* 30 мая 2016 г. ст.ст., воскресенье 7-е по Пасхе.
   литургические чтения: Деян.20:16-18,28-36; Ин.17:1-13.
   {память отцов I Вселенского Собора, 325 (перех.)}.

> III ВЕК: РОЖДЕНИЕ ЕДИНСТВА ЦЕРКВИ КАК ПРОБЛЕМЫ

> Христианство уникально озабоченностью своим единством. Проблема единства характерна не для всей истории христианства. В первые два столетия о единстве говорится (ярче всего в Евангелии от Иоанна: "Да будут все едины"). Однако, это совершенно не то единство, которое стало проблемой чуть позже и которое заботит многих христиан сегодня. Единство, с одной стороны, слишком высокое – ведь оно сравнивается с единством Иисуса и Сына, с другой – это единство ниже всех формальных различий и спокойно несёт их на  ебе. Это единство четырёх Евангелий, которые не считают друг друга "нарушителями конвенции", так что Лука спокойно, как естественное и правильное воспринимает существование других повествований о Христе и необходимость своего собственного повествования.

> Этому противостоит появившаяся во II cтолетии жажда единого текста о Христе – Татиан составляет "гармонизацию" четырёх Евангелий, и разнообразные символы веры и молитвы преследуют ту же цель: добиться "гармонии", единения ценой синхронизации и стандартизации, унификации.

> Единство христиан первых двух столетий ничем не отличалось от единства гностиков, иудеев, язычников римских и греческих, индуистов, буддистов, мусульман. Это было единство в разнообразии, продолжение традиции религиозного единства, которая является для всех культур базовой. Боги могут быть различными, несовместимыми или объединёнными в один пантеон, – единство не в унификации внутренней, а в оппозиции к чужому. Главное – "дружить против", а внутри этой дружбы следует поддерживать взаимную терпимость и широту.

> В III cтолетии такое изначальное единство утрачивается в иудаизме – точнее, появляется иудаизм как единство, основанное на внутренней стандартизации. Это обычно объясняют утратой евреями государственности. Однако, и ранее государственное единство было в истории иудеев скорее случайностью, чем закономерностью, однако внутренний плюрализм в сочетании с чёткой самоидентификацией сохранялся. Нарастание однородности началось до падения Иерусалима, чему памятником – "Деяния апостолов", описывающие нарастающее размежевание между иудеями, отвергающими веру в Иисуса, и иудеями, эту веру исповедующими. Размежевание вовсе не было неизбежно, чему свидетельство история современного иудаизма, в котором "синкретически" – а на самом деле очень органично – соседствуют движения, не менее разнообразные.

> Видимо, можно говорить и об унификации в греко-римской религиозности. Однако, ярче и глубже всего стремление к выраженному единству поражает христианство – точнее, "западное христианство", включая и север Африки.

> История Римской империи начинается с борьбы Рима и Карфагена – их же борьбой начинается в III веке история римского католичества. Карфаген был разрушен в обоих случаях, хотя разными способами.

> В спорах о том, как следует принимать отпадших, какое крещение следует считать истинным, побеждает авторитет епископа, авторитет "вертикали власти". Это – уникальное явление в истории религий, хотя в III веке оно ещё не приобрело той гипертрофированности, которая делает его уникальным. Авторитет римских пап для христианства в это время не более – но и не менее – авторитета вавилонских раввинов для иудаизма.

> Трагизм унификации в том, что материал для неё поставляют интеллектуалы, а используют материал – администраторы. Стандартизация всегда – акт власти, а не акт мысли. Этот акт власти паразитирует на мысли, высасывает её и отбрасывает – или мысль убегает сама, если успеет. Впрочем, в спину ей никогда не поздно плюнуть, и власть этим не пренебрегает. Отсюда удивительный парадокс: создатель первой евангельской гармонии Татиан – вон из Церкви. "Основатель латинской теологии" Тертуллиан, обличитель еретиков – вон из Церкви. "Основатель греческого богословия" Ориген, обличитель еретиков – вон из Церкви. В III веке все эти "вон" ещё не носят того абсолютного характера, что в Средние века, но ведь и власть ещё лишь обрастает мускулами.

> Эти мускулы – не духовные, а материальные. Однако, они и не государственные, в этом ошибка тех, кто "порчу" Церкви усматривает в её союзе с государством. В III веке церковно-административное первенство Рима есть такое же следствие политико-экономического первенства Рима как в ХХ веке первенство американских баптистов, мормонов, адвентистов – следствие политико-экономического первенства США. Впрочем, Рим не был единственным центром власти. Самостоятельная Пальмира породила Павла Самосатского, который на провинциальный лад ещё ярче воплотил идеал вертикали власти, как в ХXI веке не сохраняющий остатки застенчивости Рим, а провинциально-бесстыдная Москва показала подлинное лицо "гармонии", "соборности" в представлении централизаторов.

> Следует заметить, для отпора анахронизмам, что идея единства III cтолетия была сугубо административной по механизмам, не использовала двух идеологем, привычных для современного христианства. Не было и речи о единстве на уровне догматов – и самих догматов ещё не было. Не было речи и о единстве богослужебном. Эти идеологемы родились в Новое время, когда утратилось средневековое единство (точнее, набор единств, каждое из которых почитало лишь себя настоящим) Церкви – единство, основанное на государственном понуждении. Какое-то время по инерции существовала идеологема этнического как фундамента христианского единства, но всё же в век персонализма и информации главными стали утопия вероучительного единства и утопия единства богослужебного (причём, они никогда не выступают вместе и конкурируют друг с другом). Эти утопии пытаются сосуществовать с утопией административного единства, паразитировать на нём, но администрация – плохой субстрат для симбиоза, она сама на ком угодно предпочитает паразитировать.