> Секуляризация — это освобождение человека от опеки религиозных и метафизических систем, смена его интересов: он отворачивается от иных миров и обращается к этому миру. Но как началась эта эмансипация? Каковы ее источники? Секуляризация, как однажды заметил немецкий теолог Фридрих Гогартен, — закономерное следствие действия библейской веры на мировую историю.{} Поэтому не случайно, что в первую очередь процесс секуляризации начался в странах так называемого христианского Запада, там, где влияние библейских религий на историю оказалось наиболее заметным. Развитие естественных наук, демократических политических институтов, культурного плюрализма — все те достижения, которые мы обычно связываем с западной цивилизацией, — едва ли можно понять без учета того первого импульса, которым послужила Библия. Хотя люди уже давно не осознают этой связи, она всё еще существует. Культурные влияния продолжают действовать еще долго после того, как бывают забыты их источники.

<...>

> В библейской вере мы находим три важнейших события, каждое из которых положило начало одному из направлений секуляризации. Так, с Сотворения мира началось расколдовывание природы, с Исхода — десакрализация политической власти, с Синайского союза (и особенно с запрета поклоняться идолам) — возникновение светской системы ценностей. Секуляризация вовсе не противоречит христианству: ведь она логически вытекает из библейской веры. Христианам следует не сопротивляться, а содействовать ей. <...>

<.....>

> <...> Теперь «секуляризация» обозначает исчезновение непременной религиозной обусловленности символов, на которых строится культура. Культурная секуляризация неизбежно сопутствует политической и социальной. <.....>

> <.....> Под секуляризацией мы понимаем исторический процесс, почти наверняка необратимый, в результате которого общество и культура освобождаются от опеки религии и господства закрытых метафизических мировоззрений. Мы пытались показать, что секуляризация — прежде всего освобождение человека от власти религии. <.....>

> Секуляризацию породило прежде всего формирующее воздействие библейской веры на мир. Сначала проводником этого влияния была христианская Церковь, а позднее — движения, нередко возникавшие внутри этой Церкви. <...>

<.....>

> Исход — десакрализация политической власти

> В секулярном обществе власть не имеет божественной легитимации. В досекулярном обществе на нее претендовала всякая власть. Считая природу частью своей семьи и источником религиозной силы, человек племенной культуры подобным же образом и властные структуры понимает как расширение семейных полномочий и недвусмысленно выраженную волю богов. Отождествление политического и религиозного порядков, где бы оно ни происходило — в первобытном ли племени, вождь которого был также и главным колдуном, в Римской ли империи, где император был одновременно и политическим правителем, и верховным жрецом, — обнаруживает то же стремление легитимировать власть, придав ей сакральный статус.

> Трудно найти пример такого отождествления сакрального и политического в чистом виде. В любом обществе дифференциация ролей и сфер компетенции начинается на ранних стадиях его развития. Но в  какой мере подобное разделение достигает своего логического завершения, целиком зависит от того, допускает ли такую дифференциацию основополагающая система символов данной культуры.

> В тех обществах, где власть непосредственно легитимируется религиозными символами, где правитель считается божеством или прямым выразителем божественного замысла, существенные политические и социальные перемены почти невозможны. Для политических изменений требуется, чтобы предварительно произошла десакрализация политической власти. А этот процесс тесно связан с расколдовыванием природы. Явления природы — смена времен года, приливы и отливы — всегда повторяются. История же не повторяется никогда. Поэтому то обстоятельство, что именно историю, а не природу считают местом действия Бога, открывает совершенно новые возможности для политических и социальных перемен.

> Чтобы выявить библейские корни десакрализации политической власти, необходимо сосредоточить внимание на Исходе. Без сомнения, евреи узнавали голос Ягве́ не в  влениях природы (раскатах грома или землетрясениях), а в историческом событии — в освобождении из Египта. Здесь особенно важно, что это событие было социальным взрывом, таким действием масс, которое сегодня мы назвали бы гражданским неповиновением. Это было восстание против законного монарха — фараона, чьи притязания на верховную политическую власть основывались на его родстве с богом Солнца Ра. Конечно, и прежде случались подобные побеги, но Исход евреев не остался всего лишь мелким происшествием из жизни малоизвестного народа. Исход стал тем центральным событием, на основе которого евреи построили всё свое понимание действительности. Это событие символизировало освобождение человека от сакрально-политического порядка и вступление в мир истории и социальных перемен; освобождение от правителей, чья власть легитимирована религией, и вступление в мир, где политическая власть основана на способности решать конкретные социальные задачи.

> И хотя в результате Исхода евреи освободились из египетского рабства, всё же у них оставался постоянный соблазн вернуться к сакрализации политической власти, что было особенно заметно в царскую эпоху. Но такому возвращению всегда препятствовали стоявшие на страже пророки. Ввиду того что власть пророков имела особый источник и никогда не основывалась на царской благосклонности, появление нового царя-жреца стало маловероятным. Исход сделал навсегда невозможным безоговорочное признание приказаний какого-либо правителя. Ягве́ всегда мог устроить новый Исход или воздействовать на ход истории, с тем чтобы свергнуть монарха, обуреваемого манией величия. После Исхода ни одна царская династия не могла быть уверена в незыблемости своего престола.

> Борьба папы и императора в Средние века наглядно свидетельствует о тщетности любых попыток вернуться к прямой сакрализации власти после того, как начался процесс секуляризации. Императору хотелось обладать не только политической, но и религиозной властью в Западном мире. Об этом свидетельствовало его жадное стремление создать Священную Римскую империю, глава которой исполнял бы одновременно и ритуальные функции. Точно так же многие из пап жаждали владеть не только ключами св. Петра, но и мечом Империи. Об этом непрестанном стремлении свидетельствуют попытки теологически обосновать включение светского в сферу духовного. Ни одна из сторон не добилась победы. Папа в конечном счете утратил светскую власть вместе с папскими государствами, а император потерял всё, когда распалась Империя. Впоследствии, однако, духовный и нравственный авторитет папы вырос. В то же время правители Западного мира в основном признали, что они могут предъявлять к своим гражданам лишь временные и ограниченные требования. И если политический лидер притязает на религиозную или тоталитарную власть, если какой-нибудь Гитлер или Сталин вновь пытается выдать себя за истинного выразителя Zeitgeist {Дух времени (нем.).} или диалектики, свободные люди увидят в этом оскорбление своих глубочайших убеждений относительно природы политической власти. Наше политическое сознание уже полностью секуляризовано.

> В западной политической философии, начиная с Августина, всегда существовало и признавалось напряжение иудео-христианской религии и политического абсолютизма. По сути, только библейская вера сделала по-настоящему возможным противостояние между Церковью и государством. Такое противостояние невозможно, если вера полностью отделена от политики, как, например, в мистериальных культах, или если она незаметно сливается с политической системой, как это было в случае культа императора в Римской империи. Мистериальные культы отворачивались от «этого мира» и таким образом полностью открывали дорогу любой политической тирании. А культ императора попросту отождествлял государственное устройство с волей богов. Только с возникновением христианской Церкви стало возможным настоящее противостояние, сущность которого сформулировал Августин. Он пишет, что государство «имеет свои блага на земле», но это не высшие и не лучшие блага. Государство есть социальный порядок, и этот порядок хорош лишь в той мере, в какой это допускает человеческая греховность. «Земной град» не может помочь человеку спастись. Признание некоторых достоинств государства наносит тирании более сильный удар, чем полное отрицание государства, позволяющее Церкви вновь уйти в катакомбы. {Св. Августин. О Граде Божием, кн. XV, гл. 1–2, кн. XVI, гл. 10. — Творения блаженного Августина, епископа иппонийского. Ч. 5. Киев, 1907.}

> Жизнь раннехристианской Церкви — хороший пример того, как на практике происходит десакрализация политической власти. Тогда это выразилось не в полном отрицании политической власти как таковой, а вее условном признании. Первые христиане были готовы молиться за императора, но не хотели участвовать в его культе. Разница между этими двумя действиями имеет решающее значение. Молиться за императора — значит признавать за ним право осуществлять свою власть в некоторой ограниченной области, рамки которой определяются не им самим, а тем, кто за него молится. Отказываться участвовать в религиозном поклонении императору — значит отрицать всякую сакрально-религиозную основу его власти. Таким образом, ранние христиане заметно способствовали десакрализации политической власти. В этом смысле можно сказать, что они упорно и последовательно осуществляли секуляризацию.

> Говоря словами Дитриха Бонхёффера, ранние христиане проявляли своего рода «святую отмирность». Они отвергали культы Кибелы, и силы и Митры потому, что эти мистериальные религии стремились увести человека от реальной жизни, а христиане не желали покидать мир, созданный Богом, тот мир, куда, как они верили, скоро вернется их Господин во всей силе и славе. Но христиане отвергали также и культ императора, потому что этот культ, будучи «отмирным», не был, однако, святым. Он был несовместим с учением о непреодолимом разрыве между Богом и всякой политической системой, которое исповедовали христиане, называя Иисуса единственным истинным Господом. Культ императора противоречил десакрализации политической власти, начавшейся в связи с Исходом и продолжавшей ставить под сомнение любые сакрально-политические системы. Поэтому христиане, поддерживавшие противостояние «отмирного» и святого, представляли собой угрозу для тиранов Римской империи. Из-за этого их жестоко преследовали, но в конце концов пала сама Империя.

> Обращение <императора> Константина стало для христиан новым испытанием. Некоторые богословы попытались теперь превратить христианство в некую имперскую идеологию, и на какое-то время им это почти удалось. Но их попытки вернуть политической власти сакральный характер так и не смогли разрушить представление о напряжении между Богом и политическим порядком, возникшее в человеческом сознании под влиянием библейской веры. С этого времени уже ни одна политическая система не могла уверенно претендовать на непосредственную и неоспоримую сакральную легитимацию и никакой правитель не имел права посягать на ту сторону жизни своих подданных, которая требовала от них подчинения высшей по сравнению с ним власти. Напряжение между христианской верой и политической властью действительно было настолько острым, что оно и впоследствии волновало западных политических мыслителей всех эпох. Никколо Макиавелли (1469–1527), философ и государственный деятель Возрождения, считал, что с христианами нельзя создать сильного государства, потому что христианская религия способствует формированию универсалистских представлений, а это подрывает необходимый патриотизм.{} Марсилий Падуанский (ок. 1280–1342) {Марсилий Падуанский — политический философ и богослов, деятель церковной оппозиции, участвовал в борьбе императора Людовика Баварского против папы. В своем церковно-политическом трактате Defensor Pads («Защитник мира») выдвинул требование разделить сферы церковной и государственной власти.} утверждал в своем трактате Defensor Pacis, что чрезвычайно затруднено само существование государства, в котором Церковь выступает со своими обычными притязаниями. «Как может государство защищать своих граждан, если некоторые из них заявляют, что принадлежат к некой наднациональной общности и будут хранить верность своему земному властителю лишь до определенных пределов?» — спрашивает Марсилий. <.....>

> Конечно, до сих пор в нашем мире сохраняются остатки прошлого и напоминания о некогда сакральном характере власти. Архиепископ Кентерберийский коронует английского монарха как защитника веры (Defensor Fidei), повторяя при этом всё те же знакомые слова о том, что этот король или королева — монарх милостью Божьей (gratia Dei). Эти рудименты сакрализованной власти доставляют британцам большое удовольствие и напоминают им об историческом прошлом и величии их монархии. Но никто не воспринимает этот ритуал сколько-нибудь серьезно. Сакрализованная власть в Великобритании играет теперь декоративную роль. Так что даже британская коммунистическая партия торжественно пообещала, что если она когда-нибудь придет к власти, то не станет упразднять монархию.

> В Америке вновь избранный президент во время инаугурации произносит клятву, держа руку на Библии. Священники, раввины и пасторы читают молитвы, как бы совершая ритуальную коронацию. Но и здесь это лишь видимость, не имеющая никакого реального содержания. Отметим, что подает Библию президенту глава Верховного Суда, т.е. председатель того самого органа власти, который постановил, что родители не вправе требовать чтения Библии в публичных школах.

> Политическая власть еще не совсем утратила сакральный характер. Ведь секуляризация — это процесс, а не состояние. Квазисакрализованное государство всё еще существует в Испании, а также в некоторых небольших азиатских странах, например в Непале. Более того, всегда есть опасность рецидива — новой сакрализации политической власти. Такими чудовищными рецидивами были национал-социализм в Германии и фашизм в Италии, а также культ личности Сталина. <...> Но всё же сегодня почти везде существуют силы, противостоящие таким рецидивам, и в конце концов они приведут общество к десакрализации политической власти. <.....>