> <.....> Бог, входя в семью людей и «принимая грех на себя», уничтожает его, и победа Его таинственно, онтологически осуществляется в Церкви, «которая есть тело Его» (Еф.1:23). Эта победа невидима, ибо «смерть и время царят на земле» (Соловьев), и вместе с тем, она открывает себя в нашем духовном опыте, обращенном к неподвижному «Солнцу любви». В его свете начало разделения, существующего внутри всякого человека, в отношениях между людьми, так и в отношениях между людьми и Богом, выглядит как падение, как извращение нормы, данной нам «от начала».

> «В самом основании нашего существования заложена некая патология, наследуемая нами от рождения, и это  —  не что иное, как страх другого», — пишет православный богослов Иоаннис Зизюлас.

> Это есть результат отвержения Другого, par excellence {=по преимуществу} нашего Творца, первым человеком — Адамом, а прежде всего — демоническими силами, восставшими против Бога. Сущность греха — это страх Другого, являющийся частью этого отвержения. После того как однажды утверждение своего «я» было осуществлено через отвержение и неприятие Другого — а это то, что свободно избрал и совершил Адам, — «другой» совершенно естественно стал врагом и угрозой. И потому примирение с Богом есть необходимое предварительное условие для примирения с любым «другим».

> Однако примирение с Богом достигается в кенотическом уподоблении Ему. «Он, будучи образом Божиим, <не держался за равенство с Богом>, но уничижил Себя Самого, приняв образ раба...» (Фил.2:6-7). Та «метанойя» или перемена ума, которая служит условием нашего очищения перед Богом и принятия Им в общение кающихся грешников, может служить «моделью» или началом и при поиске общения с «разделенными братьями» {христианами другрих конфессий}. Если сущность (или по нашему суждению, одно из выражений) греха  —  это страх и отвержение Другого, то этот Другой, начинающийся в заглавной буквы, как мы веруем, скрыт во всяком нашем ближнем, независимо от его исповедания. Вступая в спор с этим исповеданием, укорененным всегда в самой сути другого, мы чаще всего поддаемся соблазну отвержения и всей его «инаковости», всей неисследимой тайны его личности и всех корней ее, и зачастую самого замысла Божия о ней. Две трети проблем на пути к единству могли бы быть решены, если бы мы научились отделять отстаивание истины от отвержения ближнего-чужого как носителя истины поврежденной или (что еще важнее), если бы мы овладели искусством отделения собственного своего религиозного (как и национального, идейного, замешанного на душевной стихии) «я» от своего «я» эмпирического, от того нашего «я», которое предстоит перед Богом. Отстаивание истины, в которую верим и в которой живем, необходимо и плодоносно, но лишь тогда, когда оно соединено с внутренней «переменой ума», не позволяющей уму «безрассудно надмеваться» (см. Кол.2:18) перед другим, зачеркивая его существование, стирая его тайну и образ Божий внутри нее. Отстаивание истины свято, однако оно вовсе не состоит в растоптании этого образа во всяком, кто «не сего двора» или не нашей истины, или в неумении принять его в Боге, Которому верим и Которого этой истиной исповедуем. И не только принять издалека, но и "услышать сердцем" (бл. Августин), разделить его молтитву, увидеть себя в нём, узнать в нём тот же образ Божий, который заложен в каждом из нас.