/предыдущая часть текста/

> Во втором тысячелетии в корпусе святоотеческих наставлений разгорается борьба за интерпретацию. Наиболее показательны здесь фигуры преп. Симеона Нового Богослова, преп. Григория Паламы и свт. Игнатия Брянчанинова. Последний много писал о строжайшей недопустимости разгорячения плоти и крови во время молитвы. Он строго предупреждал: «не ищи в молитве наслаждений, они отнюдь не свойственны грешнику. Желание грешника ощутить наслаждение есть уже самообольщение» (1,149). «Всякое разгоряченное чувство – кровяное! Не сочти его усердием, ревностью по благочестию, любовью к Богу и ближним. Нет – это движение души, произведённое в ней нервами, кровью. А кровь приводится в движение душевными страстями, которые – орудия и цепи миродержца {Миродержец или миродержитель – повелитель мира, ср. Еф.6:12. – Прим. ред. рассылки, здесь и далее.}» (Письма). «До́лжно держать себя в состоянии ровности, тишины, спокойствия, нищеты духа, удаляясь тщательно от всех состояний, производимых разгорячением крови и нервов» (Письма).

> Тем не менее, свт. Гр<игорий> Палама решительно настаивает, что разгорячение тела на молитве не менее важно и даже служит критерием верного пути. Он пишет: «Когда душа неистовствует и как бы сотрясается неудержимой любовью к единому Желанному, вместе с ней волнуется и сердце, духовной пляской выдавая общение с благодатью и словно порываясь отсюда к обетованной телесной встрече с Господом на облаках. Так в напряженной молитве, когда разгорается нечувственный огонь, зажигается умопостигаемая лампада и томление ума вспыхивает воздушным пламенем духовного виденья, тело тоже странно легчает и разогревается до того, что, по слову изобразителя духовных восхождений, при взгляде на него кажется словно вышедшим из жара чувственной печи. Для меня один пот Христа во время Его молитвы уже говорит о том, что от упорного моления к Богу в теле возникает ощутимый жар. Что на это скажут уверяющие, будто жар от молитвы – бесовский? Неужели всё равно будут учить молитве без борения, без напряжения, лишь бы только тело как-нибудь не обнаружило, соразмерно происходящей в душе́ борьбе, осуждаемого ими жара? Но тогда они станут учителями молитвы, не ведущей ни к Богу, ни к богоподражанию и не перестраивающей человека к лучшему» (Триады, 1.3.32). Далее Палама с характерной святоотеческой категоричностью пишет: «Залог будущих благ получает не только душа, но и тело, вместе с ней стремящееся к ним по евангельскому пути. Отрицающий это отвергает и воскресение тела в будущем веке. Но раз тогда тело тоже приобщится к неизреченному божественному добру, то конечно и теперь оно должно в доступной ему мере приобщаться к даруемой уму Божьей благодати». О разгорячении на молитве преп. Исаак Сирин пишет, что нередко бывает, что «пока человек молится к Богу со слезами и умилением, в тот самый час вдруг внезапно вскипает в сердце его источник, изливающий услаждение, тело его расслабляется, закрываются глаза, лицо поникает к земле, и помышления его изменяются, так что не может он сделать поклона от радости, возбуждающейся во всём теле его». Как видим, сами состояния: умиления, сокрушения, разгорячения и т.п. нуждаются в интерпретации. Речь не о внешней оценке, а о качестве внутреннего понимания происходящего. Что означает для меня, что ощущаю себя худшим на свете? Что значит моя непрестанная озабоченность помыслами? и т.п.

> Тип поведения святого, описанный в православной аскетической литературе, психологией ХХ века классифицируется как невротический. Проблема не в психологии, она только отражает общие оценки нашей эпохи. Интерпретация состояний важнее самих состояний. Нацеленность святоотеческой литературы на установление и фундирование состояний часто упускает из виду тот фактор, что интерпретация печали, гнева, отрешённости, разгорячения крови и т.д. является главным фактором духовной навигации. Именно интерпретация, а не состояние отвечает на вопрос: «что происходит?».

> Некогда святой Финеес в праведном гневе проткнул копьём израильтянина и моавитянку прямо вовремя их блуда (Числ.25,7-8) и за эту «ревность по Боге своём» (ст. 13) Бог дал ему и потомству его большое благословение. Сегодня такая «ревность» и самое желание это сделать интерпретируются диаметрально противоположно.

> В большинстве интерпретаций при положительной или отрицательной оценке эпицентром внимания остаётся сам подвижник, проблематика его страстей и падений. Бог если и не заслоняется полностью, то присутствует в этой брани только как рычаг противостояния грехам и порокам.

> Значимым в классических моделях православной духовности является то, что грех становится главным объектом внимания подвижника. А Бог сводится к функции пожарника, тушащего пламя страстей и похотей. Он перестаёт быть целью и средоточием духовной жизни. Вместо Него в центр водружается ворох взаимоисключающих желаний, стремлений и религиозных грёз. Таким образом, компульсивная {"Компульсивный" – здесь в значении "непреодолимый, навязчивый, маниакальный".} борьба с грехолюбием одновременно делает Бога крайне необходимым, но в то же время второстепенным предметом духовной жизни.

> Неслучайно в этой оптике жития святых демонстрируют степень духовности тяжестью подвигов и лишений. Можно было бы сослаться на непросвещённость агиографов, дескать, это они в меру своей ограниченности измеряют святость неподходящими критериями. Но в истории православия основными агиографами были именно святые люди: преп. Афанасий Великий, преп. Руфин Аквилейский, свт. Иоанн Златоуст, преп. Иоанн Кассиан Римлянин, свт. Григорий Двоеслов, преп. Симеон Метафраст, свмч. Дорофей Тирский, преп. Нестор Летописец, свт. Дмитрий Ростовский, преп. Епифаний Премудрый, преп. Зосима (Верховский) и др. Именно в их сочинениях критерии святости сводятся к эффектному чудотворству и мукам подвижнической жизни.

> Традиционно одобряемое самобичевание и нагнетание чувства вины воспринимаются уже не так комплиментарно, как в Средневековье. Проблема не в том, что современный подвижник недостаточно усердно фокусируется на своих грехах и недостатках, а в том, что ему бессознательно неприемлема цель всех этих практик. Она воспринимается сегодня как подавленное состояние крайне зависимой личности, угнетение воли, туннелирование мышления и т.д. На уровне деклараций и сознательных симпатий мы продолжаем усиленно стремиться к смирению, подавлению самости и т.п., но бессознательно мы уже всячески избегаем этих состояний как патологических.

> Отсюда рождается современный тип подвижников с двоящимися критериями святости. С одной стороны, они искренне любят идею смирения и одеты в архаичные одежды кротости, но если вы попро́сите их помыть ваше авто, припаркованное рядом с монастырём, они точно откажут. Также если всерьёз высказывать им свои претензии, они не станут смиренно слушать. Мать Мария Скобцова в статье «Типы религиозной жизни» (1933) и психолог Карен Хорни в книге «Невротическая личность нашего времени» (1937) описывали данное раздвоение как невротическое. К.Хорни в гл. 13 «Невротическое чувство вины» пишет: «признаком, наводящим на мысль, что упрёки в свой адрес не обязательно выражают подлинное чувство вины, является тот факт, что бессознательно сам невротик отнюдь не убеждён, что является недостойным или ничтожным человеком. Даже когда он выглядит подавленным чувством вины, он может прийти в крайнее негодование, если другие станут всерьез принимать его самообвинения». Таким образом, современный подвижник надевает на себя древние одежды и практики, проповедует непротивление, подавленность и вину как постоянные состояния, но, будучи сыном своего времени, внутренне отталкивает эти идеи.

> Курьёзная перемена произошла и в оценке полного подчинения ученика наставнику. А.Л.Дворкин в своей известной книге «Сектоведение. Тоталитарные секты. Опыт систематического исследования» со ссылками на западных коллег одним из четырёх критериев тоталитарных сект выдвигает «гуруизм». Выделяя суть гуруизма, автор приводит цитату основателя кришнаизма Бхактиведанты Свами Прабхупады: «Если у вас есть проблемы с Богом, помочь вам может только гуру. Если же у вас есть проблемы с гуру, помочь вам уже не может никто». Однако по иронии Провидения эта цитата Прабхупады полностью повторяет слова преп. Иоанна Лествичника и преп. Епифания: «Старец Епифаний часто давал такой совет из преподобного Иоанна Лествичника: "Лучше поссориться с Богом, чем с духовником. Потому что если ты поссоришься с Богом, то духовник снова примирит тебя с Ним. Если же ты поссоришься с духовником, то для тебя отсекается дорога к Богу"». Таким образом, «гуруизм», бичуемый ныне как критерий тоталитарных культов, оказывается православным в неменьшей степени.