> 4. Близится наступление Царства Божьего

>   Когда я изучал богословие, многие библеисты, труды которых мне приходилось читать, ломали головы над Нагорной проповедью (Мф 5–7; другая версия – Лк 6:20–49). Все они понимали, что по великому и славному благовестию апостола Павла человек оправдывается верой, а не делами. Почему же тогда, удивлялись они, Иисус начинает свою проповедь со слов о том, как нужно жить и что надо делать, а что не надо? Ведь давая им «правила» жизни, Иисус просто поддерживает неверные старые обычаи, так что люди могут начать думать, что они в состоянии стать «достаточно хорошими для Бога» с помощью своих собственных усилий.

>   Часто богословы давали на это такой ответ: «Да, в центре благовестия Павла в самом деле стояла вера, а не вопрос «как нужно жить». Но Евангелие от Матфея не было направлено на «первичное благовестие». Оно писалось для людей, которые уже стали христианами. Они уже приняли Иисуса и его спасение исключительно верой. И теперь они хотели знать, как им нужно жить – чтобы не спасти себя собственными усилиями, но чтобы надлежащим образом ответить на милость Бога. Так, я помню, что примерно это утверждал великий ученый Иоахим Иеремиас, написавший о Нагорной проповеди тщательно продуманную книгу. Я вспоминаю также о прочитанной много лет назад в Оксфорде лекции Гюнтера Борнкама, который доказывал, что Матфей вовсе не был «законником», как это может показаться читателю. Почему? Потому что Матфей атаковал не только стоявших от него справа фарисеев, но и стоявших от него слева «энтузиастов», отвергавших все моральные ограничения и утверждавших, что они послушны Иисусу, но не иудейскому Закону, и потому вправе делать то, что им угодно. А следовательно, утверждал Борнкам, Матфей боролся, с одной стороны, с легализмом, а с другой – с аморализмом, как это делал и Мартин Лютер. И такой вывод, как мне тогда казалось, должен был вызвать вздох облегчения у слушателей.

>   Как я вспоминаю, подобный подход казался мне неубедительным (как будто все детали были слишком аккуратно подогнаны одна к другой), но я не мог себе представить какой-либо альтернативы. После этого я заметил одну интересную вещь: когда люди использовали такие подходы к пониманию текста, они всегда говорили не о том, что имел в виду Иисус, произнося те или иные слова, но о том, что здесь подразумевали евангелисты (Матфей и прочие).

>   Подобная интерпретация Евангелий до сих пор широко распространена, и в ней есть доля правды. В конце концов, взрослый человек должен уметь критически относиться к любому тексту – будь то новости в газете (где журналисты могут предложить свое истолкование событий, чтобы они выглядели так, как им хотелось бы) или священный текст любого рода (можно ли ему доверять? Кто написал его и по какой причине?). Подобным образом многие люди полагают, что, изучая Евангелия, нужно уметь читать между строк с пониманием, что текст говорит вовсе не об Иисусе, но о Матфее (Марке, Луке, Иоанне) с его богословием и его общиной и тому подобное.

>   Это кажется разумным подходом взрослого человека. И в каком-то смысле так оно и есть. Любой человек, рассказывающий об историческом событии, или репортер, пишущий в газете статью о том, что случилось вчера, или даже тот, кто рассказывает вам о том, «что я сейчас видел на улице», отбирает и по-своему организует свои материалы. Вы не можете рассказать абсолютно всё – иначе вы будете говорить целые сутки и ваш рассказ покажется любому слушателю невозможно скучным. Поэтому мы все выбираем и организуем материал, а любой слушатель, в принципе, может строить догадки о том, почему мы рассказываем именно так, а не иначе.

>   Однако это умозаключение может сбить нас с толку. Любой рассказ требует выбора и организации материала – но это не значит, что любой рассказ есть плод выдумки.

>   Там, где я живу, есть три местные футбольные команды, вокруг которых бушуют страсти. И после матчей, в которых они встречаются, бывает любопытно сравнить спортивные репортажи нескольких местных газет. Здесь вы найдете совершенно разные мнения о том, справедливо ли поступил судья, назначив роковое пенальти, оказался ли левый нападающий в офсайде или надо ли было удалить с поля обоих дерущихся игроков либо только одного из них. Тем не менее из каждой газеты можно узнать о том, кто оказался победителем и какой был счет и тому подобное. И если бы мы считали, что журналисты всё выдумывают, мы бы просто не стали покупать таких газет.

>   Я сделал это отступление, чтобы поговорить об историчности Евангелий – а это лишь крохотная часть сопутствующих спорных вопросов, – лишь по одной причине. Я всё глубже убеждаюсь в порочности подхода к изучению Евангелий, давно уже ставшего популярным среди западных библеистов, которые предлагают нам утонченную интерпретацию текста, одновременно отметая самые существенные вещи: что на самом деле Иисус говорил и совершал по сути именно то, что об этом говорят евангелисты. Более того, недостатки этого подхода объясняются определенной причиной, прямо связанной с темой нашей книги: тем, что мировоззрение, на которое опираются эти библеисты, отметает саму возможность существования великой истины, которую пытаются передать Евангелия, но которая не вписывается в логические категории, доступные ученым. И эта истина, в рамках которой Нагорная проповедь обретает свой удивительный смысл, такова: Божье будущее вступило в настоящее в лице Иисуса и в его деяниях, так что можно уже сегодня формировать нужные привычки, нацеленные на это будущее. Если хотите, можно сказать, что это ответ Иисуса Аристотелю.

>   И эта цель, telos, состоит не в «счастье» (понимаемом как eudaimonia у Аристотеля), но в «блаженстве» (в том смысле, как его описывают еврейские слова ashre и baruch или греческое makarios). Именно поэтому, в частности, когда, переводя "Заповеди блаженства" (знаменитую серию высказываний в Нагорной проповеди, возвещающей о блаженствах), переводчик ставит вместо слова «блаженны» слово «счастливы», он лишает эти высказывания их подлинного смысла. И суть «блаженства» и «благословения» – именно это представление о божественном источнике «блаженства» отличает Иисуса от Аристотеля – заключается в том, что оно включает в себя «счастье», однако это «счастье» здесь есть следствие чего-то другого – а именно, следствие деяния любящего Бога Творца. «Счастье» – это всего-навсего состояние человека, нечто самодостаточное. В принципе человек может его культивировать, опираясь на свои собственные усилия. Но «блаженство» люди обретают только тогда, когда Бог Творец действует и в их жизни, и через их жизнь. Кроме того, блаженство наступает тогда, когда тот же Бог исполняет обетования, данные им в древности своему народу, – те обетования «завета», о которых говорят последние главы Второзакония. И именно об этих двух блаженствах – блаженстве отдельного человека и блаженстве Израиля – Иисус говорил в тех удивительных словах, которыми начинается его знаменитая Нагорная проповедь:

> Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
> Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
> Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
> Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
> Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
> Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
> Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
> Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
> Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески
> неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь,
> ибо велика ваша награда на небесах:
> так гнали и пророков, бывших прежде вас (Мф 5:3-12).

>   Очевидно, что Иисус не описывает здесь «существующее положение вещей». Нам не следует думать, что плачущие уже получили какое-то невидимое утешение. Это не сокровенные вневременные истины о реальности, которую невозможно увидеть. Иисус возвещает о новом положении дел, о новой реальности, которая уже готова ворваться в наш мир. Он говорит о том, что в мир приходит нечто новое, чего не было прежде, что жизнь неба, казавшаяся столь далекой и нереальной, уже приходит на землю.

>   Что случится, если мы поместим эти удивительные слова в тот контекст, о котором мы говорили в конце второй главы?

>   1.  Конечная цель – это Царство Божье: время утешения, когда небо наконец-то сойдет на землю, время обновления творения, изобилия, милости, получения награды и, наверное, в первую очередь – тот момент, когда мы увидим Бога.

>   2. Эта цель вошла в нынешнюю жизнь вместе с Иисусом. Хотя нам еще непонятно, как его общественное служение связано с блаженствами Нагорной проповеди.

>   3.  Тот, кто следует за Иисусом, может уже сейчас формировать у себя такие привычки сердца и поведения, которые соответствуют положению вещей в Царстве Божьем – тому, что наступит в будущем, но в то же время уже присутствует здесь благодаря Иисусу.

>   Каким же образом это обещанное будущее может соответствовать нынешним делам и привычкам? Здесь есть два пути, резко отличающиеся один от другого.

>   С одной стороны, это прямое соответствие, когда грядущее отражается в нынешнем образе жизни: в смирении, кротости, милосердии, чистоте, миротворчестве. Когда наступит грядущее Царство, мы не перестанем быть смиренными, кроткими и чистыми сердцем. (Мы не скажем: «Ну, хватит! Теперь мы можем стать такими, какими всегда хотели, – гордыми, надменными и нечистыми!») Нет, эти качества лишь засияют более ярким светом.

>   С другой стороны, здесь существует и обратное соответствие, которое указывает на противоречие между этим непреложным будущим и нынешним положением вещей. Вспомним слова о плачущих, о гонимых, об алчущих справедливости. Когда грядущее Царство наступит, плачущие утешатся, алчущие правды насытятся, а гонения прекратятся. (Вероятно, «миротворчество» принадлежит к обеим категориям, поскольку стремление сердца к примирению отражает мир нового Божьего творения, но потребность в миротворчестве между враждующими сторонами исчезнет, когда небо и землю наполнит мир Бога, как то явлено в видении Исайи в главе 11.) И эти два типа соответствия тесно связаны между собой.

>   Стоит помнить о двух этих типах соответствия – прямого и обратного, – чтобы лучше понять, что Иисус не имел здесь в виду. С одной стороны, он не хотел сказать: «Если ты будешь вести себя таким образом, ты получишь награду» (нечто вроде подхода легалистов), с другой, он не говорит: «Теперь, когда ты уверовал в меня и в грядущее Царство, ты должен вести себя таким образом» (так порой думают некоторые протестантские богословы), – хотя последнее ближе к истине, однако не в таком смысле, как это обычно понимают. Если мы колеблемся между этими двумя позициями, мы остаемся в плену у философской дилеммы в ее богословской версии, не замечая того, что у нас перед глазами, – не пытаясь посмотреть на проблему глазами Иисуса, разделявшего многие представления иудеев I века.

>   Правильнее думать, что Иисус говорил примерно так: «Я пришел сюда, и потому новый Божий мир уже рождается на земле, и как только вы поняли это, вы можете увидеть, что некоторые привычки сердца предвосхищают этот Божий мир уже здесь и сейчас».

>   И эти качества – чистота сердца, милосердие – не относятся к делам, которые нужно совершать, чтобы заработать «награду» или «плату». И в то же время это не просто «правила поведения» для новообращенных – правила, которые сегодня могут показаться кому-то довольно случайными. Они сами по себе есть знамение жизни, язык жизни – жизни нового творения, жизни нового завета, жизни, которую принес Иисус. И мы увидим, что они входят в радикальным образом пересмотренную христианскую версию греческих представлений о добродетели, такую версию, которая становится жизнью веры, надежды и любви.