> «Я ВЕРЮ В БОГА…»

/См. предыдущие части в выпусках #3295, #3296, #3297, #3298, #3299/

> Опыт веры – мой ли он?¹

> Сегодня мы можем подвести итоги нашим раздумьям о самом важном и самом таинственном из всех человеческих утверждений: «Я верю в Бога».

> В утверждении этом мы распознали, почувствовали, пусть неясно – так сказать, «ощупью души́», – некий дар свыше. Я не столько сознательно, дедуктивно, разумно прихожу к вере в Бога, сколько нахожу ее в себе – нахожу с удивлением, радостью и благодарностью. Я нахожу ее в себе как присутствие – таинственное, но явственно ощутимое присутствие Того, Кто весь – мир и радость, тишина и свет. Это присутствие не может быть от чего-либо во мне, ибо нет ни во мне, ни в окружающем мiре такой радости, такого света, такой тишины. Откуда же оно?

> И вот я произношу слово, которым всё это выражено и названо и которое в отрыве от этого опыта, от достоверности этого присутствия не имеет никакого смысла. Я произношу слово «Бог», которое не мог бы произнести, если бы не имел этого опыта. Однако, произнося его, я освобождаю этот опыт, это чувство присутствия от его субъективности, мимолетности, расплывчатости. Я определяю содержание этого опыта и тем самым принимаю его как дар и отвечаю на этот дар встречным движением всего моего существа. «Я верю в Бога!» И вот оказывается, что вера, которую я нашел на самой глубине своей души, есть не только мой личный и неизреченный опыт, но и то, что по-новому связывает меня с людьми, жизнью, мiром, становясь освобождением от одиночества, на которое в той или иной мере обречены все люди.

> Ибо если радостно бывает обрести веру в собственной душе, то не менее радостно обрести ту же веру, тот же опыт в других. И не только в людях, окружающих меня теперь, но и в отделенных от моего времени многими веками. Вот раскрываю я книгу, написанную более чем за тысячу лет до нашей эры в мiре, так мало похожем на теперешний, и читаю:

> Господи! Ты испытал меня и знаешь.
> Ты знаешь, когда я сажусь и когда встаю;
> Ты разумеешь помышления мои и́здали.
> Иду ли я, отдыхаю ли, Ты окружаешь меня,
> и все пути мои известны Тебе.
> Еще нет слова на языке моем, –
> Ты, Господи, уже знаешь его совершенно.
> Сзади и спереди Ты объемлешь меня,
> и полагаешь на мне руку Твою.
> Дивно для меня ве́дение Твое, –
> высоко, не могу постигнуть его!
> Куда пойду от Духа Твоего,
> и от лица Твоего куда убегу?
> Взойду ли на небо – Ты там;
> сойду ли в преисподнюю – и там Ты.
> Возьму ли крылья зари
> и переселюсь на край моря:
> и там рука Твоя поведет меня
> и удержит меня десница Твоя.
> Скажу ли: «может быть, тьма сокроет меня,
> и свет вокруг меня сделается ночью».
> Но и тьма не затмит от Тебя,
> и ночь светла, как день:
> как тьма, так и свет.
> Ибо Ты устроил внутренности мои
> и соткал меня во чреве матери моей.
> Славлю Тебя,
> потому что я дивно устроен.
> Дивны дела Твои,
> и душа моя вполне сознаёт это.
> /.../
> Как возвышенны для меня помышления Твои, Боже,
> и как велико число их!
> Стану ли исчислять их,
> но они многочисленнее песка;
> когда я пробуждаюсь, я всё еще с Тобою.
> /.../
> Испытай меня, Боже,
> и узнай сердце мое;
> испытай меня
> и узнай помышления мои;
> и зри, не на опасном ли я пути,
> и направь меня на путь вечный 
                (Пс.138:1-14,17-18,23-24).

> Это псалом 138, написанный, повторяю, три тысячи лет назад. Но вот читаю и изумляюсь и радуюсь: Господи, да ведь всё это именно так, как я сам чувствую и переживаю! Это мой опыт, это обо мне и от моего лица сказано! И даже это детское косноязычие, пытающееся выразить то, что выше слов, – тоже мое. И значит, вера эта жила и живет веками; значит, миллионы людей почувствовали то же самое.

> И наполняется сердце радостью, когда избытком веры вспыхивают эти удивительные слова: Но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет. И в этом свете я по-новому вижу мiр. Несмотря на всю его тьму, он осветился для меня первозданным светом. Действительно, дивны дела Твои и душа моя сознаёт это!

> Я повторяю за псалмопевцем: Славлю Тебя, потому что я дивно устроен – и по-новому узнаю́ себя, грешного, слабого, порабощенного, ибо дан мне тайный орган знания внутреннего, чтобы постичь то, что высоко, дивно и славно, чтобы захотеть высокого ве́дения и высокой жизни, чтобы различить между путем тленным и путем вечным.

> И еще одно открывает мне эта вера – что всё в мiре являет Бога, светится Им: лучезарное утро, но и ночные сумерки, счастье, но и страдание, радость, но и печаль. И если столь многие не видят этого, не ощущают ночь жизни светлой как день, то потому лишь, что я и подобные мне – слишком слабые свидетели веры, потому лишь, что с самого детства окружаем мы человека ложью, внушая ему искать не глубины́, но маленького земного счастья, привязывая его к суетному и тщетному. И вот отмирает в человеке тяга к свету и любви, и наполняется его мiр липкой тьмой скепсиса и неверия, озлобления и ненависти.

> Но и в этой тьме, и в этом страшном падении не оставил нас Бог. И беспомощные мои слова о вере были бы пустыми, если бы в заключение я не исповедал веру уже не просто в Бога, а в того единственного Человека, в Котором Бог пришел в мiр, а в мiре – к каждому человеку, чтобы спасти и возродить его.

> Я верю в Бога, но Бог в полноте радости обладания открывается во Христе. Бога не видел никто никогда, – говорит апостол Иоанн Богослов и тут же прибавляет: единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил (Ин.1:18). И он же извещает нас, что слова его есть свидетельство о том, что ...мы... видели своими очами... и что осязали руки наши, о Слове жизни (1Ин.1:1). О Нём, о Слове жизни – наша следующая беседа.