> Христианство упрекают в том, что оно мало улучшило жизнь общества за период внешнего господства Церкви, то есть в Cредние века. Но правильно ли считать эту эпоху «веками веры»? Ведь компромиссов, измен, отступничества в то время было куда больше, чем подлинного осуществления воли Христовой.

> Евангелие не могло быть усвоено античным и средневековым человеком во всей полноте. Только отдельные, хотя и многочисленные, ручьи личной святости пробивали плотину непросветленного сознания. К тому же цель, поставленная миру Христом, слишком велика; она превосходит возможности отдельных культур. Нужны наверно, еще сотни и тысячи лет, чтобы закваска сделала свое вселенское дело.

> Итак, приход на землю Богочеловека не означает конца борьбы между светом и тьмой, а поляризует их с удвоенной силой. И поляризация эта будет возрастать во всех измерениях, как предсказал Сам Господь в Своем пророчестве на Елеонской горе.

> Каждая мировая религия переживает три этапа: исток, распространение и консервацию. Этому закону, на первый взгляд, должно будет подчиниться и христианство. Однако, застывая и угасая на время, оно будет постоянно воскресать к новой жизни. Мир попытается истребить его во имя Олимпа, Кесаря, Империи; он вынесет Церкви смертные приговоры от лица Разума, Науки, Прогресса и других богов неоязычества. С ней будут расправляться философы и диктаторы. Христианство выдержит, наконец, самое мучительное испытание — незрелость и недостоинство своих исповедников. Его учение будут упрощать и искажать. И всё же оно не сломится.

> Цивилизация нового времени, усвоив лишь частные выводы из богочеловеческой веры и порвав с ее корнями, познает горечь несбывшихся надежд. Сооружая вместо Царства Божия вавилонскую башню, она придет к тому же плачевному итогу, что и древние ее строители. Мечты о свободе обернутся новыми видами порабощения, победы разума поставят под угрозу жизнь на Земле, речи о братстве кончатся террором и мировыми войнами.

> Но и после этого бессилию Запада и одичанию Востока, бездуховности и моральному оскудению будет противостоять Евангелие Иисуса. В преследованиях христианство окрепнет, скованное «лжебратиями» разорвет цепи. Как говорил Иоанн Златоуст, вера Христова — «вечно обновляется».

> Происходит это потому, что Сын Божий реально присутствует в жизни Церкви. В Нём Ее сверхчеловеческая сила. Поэтому в каждой эпохе мы найдем динамичное, живое, открытое христианство, чающее Царства Божия. Оно несокрушимо, хотя бы все полчища ада пытались убить его или сделать застывшим, рабским, безжизненным. «Облеченное во Христа», оно будет продолжать свой путь, зная, что воля Отца должна осуществляться «на земле, как на небе».

> Наличие двух полюсов внутри эмпирического христианства легко почувствовать на примере, взятом из области искусства. Если Христос-Пантократор, грозно взирающий со стен древних соборов, в чём-то есть проекция затаенных страхов и надежд, желания укрыться за спиной карающего и милующего Владыки, то изображения Распятия говорят совсем о другом. На них мы видим Сына Человеческого, прошедшего через все страдания мира и зовущего за Собой всех истинных крестоносцев (а не тех, что грабили города и истребляли их жителей). В Нём, по слову пророка, «нет ни вида, ни величия». Он отдает всего Себя, торжествуя в муке и побеждая в смерти...

> Он обещал, что верные Ему будут творить знамения большие, чем те, которые творил Он Сам во дни земной жизни. Он обещал им полную власть над законами природного мира. Но достичь этого невозможно без исполнения «новой заповеди» Христовой, заповеди о самоотверженной любви. С первых же своих шагов Церковь осознаёт ее центральное значение, о чём свидетельствует гимн апостола Павла:

> Если я языками человеческими говорю и ангельскими,
> но любви не имею,
> сделался я медью звучащею и кимвалом звенящим.
> И если я имею пророчество и постигаю все тайны и все знания,
> и если имею всю веру, так, чтобы и горы переставлять,
> но любви не имею, —
> я ничто.
> И если я раздам всё имение мое,
> и если предам тело мое на сожжение,
> но любви не имею, —
> нет мне никакой пользы.

> Подвиг самоотдачи принесет христианству обильные плоды. Подобно жизни, восстающей против распада материи, любовь поведет сражение с демоническими стихиями, которые обуревают людей. Вот почему религия будущего заключена в Евангелии.

> «Христианская любовь, — говорит Тейяр де Шарден, — есть нечто непостижимое для тех, кто не пережил ее в опыте. Многим людям, которых я знаю, кажется невероятным, почти фантастическим, что можно любить Бесконечное и Неисследимое, что сердце человека может биться истинной любовью к своему ближнему. И однако... это чувство существует, и оно необычайно сильно. Разве можно сомневаться в этом, если окинуть взором, хотя бы поверхностно, результаты, которые оно не перестает давать вокруг нас? Разве это не реальный факт, что вот уже двадцать веков тысячи мистиков черпают в его огне такое пламенное рвение, что оно оставляет далеко позади — по свету и чистоте — порывы и преданное служение любой чисто человеческой любви? И еще разве не факт, что другие тысячи мужчин и женщин, испытав эту любовь, отказываются ежедневно от всякого иного стремления и от всякой иной радости и вверяют себя ей, вопреки любым трудностям?»

> Такова природа явления, которое Иоганн Арндт, а за ним св. Тихон Задонский назовут «истинным христианством». В истории оно обнаруживается без труда. Когда Церковь как совесть общества встанет на защиту слабого и будет бороться с бесправием и войнами, когда она будет сохранять духовное наследие народов, утверждая человеческое достоинство женщины, раба, крепостного, — она явится подлинным орудием Господним. Когда апостол Павел и другие миссионеры, вплоть до наших дней, одолевая бесчисленные преграды, понесут людям весть о «свободе чад Божиих», когда Климент Александрийский или Фома Аквинат скажут, что вера — не враг разума, когда апологеты первых веков провозгласят принцип терпимости, а св. Мартин и преп. Нил Сорский осудят казни инакомыслящих, когда св. митрополит Филипп или Дитрих Бонхоффер сложат головы в борьбе с тиранией, когда Отцы Церкви назовут богачей грабителями, а государство, пренебрегшее правом, — шайкой разбойников, когда мученики всех стран и времен — от Рима до Японии, России, Мексики, Германии, Эфиопии и Албании — запечатлеют своей кровью верность Христу, — то все они будут представлять собой истинное христианство.

> Свидетельницей Богочеловека на земле станет каждая душа, избравшая тернистый путь святости. Но при этом святость меньше всего будет тождественна сухому морализму. Она ознаменует жизнь со Христом и во Христе. Ее средоточие Чаша Господня, от которой струятся благодатные потоки, озаряющие Церковь.

> Христианская святость неотделима от молитвы и служения. Молясь за мир, подвижники будут очищать его нравственную атмосферу, создадут очаги духовности, роль которых невозможно переоценить. Эти люди победят манихейский соблазн мироотрицания. На протяжении веков бесчисленные шедевры искусства, научные и философские труды выйдут из монастырей. И это будут делать не ради уступки «миру». По словам Хуана де ла Крус, испанского святого, Воплощение «возвело человека, а в нем и всю тварь, к красоте Божественной». Св. Франциск Ассизский — странник, «обрученный с бедностью», — возвестит радость и любовь ко всей природе и после веков страха как бы заново откроет Евангелие Европе. Преп. Серафим Саровский, повторив в своих лесах путь пустынников Сирии и Египта, останется свободным от изуверской мрачности. «Веселость не грех, она отгоняет уныние, — будет учить он. — Нет нам дороги унывать потому, что Христос победил всё».

> Многие иноки, отрекшись от себя, явят великие образцы жертвенной любви. Мистическое горение не будет отдалять их от ближнего. «Если ты вознесен до седьмого неба, а брат твой голоден, — скажет фламандец Рейсбрук, — спустись на землю и приготовь ему пищу».

> Избрав жизнь среди прокаженных Полинезии, Дамиан де Вестер станет лишь одним из целого сонма «подражателей Христу», которые во всех концах света будут лечить больных, воспитывать сирот, спасать преследуемых, утешать страждущих, которые пойдут, как Тереза Калькуттская и последователи Фуко, в трущобы, к преступникам, к презираемым и изгоям.

> То, что в XX веке героями Церкви признают таких людей, как Максимилиан Кольбе или мать Мария, погибших в концлагерях за своих братьев и сестер, будет свидетельством неистощимой нравственной энергии христианства и даже больше: ее роста в сравнении с минувшими эпохами.

> Источник этой жертвенности кажется непостижимой загадкой. Ведь человеку так трудно выйти из замкнутого кольца самости, подняться над эгоизмом и другими болезнями своей души. Но Благая Весть именно в том и заключается, что с приходом Христа мир вступил в новую эру, когда люди могут преображаться благодатью Духа, даруемой через Иисуса Христа.

> Христианство — религия спасения. Однако спасение не сводится для него к посмертной участи отдельных душ. Оно должно охватить всё творение Божие. И только единение со Христом делает людей носителями высшего бытия, помогает им не отвергнуть, но освятить мир, приобщить его к божественной жизни, вернуть Творцу «умноженные таланты».

> Задача эта неисчерпаема, она открывает бесконечные просторы за пределами нашего мира и нашей истории.

> Мы начали странствие по векам, которые вели ко Христу, молитвой бл. Августина. В ней выражен главный смысл человеческой судьбы и призвания. И теперь закончим повесть о поисках Пути, Истины и Жизни теми же словами:

> Ты создал нас для Себя,
> и мятется сердце наше,
> доколе не успокоится в Тебе.

[ о. Александр Мень.  
 из книги "История религии", т. 6 (из посл. гл.)
alexandrmen.ru/books/tom6/6_epilog.html
(фонограмма - текст главы читает о. Александр) ]