреев, ссылался на это событие). Никто не встал между тутси и хуту, когда они убивали друг друга в Руанде в 1994 году. И хотя после холокоста и нацизма многие говорили: «Это не должно повториться», — всё повторялось, и мы ужаснулись, убедившись в том, что никак не можем это предотвратить.

> Существовал также и апартеид: великая несправедливость, касающаяся огромной массы населения. И такое положение вещей оставалось довольно долго. Разумеется, подобное происходило и в других странах, но в этих странах с большим мастерством умели давить оппозицию. Вспомните о «резервациях» для «американских туземцев». Как–то, посмотрев старый фильм «Ковбои и индейцы», я пережил шок: я понял, что в молодости я, как и большинство моих сверстников, пребывал в полной уверенности, что ковбои в целом были хорошими, а индейцы — плохими. Мир проснулся и стал осознавать расовые предрассудки, однако избавиться от них — всё равно что выдавить воздух из баллона: пока ты занимаешься одним углом, другой надувается. Весь мир единодушно говорил об апартеиде: «Так поступать нельзя», — но отчасти это возмущение питалось тем, что психологи называют «проекцией», когда мы с легкостью осуждаем других за то, что делаем сами. Это очень удобно и приносит чувство глубокого нравственного удовлетворения, хотя оно ложное. Мы обвиняем кого–то в другой стране, не обращая внимания на то, что то же самое происходит рядом с нами.

> А сегодня мы сталкиваемся с новыми всемирными формами зла: это, с одной стороны, свирепый и безжалостный капиталистический материализм, а с другой — яростный и неразумный религиозный фундаментализм. Как об этом говорит автор одной известной книги, «джихад против McWorld». (Может ли существовать «жалостливый» и заботливый капитализм либо, скажем, разумный фундаментализм — этот вопрос мы здесь рассматривать не будем.) Это возвращает нас к тому, о чём мы уже недавно говорили. Не надо быть экспертом по экономике, чтобы понять простую вещь: если богатые с каждой минутой становятся богаче, а бедные беднеют, в мире что–то серьезно нарушено.

> Мы все хотим жить счастливо у себя дома и наслаждаться безопасностью. Доктор Джонсон, известный мыслитель XVIII века, как–то сказал, что основная цель всех человеческих действий — это «счастливо жить у себя дома». Однако в западном мире (и не только в нём) семьи слишком часто распадаются и домашняя жизнь рушится. Благородное искусство любви — умение быть кротким, добрым, чутким, вдумчивым, щедрым, смиренным и готовым прощать — сегодня вышло из моды. По иронии судьбы каждый заявляет о своих «правах», причем с такой настойчивостью, что в результате утрачивает главное «право» человека, если его так можно назвать, или же его главное стремление и надежду — иметь мирный, устойчивый, безопасный и добрый дом, где можно жить, быть собой, учиться и расти.

> И люди задаются всё теми же вопросами. Почему так происходит? Это неизбежпость? Можно ли исправить положение вещей, а если можно, то как? Можно ли спасти мир? Можно ли спасти нас самих?

> И мы удивляемся: как странно, что всё так плохо. Почему мы всё время хотим исправить нашу жизнь, но у нас ничего не выходит? И самое странное: почему я, зная, что я должен делать, часто этого вовсе не делаю?

> * * *

> Мы можем по–разному объяснить этот отзвук голоса, этот призыв к справедливости, этот сон о мире (включая нас самих), где всё кривое исправлено. В принципе у нас есть три возможности.

> Мы можем сказать, что это и в самом деле только лишь сон, проекция детских фантазий, но нам нужно привыкнуть жить в реальном мире. И нам не стоит забывать о Макиавелли и Ницше: это мир голой силы, где ты захватываешь всё, что можешь, и где есть только один грех — быть пойманным.

> Или же мы можем сказать, что это мечта о совершенно ином мире, о подлинном мире, где действительно царит правда. Мы попадаем в этот мир в сновидениях и надеемся оказаться там в один прекрасный день в будущем. Однако этот <иной мир> мало соприкасается с нашим миром, разве что люди нашего мира иногда мечтают о мире правды. Это позволяет безжалостным тиранам править нашим миром, но дает нам в утешение надежду на то, что однажды мы можем оказаться в более прекрасном месте, хотя никак не можем его приблизить в этой жизни.

> Или же, наконец, мы можем сказать и так: подобные сны или смутная память об отзвуке голоса объясняются тем, что к нам, к нашему внутреннему слуху действительно обращается кто–то, кто сильно заботится о нашем мире и о нас самих. Этот «кто–то» создал нас и намерен — что неразрывно связано с темой справедливости — исправить этот мир и исправить нас самих, чтобы, наконец, спасти этот мир.

> Три великие религиозные традиции выбрали последний ответ, и это не должно нас удивлять, потому что они находятся между собой в родстве, они вроде двоюродных братьев. Иудаизм утверждает, что Бог создал наш мир и вложил в нас стремление к справедливости, потому что сам Бог ее желает. Христианство говорит о том, что этот самый Бог драматическим образом обыграл это стремление к правде (и в самом деле, драматические мистерии разного рода, в которых вспоминались Страсти Иисуса, — это характерная черта христианства): в жизни и служении Иисуса из Назарета. Ислам, опираясь на некоторые иудейские и христианские истории и идеи, создал свою версию откровения Божьей воли через Коран: если люди будут слушаться этой воли, мир исправится. Три эти традиции во многом расходятся, но они единодушны в этом вопросе, в отличие от многих других философских систем и религий: мы думаем о том, что слышим этот голос, потому что мы и в самом деле его слышим. Это не сон. Мы можем яснее услышать этот голос, и тогда он начнет действовать через нас. В реальной жизни. В нашей реальной жизни.

> * * *

> В этой книге я намерен описать и представить одну из трех упомянутых религиозных традиций — христианство. Это прямо касается реальной жизни, потому что, согласно представлениям христиан, в Иисусе из Назарета этот голос, который мы слышали, стал человеком, который жил и умер как один из нас. Это прямо касается вопроса о справедливости, потому что христиане не только унаследовали стремление к справедливости от иудаизма, но также верят в то, что Иисус воплощает в себе это стремление и что его дела и его жизнь были реализацией замысла Бога о спасении и исправлении нашего мира. И потому это прямо касается нас самих, всех нас, поскольку мы — непосредственные участники этой драмы. Как мы могли видеть, стремление к справедливости или хотя бы ощущение, что в мире необходимо навести порядок, присуще человеку и неразрывно связано с его жизнью в мире.

> Можно подойти к нашему вопросу и еще одним путем. Древние греки пересказывали историю о двух философах. Первый из них, проснувшись, выходил утром из дома и здесь же начинал смеяться. Мир казался ему настолько смешным, что он просто не мог удержаться от хохота. Второй, выйдя из дому поутру, начинал плакать. Он видел столько трагедий и бедствий в мире, что не мог удержаться от слёз. В каком–то смысле оба они правы. И комедия, и трагедия говорят о том, что в мире не всё в порядке. Для первого философа вещи лежат не на своих местах, и потому мир забавен; для второго мир кажется не таким, каким он должен быть, и это причиняет бедствия людям. Смех и слёзы — это признак человека. Нам иногда может показаться, что крокодилы плачут, но они не чувствуют печали. Компьютерная программа может выдавать веселые шутки, но сам компьютер никогда не поймет, что там смешного.

> Когда первые христиане рассказывали историю Иисуса, — а они это делали по–разному, в зависимости от цели, — они ни разу не упомянули, что он смеялся, и только один раз в их рассказах Иисус проливал слезы. Тем не менее эти истории постоянно указывали — и справедливо — на смех и слёзы.

> Он всё время ходил на праздники, где было много еды и вина и люди предавались веселью. Он пользовался гротескными преувеличениями, чтобы объяснить свою мысль: гляди–ка, говорил он, что ты пытаешься сделать — вытащить соринку из глаза твоего друга, хотя у тебя самого в глазу бревно! Он давал своим последователям, особенно самым близким, забавные клички («Петр» означает «Камень», Иакова с Иоанном он назвал «сыновьями грома»). Куда бы он ни пришел, людей охватывало волнение, потому что они верили, что Бог уже начал действовать, что уже разворачивается новая спасательная операция, что мир будет исправлен. Людей охватывало такое же настроение, которое бывает у старых друзей, встретившихся, чтобы вместе провести выходные. Они должны были много смеяться. Наступают добрые времена, начинается праздник.

> Но одновременно, куда бы Иисус ни приходил, он встречал множество людей, у которых в жизни царил ужасающий беспорядок. Больные, грустящие, сомневающиеся, отчаявшиеся, прячущие свою неуверенность под маской наглости и хвастовства, использующие религию как путь бегства от суровой реальности. И хотя Иисус исцелял кого–то из них, он не был похож на чародея с волшебной палочкой. Он разделял их боль. Он глубоко печалился, глядя на прокаженного и думая обо всём том, что пришлось этому человеку испытать. Он плакал над могилой близкого друга. А когда его жизнь подходила к концу, он сам был охвачен смертельной мукой — сначала мукой души, а потом и тела.

> И нельзя сказать, что Иисус смеялся над миром или плакал над ужасом мира. Вместо этого он праздновал вместе с новым миром, который только что начал рождаться, с миром, в котором всё доброе и прекрасное должно восторжествовать над злом и уродством. И он скорбел вместе с реальным миром, с трагичным миром жестокости и несправедливости, что прекрасно знали все люди, с которыми он встречался.

> Еще две тысячи лет назад, с самого начала, последователи Иисуса понимали, что он взял на себя слезы мира, эти слёзы стали его слезами и привели его к жестокой и несправедливой казни на кресте, с помощью которого он намеревался осуществить замысел Бога об избавлении, и что он разделил радость мира и дал ему новое рождение, когда восстал из мертвых и тем самым принес в мир новое Божье творение. Это необычайно важная мысль, и я даже не буду делать попыток ее разъяснить до тех пор, пока мы не перейдем ко второй части книги. Здесь же я хочу лишь подчеркнуть, что христианская вера вобрала в себя стремление к справедливости, знакомое каждому человеку, желание увидеть мир, в котором совершилось исправление. И христианство утверждает, что в лице Иисуса сам Бог осуществил свое стремление к справедливости и совершил нечто такое, что в итоге осушит каждую слезу и наполнит мир справедливостью и радостью.

> * * *

> Я представляю, что кто–то может мне здесь возразить: «И что же такого совершили последователи Иисуса? Похоже, не слишком много. Вспомним крестовые походы. Вспомним испанскую инквизицию. Разве церковь сама не увеличивала несправедливость в мире? А сегодня верующие взрывают клиники, где делают аборты. А фундаменталисты, ожидающие скорого конца света, говорят, что сегодня нет никакого смысла беспокоиться о катастрофах на нашей планете. Не кажется ли вам, что христиане скорее были частью проблемы, чем ее решения?»

> И да, и нет. Да: очень рано появились люди, которые делали всякие мерзости во имя Иисуса. Были и такие христиане, которые совершали ужасные поступки, понимая, что они отвратительны, и которые не ссылались на авторитет Иисуса. Мы не вправе закрывать глаза на такие действия, даже если это нам неприятно.

> Но одновременно я бы сказал — нет. Потому что, если мы присмотримся к любым дурным поступкам христиан — неважно, ссылались они при этом на Бога или нет, — мы можем увидеть, оглядываясь на прошлое, что эти люди опирались на ошибочные или туманные представления о самом христианстве. Христиане не утверждают, что последователи Иисуса всегда и во всём правы. Сам Иисус оставил ученикам молитву, в которой содержится просьба о прощении грехов. Иисус понимал, что эта просьба нам пригодится.

> Но в то же время, если говорить о достоверности веры христиан, сегодня существует еще одна важнейшая проблема: многие люди всё еще отождествляют христианство с «Западом» (странное выражение, поскольку это понятие включает в себя Австралию и Новую Зеландию, хотя они находятся на востоке), то есть с Западной Европой и Северной Америкой и той культурой, которая возникла в бывших колониях этих стран. А затем, когда «Запад» объявил войну другой части мира, где обитают преимущественно мусульмане, люди с легкостью стали говорить, что это война «христиан» против «ислама». Хотя на самом деле большинство обитателей Запада сегодня вовсе не считает себя христианами, а большинство сегодняшних христиан живет вовсе не на «Западе». Большинство из них в наше время живет в Африке и Юго–Восточной Азии. Большинство западных правительств отнюдь не стремится на практике применять учение Иисуса в общественной жизни, причем многие правители этим гордятся. Но люди всё равно продолжают складывать два и два, чтобы получить пять, — то есть продолжают обвинять христиан в том, что на самом деле совершает «Запад». Так называемый «христианский» мир постоянно бранят в СМИ, причем слишком часто бранят вполне заслуженно.

> И отчасти именно поэтому я начал свою книгу с темы справедливости. Нам важно понять — и сказать об этом вслух, — что последователи Иисуса верны Божьей воле, которая, как это звучит в оставленной им молитве, должна совершиться «и на земле, как на небе». А это значит, что стремление Бога к справедливости должно стать и нашим стремлением. И когда христиане используют свою веру для того, чтобы убежать от этого нелегкого требования, они отказываются от важнейшего элемента собственной веры. И это опасный путь.

> А одновременно нам не следует стесняться и других историй, о которых многие скептики западного мира усиленно стараются забыть. В момент расцвета работорговли, которую многие оправдывали библейскими текстами о рабах, группа верных христиан, которую возглавляли незабвенный англичанин Уильям Вильберфорс и американец Джон Вулмен, объединив усилия, стала делать всё возможное, чтобы остановить ужасающую торговлю людьми. А затем, когда рабство было окончательно искоренено и забыто, но в США всё еще царили расовые предрассудки, именно христианин Мартин Лютер Кинг мирно, но умело заявил свой протест. Вильберфорса вдохновляло Божье стремление к справедливости для рабов, и ради этого он отказался от головокружительной политической карьеры. Мартин Лютер Кинг думал о справедливости для черных американцев, и это стремление стоило ему жизни. В обоих случаях это была неутомимая деятельность, прямо и открыто связанная с их верностью Иисусу.

> Подобным образом, когда в Южной Африке царил апартеид (и также многие люди оправдывали его словами Библии о различном предназначении разных народов), именно неустанная деятельность таких христианских лидеров, как Десмонд Туту, позволила изменить ситуацию, причем без массового пролития крови. (Я прекрасно помню, как в 1970–х политики и журналисты в один голос уверяли нас, что дело не обойдется без сражений и моря крови.) Туту со своими товарищами много молился, он читал Библию вместе с вождями различных групп и государственными чиновниками, он произносил немало рискованных речей, обличая разные стороны апартеида, а также обращенных к черным лидерам и группам, которые верили, что здесь может помочь только вооруженная борьба.

> Снова и снова Туту оказывался в одиночестве между двумя лагерями, испытывая ненависть и недоверие с обеих сторон. Но когда с апартеидом было покончено, именно Туту возглавил самую удивительную комиссию во всей политической истории мира — Комиссию правды и примирения, которая занималась долгим и мучительным исцелением кровоточащих последствий в стране и помогала людям преодолеть их скорбь, а также конструктивно выразить свой гнев. Ни в 1960–е, ни даже в 1980–е никто бы не мог представить, что такое вообще возможно. Но это произошло — именно благодаря стремлению людей к справедливости и их верности Иисусу, которую они могли применить на практике.

> Эти истории, как и многие другие, необходимо рассказывать снова и снова. Вот что может происходить, когда люди воспринимают христианство серьезно. А иногда происходит и другое: люди попадают в крайне трудные ситуации и иногда погибают от руки убийцы — в XX веке было немало христианских мучеников, погибших не только за веру, но и потому, что эта вера заставила их, забыв страх, стоять за справедливость. Вспомните о Дитрихе Бонхёффере, казненном нацистами в конце Второй мировой войны. Вспомните об Оскаре Ромеро, застреленном наемным убийцей из–за того, что он заступался за бедняков Сальвадора. Вспомните о том же Мартине Лютере Кинге.

> В память об этих, а также еще о девяти других людях на западной стороне Вестминстерского аббатства воздвигнут памятник. Он напоминает о том, что христианская вера всё еще действует в нашем мире и что некоторые люди готовы рисковать жизнью ради стремления к справедливости, укорененного в этой вере.

> Как я хотел показать в данной главе, стремление к справедливости занимает важнейшее место в жизни любого человека. Оно находит разные выражения и порой настолько искажено, что приводит к ужасным последствиям. Мы всё еще видим группы и отдельных людей, которые готовы убить кого угодно, потому что верят в извращенную справедливость, которая осуществляется через убийство. Однако все люди в минуту спокойных раздумий способны понять, что это странное явление, которое мы зовем справедливостью, это стремление исправить наш мир остается одной из важнейших задач человека, его величайшей мечтой. Как считают христиане, эта мечта живет в нас по той причине, что все люди слышали в глубине своего существа отзвуки голоса, который зовет нас так жить. И они верят, что в Иисусе этот голос стал человеком, сделавшим всё, чтобы эта мечта стала реальностью.

> Прежде чем мы пойдем дальше по этому пути, нам надо прислушаться к трем другим отражениям того же самого голоса. И первый отзвук, который мы слышим, сегодня всё больше и больше заставляет людей прислушиваться к себе.