> 5. Перемены

> Павел призывает к обновлению ума, которое преобразует всё остальное, в начале раздела «что из этого следует» его величайшего послания. Этот краткий отрывок достоин того, чтобы привести его здесь целиком:

Братья, ради милосердия Божьего к нам, я вас прошу: отдайте себя, свое тело Богу как живую жертву, освященную и угодную Ему. Только такое служение истинно духовно. Не приспосабливайтесь к образу жизни этого мира, но преобразите себя, обновив свой ум, чтобы постичь, чего хочет от вас Бог, что для Него хорошо, угодно и совершенно (Рим 12:1–2).

> Отметим прежде всего, что слова об «обновлении ума» стоят у Павла в контексте призвания царственного священства. Мы должны приносить жертвы, мы должны поклоняться живому Богу подлинно живым образом. И жертвой здесь, в полном соответствии с главой 8 Послания к Римлянам, являемся мы сами. Люди, получившие «доступ» к Божьему присутствию, как бы в Храм (5:2), которым было обещано, что они будут «царствовать» с Иисусом Христом (5:17), здесь как бы призываются в Храм не просто для поклонения, но для принесения жертв. Они должны возложить на алтарь самих себя — иными словами, отдать всю свою жизнь Богу, чья милость их спасла. При этом, подобно людям в главах 4 и 5 Откровения, они собирают невнятные хвалы всего творения и приносят их Творцу. В этом смысле они участвуют в исполненном послушания и благодарности поклонении Иисуса Христа.

> Говоря об этом «служении», Павел использует термин, знакомый языческим моралистам (хотя, возможно, они не поняли бы мысль Павла). Слово logikos нелегко перевести, оно может значить не только «истинное» или «соответствующее», но также и, с одной стороны, «разумное», а с другой — «духовное». Похоже, Павел хочет с его помощью передать три взаимосвязанные вещи. Во-первых, принося ваши тела (под этим он подразумевает — всего себя) Богу, вы делаете правильно, потому что Бог искупил вас и преобразит ваши тела по образу воскресшего тела Иисуса Христа, и это преображение вы можете предвосхищать в соответствующем поведении здесь и сейчас. Во-вторых, вы приносите в жертву не просто тело, но тело, которым руководит здравый ум. В-третьих, когда вы таким образом поклоняетесь Богу, отдавая всего себя, вы (разумеется) не ложитесь на алтарь и не перерезаете себе глотку, но делаете это «духовно» — не просто метафорически, но в духовном измерении реальности. И это настоящее «священническое» служение, на которое ранее указывали жертвы, приносимые в Иерусалимском Храме.

> Во многих других местах Павел продолжает развивать эту «священническую» тему. В стихе 16 главы 15 Послания к Римлянам он описывает свое предстоящее путешествие в Иерусалим как если бы он был священником, приносящим жертвы в Храме, — но он приносит обращение язычников в виде пожертвованных ими денег, и это приношение (говорит он, предупреждая сомнения и вопросы) стало священным силою Святого Духа. В стихе 17 главы 2 Послания к Филиппийцам он говорит о вере общины как о приношении Богу, где сама его жизнь становится жертвенным возлиянием к их жертве. Павел естественно пользуется этими образами храмовой жертвы. Он уже осознал, что роль Иерусалимского Храма была передана Иисусу Христу и тем, в ком теперь пребывает Дух, а потому с легкостью обращался к таким образам, говоря о природе христианского поклонения, о «священнической» стороне призвания «царственного священства».

> Та же тема звучит в конце «священнического послания», то есть Послания к Евреям:

У нас собственный жертвенник, с которого служители святилища не имеют права есть. Кровь животных, приносимых в жертву за грех, вносится в святилище первосвященником, но тела их сжигаются за станом. Поэтому, чтобы освятить Своей кровью народ, Иисус тоже пострадал за городскими воротами. Так выйдем к Нему за стан, неся Его унижения. Ведь здесь у нас нет своего постоянного города, мы ищем грядущего города. Давайте же через Иисуса всегда приносить Богу в жертву хвалу, то есть дар наших уст, которые возвещают Его имя.
Не забывайте также делать добро и делиться с другими — именно такие жертвы приятны Богу (13:10–16).

> Мы снова видим нечто подобное: царственное священство вышло за рамки древнего иудаизма, но сохранило суть призвания Израиля.

> Итак, возвращаясь к Рим 12:1, заметим, что Павел создал контекст для ключевого места, которое показывает, что его этика не имеет ничего общего со «спонтанностью» — с идеей о том, что как только ты пришел ко Христу и в тебе поселился Дух, новая жизнь станет для тебя чем-то «естественным». Нет, здесь требуется преображение ума, которое позволит тебе обдумать, взвесить и оценить, в чём состоит Божья воля. Без участия ума ты не только не сможешь во всей полноте и целостности стать человеком, но не сможешь и быть добродетельным.

> Когда Павел говорит об «уме», он не имеет в виду то, что мы называем интеллектуальными или «академическими» способностями. У каких-то христиан эти способности развиты, но многие их лишены. Павел считает, что обновление ума необходимо всем христианам, чтобы они начали мыслить иным образом. Мы все сталкиваемся со сложностями не только в нравственной сфере, но и во множестве других. И мы не можем полагаться на автоматические реакции в надежде, что они зададут нам верное направление. Такие реакции работают, как показывают наши первые примеры, иллюстрирующие добродетель, только тогда, когда мы уже выработали у себя необходимые привычки. Но для их формирования необходимо какое-то время учиться мыслить, внимательно и трезво, в этом новом ключе. Нам следует научиться думать о наших поступках — о том, что нам делать со всей нашей жизнью, и о том, как себя вести в неожиданных обстоятельствах в данную минуту. Если мы учимся мыслить «по-христиански», это дает нам необходимое противоядие от того, что с нами случится без тренировки мысли, — от того самого, о чём нас предостерегает призыв Павла: «<не приспосабливайтесь к образу жизни этого мира>».

> И нам снова стоит разобраться с тем, что Павел имеет в виду. В первых одиннадцати главах Послания к Римлянам он подробно рассказал о том, как Бог Творец через Иисуса Христа, его смерть и воскресение показал свою верность обетованиям Завета, данным Аврааму и его потомкам, и открыл перед людьми, несмотря на их идолопоклонство и грех, дорогу спасения, ведущую в обетованную землю, к обновлению всего творения. В частности, он показал, что даже откровенный отказ большинства иудеев принять своего Мессию также входит в масштабный замысел Бога. И за всем этим стоит вера Павла в то, что с Мессией, Иисусом, «грядущий век» уже ворвался в «век сей». Многие иудеи того времени ожидали, что нынешний век подойдет к концу и тогда восторжествует век грядущий. Павел же увидел, что в Иисусе Христе этот долгожданный новый век уже наступил. И христиане должны сделать сознательный выбор жить именно в нём.

> Конечно, нынешний век продолжает свое угрюмое существование, так что две эти эпохи пересекаются. Подобно волнам у берега океана Божий новый век, всколыхнувшийся под действием воскресения Иисуса Христа, обрушивается на землю, но нынешний век создает мощный обратный поток, так что набегающие волны лишены своей полной силы. И этот обратный поток нынешнего века стремится убедить людей, прошедших через обращение и крещение и уже ставших частью грядущего века, в том, что ничего не изменилось и они просто должны продолжать жить, как раньше, обычной жизнью всех обычных людей, потому что «так устроен мир». Это мощная внутренняя сила, так что нужна вся энергия нового творения, особенно веры и надежды, чтобы напомнить себе: грядущий век уже здесь со всеми его новыми возможностями и перспективами.

> Этой власти нынешнего века противодействует обновление ума, которое позволяет ясно думать о том, какой образ жизни угоден Богу и соответствует Его воле, благ, приемлем и (снова) «совершенен», teleios, целостен. Такое обновление ума стоит в самом центре обновления всей жизни, поскольку «помрачение» ума, как говорил Павел раньше в том же Послании к Римлянам, ведет к идолопоклонству, бесчеловечности и греху:

Зная о Боге, они не воздали Ему хвалу и благодарность как Богу, а вместо этого погрязли в пустых рассуждениях, и их неразумное сердце объяла тьма. Называя себя мудрыми, они превратились в глупцов и вместо поклонения бессмертному Богу поклоняются образам, подобным смертному человеку, птицам, четвероногим и пресмыкающимся…
И так как они не пожелали постичь Бога, Бог отдал их во власть их развращенного ума, побуждающего их делать то, чего делать нельзя... (1:21–23,28).

> Слова, переведенные здесь как «<пожелали>» и «<развращенный>», происходят от того же корня, что и слова «угодная и совершенная <(Божья воля)>» (dokimos, dokimazein) в 12:2. Это нелегко передать в переводе, но очень важно понять, чтобы уловить ход мыслей Павла. Ум, бунтующий против Бога и отказывающийся поклоняться Творцу, становится «негодным» — то есть теряет способность понимать, в чём заключается должное поведение, — тогда как обновленный ум начинает усваивать привычку ясно и мудро думать о должном. В главе 1 Послания к Римлянам апостол показывает, что «негодный» ум порождает массу злых явлений, которые свидетельствуют об искаженном «образе», на что Павел ссылается в приведенном отрывке, наполненном аллюзиями на первые главы Книги Бытия. Вовсе не тело сбивает ум или сердце с правильного пути. Скорее отказ поклоняться единому истинному Богу отравляет способность мыслить, а это не позволяет действовать так, как призван действовать человек. Стоит заметить (во избежание сомнений), что Павел здесь описывает человеческий род в целом, а не его отдельных представителей. Он ставит диагноз болезни, от которой мы все страдаем, хотя ее симптомы у отдельных людей могут быть разными.

> Может быть, красноречивее всего об этом говорится в конце главы 1 Послания к Римлянам: «<они, зная, что поступающие так достойны смерти по Закону Бога, не только творят такое, но и одобряют тех, кто поступает так же>» (1:32). Одно дело стремиться двигаться на юг, когда компас говорит, что надо идти на север, но «исправить» компас таким образом, чтобы он показывал всё наоборот, гораздо хуже. Ошибку можно исправить. Но когда ты говоришь себе, что никакой ошибки не было, здесь уже ничего нельзя сделать.

> Важно заметить, что спасение всего человечества, предвосхищенное в истории Авраама (Рим 4), — это тот же самый процесс, только идущий в обратном направлении:

И вера [Авраама] не ослабела, хотя он понимал, что тело его почти мертво, раз ему сто лет, и что утроба Сарры давно омертвела. Но он не усомнился, а поверил обещанию Бога, и исполнился силой благодаря вере и вознес хвалу Богу, уверенный, что Бог в силах сделать то, что обещал (4:19–21).

> Этот отрывок показывает, как Павел понимает значение Авраама, особенно в Послании к Римлянам. Призыв и обетование Бога делают Авраама началом подлинного человечества. Вера Авраама, которая, по мнению Павла, предвозвещает веру христиан, позволяет ему думать и принимать решения, полагаясь не на пути этого мира и не на свое тело, но на обетования и деяния Бога. Это задает тон тому разговору о «подлинном человеке» в главе 5, который мы уже рассматривали, где, говоря об испытанном характере (5:4), Павел использует слово с уже знакомым нам греческим корнем — dokimos.

> И здесь снова следует отметить, что такую игру слов трудно передать в переводе, но поскольку она помогает нам понять ход мысли Павла, попытаемся в ней разобраться. Люди не «<пожелали>» (не сочли «годным») держать в уме Бога, а потому стали «негодными» — их мышление извратилось, а потому извратились и поступки (1:28). Но, оправданные верой, они обретают мир с Богом и получают доступ к благодати, а потому у них формируется новый характер, когда страдания рождают терпение, а терпение делает их «годными», и эта «годность» дает им надежду (5:4). И затем, преображенные обновлением ума, они становятся «годными» для исполнения Божьей воли и обретают способность понимать, что является благим, угодным и совершенным (12:2). Мы видим, что Павел, говоря о формировании христианского характера, отводит центральное место уму: добродетель рождается в результате размышления и сознательного выбора.

> И это позволяет нам лучше понять также и призыв, звучащий в главе 6: «<Соединясь с Христом Иисусом, считайте себя мертвыми для греха, но живыми для Бога>» (6:11). Это призыв к уму, но не к фантастическим и абстрактным спекуляциям, а к разумному умозаключению: вы пребываете в Мессии; Мессия умер и был возвращен к жизни; поэтому и вы умерли и восстали из мертвых; следовательно, грех уже не имеет власти над вашей жизнью. Именно это умозаключение лежит в основе призыва, который непосредственно следует за первым: «<Так пусть грех не царит в вашем смертном теле и не подчиняет вас его вожделениям>» (6:12). Всё это — и на самом деле многое другое, но нам важно помнить об этом — стоит за обманчиво кратким наставлением Павла в самом начале главы 12: не становитесь такими, какими вас пытается сделать нынешний век, но «<преобразите себя, обновив свой ум>».

> Как это связано с представлениями Павла о добродетели? Как мы видели, добродетель — тяжелый труд. Чтобы ее достичь, нужно развивать определенные мускулы. Нужно изучать новый и сложный язык, который сначала совершенно непривычен для нашего ума и для органов речи. Но человек не может изучать этот язык как попугай. Разумеется, полезно проводить время в компании тех, кто также его изучает. И конечно, неплохо ходить на занятия этим языком и слушать радиопередачи другой страны. Но в итоге мы осваиваем его с помощью работы ума: нам надо понять, как образуются формы глаголов и как строятся предложения, понять, откуда появился его словарь и почему некоторые слова несут в себе столь сложные метафорические связи, о существовании которых вначале ты и не подозревал. Лишь продумав всё это, ты сможешь научиться владеть языком свободно.

> Как всё это связано с нашей темой? Отчасти это трудно понять из-за того, что христианский мир в конце эпохи Нового времени стал воспринимать ум, орган мышления и рассуждения, как нечто обособленное. Если бы сетчатка глаза была «обособлена» от прочего, мы потеряли бы способность видеть. То же самое происходит и с умом. «Мышление» и «рассуждения» оказались в отдельном мире, где обитают «мыслители» и «теоретики» (достойно внимания, что, скажем, спортивные комментаторы используют слово «теоретический» в смысле «не имеющий отношения к делу», говоря, например: «Теперь исход состязания представляет лишь теоретический интерес»). Кроме того, мы часто говорим о своих мыслях так, как если бы это были чувства. Так, на каком-то собрании из вежливости мы можем сказать: «Я чувствую, что это неверно», — потому что это звучит не так грубо, как: «Я думаю, что это неверно». Подобным образом, не осознавая того (и это свидетельствует о той же самой проблеме!), мы иногда придаем чувствам более важное значение, чем мыслям: «Я чувствую, что мы должны это сделать» имеет больший риторический вес, чем «Я думаю, что мы должны это сделать», потому что никто не захочет ранить наши чувства. За этим естественным образом следует еще один шаг: мы позволяем чувствам заменить наше мышление, и тогда, на поверхностный взгляд, разумная дискуссия может оказаться просто обменом иррациональными эмоциями, где участники чувствуют свою нравственную правоту — ведь сказав «я чувствую, нам надо сделать то-то», они говорят правду: они это чувствуют достаточно сильно, так что они почувствуют обиду и отвержение, если другие с ними не согласятся. Тогда разумное обсуждение чего-либо становится невозможным, остается спор детей в песочнице.

> В тот день, когда я писал первый набросок данной главы, в газете, которую я читаю, было опубликовано читательское мнение о «самоубийстве при помощи медиков», то есть об эвтаназии. Высказав свою точку зрения, автор письма в редакцию заключал: «Вот что я чувствую по этому поводу, и я знаю, что множество людей чувствуют то же самое». Я не сомневаюсь в том, что это правда. Но его чувства не имеют никакого отношения к тому, нужно ли так поступать или нет. Многие люди чувствуют, что мы должны бомбить наших врагов, применять смертную казнь в случае <тяжких> преступлений и кастрировать насильников, что нам следует отменить подоходный налог, чтобы могли выжить самые неприспособленные. Другие люди чувствуют, что всего этого делать нельзя. Эмоции людей могут показать нам, какой вопрос вызывает больше всего споров, но не позволяют прийти к выводу, что правильно, а что нет.

> Пока человек не приведет разумных оснований, у нас в буквальном смысле слова нет никакого повода относиться к его мнению серьезно. Без доводов остается только эмоциональный шантаж. Иногда мы это называем «нравственным шантажом», но в нём нет ничего нравственного, это просто детская угроза устроить скандал, если все не согласятся сделать, как я хочу. В результате процесс принятия нравственного решения опустился до уровня мысли о том, как бы не ранить чьи-то чувства, то есть воцарилась путаница в умах, на которые тихо, но властно действует нынешний век, чтобы сформировать их по своему образу. Как если бы воскресения не было, как если бы грядущий век не наступил. Именно на это указывал Павел. Точнее сказать, не только на это. Этика Павла в каком-то смысле начинается с призыва: «Подумайте, кто вы есть в распятом и воскресшем Мессии» (например, Рим 6:11), — то есть оглянитесь назад, посмотрите на смерть и воскресение Иисуса. Но здесь, в своем типичном призыве к «добродетели», Павел в той же мере смотрит вперед: «<преобразите себя, обновив свой ум>» означает, что вы можете проработать, исследовать, продумать, в чём заключается Божья воля, и прийти к взвешенному заключению (именно это содержится в сжатой греческой фразе eis to dokimazein hymas) о том, что сделает вас полностью обновленными людьми, в чём состоит ваша цель, telos. Для этого недостаточно «следовать своим импульсам» или даже интуиции. Да, интуиция может подвести вас к нужному месту, но без обновления ума вы не в состоянии будете понять, что эта интуиция верна и что это не очередной мираж обманчивого нынешнего века.

> В начале Послания к Филиппийцам мы найдем еще один отрывок, тесно связанный с текстом из главы 12 Послания к Римлянам:

И я молюсь о том, чтобы ваша любовь росла всё больше и больше и наделяла вас истинным познанием и здравомыслием, а также умением выбирать то, что действительно важно. И тогда в День Христа вы будете чисты и безупречны, с обильными плодами праведности, что созидаются через Иисуса Христа во славу и хвалу Богу (1:9-11).

> Я выделил некоторые слова курсивом, чтобы показать, как Павел развивает ту же самую тему. Думая о любимых христианах Филипп и молясь о них, Павел, разумеется, желает, чтобы они возрастали в любви, но эта любовь вовсе не «клубок эмоций», но продуманная привычка сердца — сердца, которое понимает, почему оно одобряет или отвергает те или иные понятия.

> И при этом Павел всё время смотрит вперед, в соответствии с классическим учением о добродетели «День Мессии» наступит, когда вы станете «совершенными», как он говорил раньше в стихе 6: «<Тот, кто начал в вас это благое дело, завершит [букв. "совершит",> то есть доведет его до «совершенства», epitelesei, где снова стоит знакомый корень telos] <его ко Дню Христа Иисуса>». Здесь есть telos, цель, а также благодать, великое деяние Бога, ведущее к цели; но никогда не стоит думать, что эта благодать может действовать помимо участия ума. Мы снова видим, что Бог хочет сделать нас людьми, а не марионетками, реальными людьми, которые думают и принимают решения, а не соломой, которую ветер носит туда и сюда. Вы должны «<выбирать то, что действительно важно>», говорит Павел — и он использует хорошо знакомое нам слово dokimazein, имеющее общий корень с dokimos из глав 1,2 и 12 Послания к Римлянам. По моему мнению, проблема современного христианства отчасти заключается в том, что слова о свободе Духа и о благодати, сметающей все преграды, исцеляющей и преобразующей нас, воспринимаются в духе дешевого романтизма и встраиваются в антиинтеллектуальныи поток в нашей культуре, откуда берет начало представление о том, что чем ты духовней, тем меньше тебе приходится думать.

> Это ужасающая ошибка. Тексты Рим 12 и Флп 1 говорят о том, что чем ближе ты к подлинной духовности, тем яснее, точнее и продуманнее твои суждения, особенно касающиеся конечной цели твоего христианского путешествия и того, какие шаги прямо сейчас тебе следует предпринять, чтобы приобрести нужные привычки для путешествия к этой цели. Ясное мышление для христианина жизненно важно, это ключевой элемент подлинно человеческой жизни (невозможно стать полноценным человеком, отказавшись от мышления и рассуждения) и, одновременно, тот двигатель, который ведет тебя к этой цели.

> И снова нужно сказать, что всё это не следует понимать индивидуалистично. Конечно, люди, особенно одаренные умственными способностями, должны использовать их для служения Богу. Но, как здесь же говорится в Рим 12, нам не следует думать о себе более, чем нужно, но думать трезво, потому что Бог сделал нас <органами> одного тела во Христе (Рим 12:3–5). Но даже здесь, указывая на общинную природу христианского ученичества, которая требует от каждого должного смирения, Павел подчеркивает, что каждый должен это продумать лично: «всякому из вас говорю», пишет он. И здесь снова речь идет о мышлении: фактически Павел призывает «не думать более, чем нужно думать, но думать здравым умом». В греческом здесь мы видим игру слов (hyperphronein, phronein и sôphronein), которая достигает своей кульминации на слове, родственном знакомому нам sôphrosynê — «здравомыслие», «умеренность», которое использовалось в классических трудах о добродетели. Все христиане призваны думать — обдумывать всё таким образом, чтобы это мышление строило уникальную жизнь тела Христова.

> Я думаю, что именно сегодня крайне важно помнить об этом. На протяжении моей жизни я мог наблюдать, что в истории западного богословия происходят перемены: та самая «либеральная» традиция, которая, по иронии судьбы, ставила себя выше других, гордясь своим ясным и рациональным мышлением, насквозь пропиталась эмотивизмом, что не в последнюю очередь касается и ее моральных представлении. В то же время «консервативная» традиция, гордившаяся тем, что она основана на четко сформулированных этических и вероучительных положениях, настолько опасалась склониться к «оправданию делами», что начала игнорировать природу морального суждения и нравственных усилий, о которой постоянно говорит Павел, чтобы люди не подумали, что их спасение хоть как-то зависит от их стараний. И потому не приходится удивляться, что когда мы пытаемся обсуждать ключевые вопросы, мы попадаем на спор глухих.

> Размышления об уме и его обновлении подводят нас к тонкому и скользкому вопросу о природе совести. Какую роль играет совесть — по крайней мере, для Павла — в формировании и практическом осуществлении добродетели?