>
Притчи о брачном пире и званом ужине
> (Мф.22:1-14; Лк.14:15-24;
Ев. Фом. 68)
> Ученые спорят относительно того, являются ли
эти два рассказа (у Матфея, с одной стороны, и у Луки /
в Евангелии от Фомы, с другой) разными версиями одной притчи или
двумя разными притчами, так что неизвестно, следует ли вообще рассматривать
их вместе. Одной версии Матфея довольно, чтобы вогнать в страх любого
комментатора; я лично считаю ее, в принципе, одной из самых трудных
притч. Обе канонические притчи повествуют об Израиле, и, благодаря их сходству,
общему историческому фону, общим культурным предпосылкам и богословским вопросам,
некоторые их аспекты удобнее рассматривать вместе. Забегая вперед, я скажу,
что, по-моему, перед нами не две версии одной притчи, а две разные притчи,
и потому, рассмотрев общие темы, я буду анализировать каждую из них
по отдельности.
> Тип притчи
> У Луки это
повествовательная притча с двойным иносказанием, без формального нимшала
{Нимшал концовка, в которой раскрывается "мораль"
притчи и/или разъяснение аллегории; автор говорит об этом на стр. 75-76.
Прим. ред. рассылки.}. Она не выходит за повествовательные
рамки, хотя во многом перекликается со всем Евангелием в целом
и практически умоляет читателя не оставаться на поверхности, а проникнуть
в ее суть. Версия Матфея в ее нынешней форме —
это двухчастная повествовательная притча с двойным иносказанием, однако
есть вероятность, что в ней содержатся две отдельные притчи, соединенные
в одну. В отличие от версии Луки, у Матфея притча не остается
на чисто повествовательном уровне. У нее нет нимшала, но он ей
и не нужен. Она настолько прозрачна, что ее суть и замысел
понятны с самого начала. Более того, читатель видит, скорее, реальность,
нежели притчу, так как внешнее повествование носит почти факультативный характер.
Последние слова в Мф.22:14, по всей видимости, являются отдельным изречением,
которое в виде текстуального варианта появляется еще раз в 20:16.
> Вопросы, требующие внимания
> 1. Как соотносятся
все имеющиеся версии притчи (включая Е . Фом. 68)? Являются ли
версии Матфея и Луки одной и той же притчей?
> 2. Какие
исторические и культурные факторы следует принимать во внимание, читая
эту притчу? Среди возможных вариантов: исключение людей с теми или иными
«несовершенствами» из священства (Лев.21:17-23) или из числа участников
эсхатологической войны («Две колонки» [lQSa] 2.5-9 и «Война сынов света
против сынов тьмы» [1QM] 7.4-5; ср.: Миш. Сота 8.7 и Втор.20:5-7; 24:5),
мотив мессианского пиршества в Ис.25:6-12 и Мф.8:11-12 / Лк.13:28-30,
трапеза Премудрости (Прит.9:2-6), история мытаря по имени бар-Май’ан (),
древние эллинистические пиры-симпосии {Симпосия, симпосион
или симпосий "ритуализированное пиршество в Древней
Греции, сопровождавшееся буйным весельем, важная составляющая мужского времяпрепровождения"
(Вики).
См. тж. в кн. стр. 146. Прим. ред. рассылки.}
и для версии Матфея — Соф.1:7-18.
> 3. Что касается
притчи Луки:
> а. На чём делает упор притча Луки: на перемене
настроения хозяина,{} на отношении к бедным и богатым{}
или на отказе людей принять приглашение?
> б. Какое значение имеет
эта притча для понимания учения об избрании? Не является ли
она попыткой скорректировать неверное понимание учения об избрании во Второзаконии?{}
>
в. К кому обращена эта притча: к фарисеям, ко всем евреям
вообще или к какой-то иной группе людей? Если к фарисеям, то что
именно Иисус хочет им сказать? Что им следует пересмотреть свое отношение
к тем, кого они почитали нечистыми{}? Что они
не войдут в Божье Царство? Или Иисус просто предостерегает их о том,
что они могут не попасть в Божье Царство?
> г. Насколько
аллегоричной является эта притча? Не является ли рассказ о том,
что хозяин дважды посылает слуг пригласить гостей, указанием на служение,
соответственно, Израилю и язычникам — или, быть может, на первое
и дальнейшее благовестие язычникам? Не является ли образ господина символом
Иисуса или Бога?
> д. В чём суть и значимость притчи Иисуса,
как она передана Лукой?
> 4. Что касается притчи Матфея:
>
а. Является ли притча Матфея аутентичной или представляет собой чисто Матфееву
попытку аллегоризации?
> б. Как сочетаются (и сочетаются ли)
две части этой притчи? Не соединил ли Матфей две разных
притчи? Почему человека осуждают за то, что он неправильно одет, если его пригласили
с улицы?
> в. Является ли поговорка в ст. 14 частью
притчи, и в чём состоит ее суть?
> 5. Не является ли
эта притча, в любой из своих версий, антисемитской, и не говорит ли
она о том, что Бог отверг Израиль?
> Полезные первоисточники{}
<.....>
>
Раннехристианские источники
> • 3Езд.2:38-40,44-45:
{Эта часть 3Езд. считается более поздней христианской вставкой и датируется,
скорее всего, концом II в. <...>}
«Встаньте и стойте, и смотри́те, какое число знаменованных на вечери
Господней, которые, переселившись от тени века сего, получили от Господа
светлые одежды. Приими число твое, Сион, и заключи твоих, одетых в белые
одеяния, которые исполнили закон Господень... Тогда я спросил Ангела: кто сии,
господин мой? Он в ответ мне сказал: это те, которые сложили смертную
одежду и облеклись в бессмертную и исповедали имя Божие».
> • Ев. Фом. 68: «Иисус сказал: У человека были гости, и, когда он приготовил
ужин, он послал своего раба, чтобы он пригласил гостей. Он пошел
к первому, он сказал ему: Мой господин приглашает тебя. Он сказал:
У меня деньги для торговцев, они придут ко мне вечером, я пойду
(и) дам им распоряжение: Я отказываюсь от ужина. Он пошел
к другому, он сказал ему: Мой господин пригласил тебя. Он сказал ему:
Я купил дом, и меня просят днем. У меня не будет времени.
Он пошел к другому, он сказал ему: Мой господин приглашает
тебя. Он сказал ему: Мой друг будет праздновать свадьбу, и я буду
устраивать ужин. Я не смогу прийти. Я отказываюсь от ужина.
Он пошел к другому, он сказал ему: Мой господин приглашает
тебя. Он сказал ему: Я купил деревню, я пойду собирать доход. Я не смогу
прийти. Я отказываюсь. Раб пришел, он сказал своему господину:
Те, кого ты пригласил на ужин, отказались. Господин сказал своему рабу:
Пойди на дороги, кого найдешь, приведи их, чтобы они поужинали.
Покупатели и торговцы не войдут в места моего отца».
<.....>
>
Сравнение параллельных мест
> За исключением этой притчи, повествовательная
последовательность рассказа о крестных страданиях Христа во всех трех
синоптических Евангелиях практически одинаковая. Конечно, какие-то расхождения
есть, но порядок событий — триумфальный вход в Иерусалим, очищение
храма, вопрос о власти, притча о злых виноградарях и попытки религиозных
лидеров как-то подловить Иисуса — остается неизменным. Матфей (или
устная традиция, которой он следует) помещает притчу о двух сыновьях
перед притчей о злых виноградарях; по тому же принципу, притча о званом
ужине ставится после притчи о злых виноградарях. У Марка вообще
нет этой притчи, а Лука приводит свою версию этой истории
в совершенно ином контексте, как часть серии повествований и изречений
о «пире» в 14:1-24.
> Между притчами
у Матфея и Луки практически нет вербальных соответствий. Из двухсот
двадцати трех слов Мф. 22:1-14 только двенадцать повторяются в Лк.14:15-24:
eipen («сказал»), kai apesteilen («и послал»), autou («его»), tois keklemenois
(«званым»), hetoima («готов»), agron («поле»), autou («его»), eis tas hodous
(«на распутия»). Еще семь греческих слов появляются в обеих притчах,
но в разных формах: anthropos («человек»), poiein («сделать»), doulos
(«слуга» [дважды]), eipein («говорить»), orgizein («сердиться»), exelthein («выйти»).
> И у Матфея, и у Луки хозяин посылает слуг трижды,
но композиционно притчи отличаются друг от друга. У Матфея слуг
или рабов (во мн.ч.) дважды посылают к тем, кто был изначально
зван на ужин, и гости отказываются, предлагая две отговорки; затем
рабов отправляют еще один раз, чтобы привести других гостей. У Луки
раба (в ед.ч.) отсылают к званым гостям только один раз; гости отказываются,
предлагая три отговорки, и затем раба дважды посылают пригласить других
гостей. Несмотря на разницу в повествованиях, и в Лк.14, и в Мф.22
за общим приглашением для всех (Лк.14:15-24; Мф.22:1-10) следует требование
(Лк.14:25-33; Мф.22:11-14).
> У Матфея человек является царем,
а ужин — свадебным пиром его сына. Получив второе приглашение,
один из званых гостей отправляется к себе на поле, другой продолжает
заниматься торговлей, а остальные хватают посланных рабов, избивают и убивают
их. Тогда царь посылает войско, чтобы погубить убийц и сжечь их город.
После этого он посылает рабов пригласить всех, кого они найдут, злых
и добрых. Кроме того, Матфей дополняет притчу рассказом о том, как царь
осмотрел возлежащих и увидел гостя в непраздничных одеждах, и заключает
ее общим выводом: «Много званых, а мало избранных».
> У Луки
человек не является царем и устраивает не брачный пир, а большой
званый ужин (не знаю, насколько это значимо, но в Лк.14:8 упоминается
свадьба, а в Лк.14:31-32 — царь, отправляющийся на войну).
Сын не упоминается вообще. Один гость просит его извинить, так как
он купил поле и должен его осмотреть, другой отговаривается тем,
что купил пять пар волов и собирается их испытать, а третий —
тем, что женился. Лука уточняет, что вместо отказавшихся пришли нищие, увечные,
хромые и слепые. Кроме того, он приводит внушительную угрозу: «Никто
из тех званых не вкусит моего ужина» (ст. 24).
>
В Евангелии от Фомы, как и у Луки, человек устраивает пир и посылает
раба за гостями. Четыре разных гостя выслушивают одинаковое приглашение,
и каждый из них приводит свое оправдание для отказа. Одному
нужно встретиться с теми, кто должен ему деньги, другой купил дом, третий
собирается быть распорядителем на свадьбе друга, четвертый купил деревню
и идет собирать доход. Притча заканчивается довольно скупо. Человек не сердится,
и приказ найти новых гостей описан без всяких подробностей. Вместо этого
главный упор делается на разъяснении притчи: покупатели и торговцы не войдут
в места «моего Отца». Это похоже на концовку у Луки, но явно
выходит за повествовательные рамки притчи. Версия Евангелия от Фомы
является не самостоятельной притчей, а, скорее всего, расширяет версию Луки
и несколько смещает ее фокус, осуждая богатство (и супружество)
как помехи для спасения.{}
> Особенности
текста, заслуживающие внимания
> Если притча в Евангелии от Фомы
сознательно заострена таким образом, чтобы осудить богатство, канонические евангелисты
тоже выстраивают ее в соответствии со своими богословскими целями.
У Матфея она становится третьей в серии притч о начальниках
Израиля. <...>
> У Луки тема Израиля не так очевидна,
но не менее реальна. Он сознательно помещает притчу рядом с другими
эпизодами, связанными с едой и пиром. Упоминание о возлежании в Божьем
Царстве в 13:28-29 предваряет эту серию изречений о трапезах, а плач
об Иерусалиме, чьи жители не захотели, чтобы их собрали (13:34),
перекликается с отказом гостей прийти на ужин. У Луки фарисеи далеко
не всегда являются отрицательными персонажами. В 13:31-33 некоторые
фарисеи хотят предупредить Иисуса об опасности со стороны Ирода. В 14:1-2
Иисус обедает в доме фарисея, и хотя за Ним пристально наблюдают,
не исцелит ли Он кого-нибудь в субботу, Он наставляет присутствующих
о смирении (14:7-11) и говорит хозяину дома, кого нужно приглашать на подобные
трапезы (14:12-14).
> В канонических Евангелиях притча делает акцент
на том, что всё готово (Мф.22:4 [дважды], 8; Лк.14:17) и на избрании
(«званые» или «приглашенные»). Глагол kaleo («звать» или «приглашать»)
повторяется в Мф.22:1-9 пять раз, а в 22:14 появляется существительное
eklektos («избранные»). В Лк.14:7-24 глагол kaleo употребляется двенадцать
раз.{} Для обоих евангелистов притча становится поводом
подумать об избрании в свете служения Иисуса.
> Возможно,
что центральная часть притчи у Луки (9:51-19:48) представляет собой хиазм.{}
Некоторые авторы считают, что композиционно притча о званом ужине противопоставлена
13:1-9, другие — что она противопоставляется 13:18-30, а третьи
полагают, что она является кульминацией и поворотным моментом всей структуры.{}
Несмотря на разногласия, необходимо признать, что центральная часть Луки
действительно «по большому счету представляет собой хиазм».
> Еда
и трапезы постоянно фигурируют в Евангелии от Луки. Практически
в каждой главе есть что-то, связанное с едой, и намеки на темы
данной притчи заметны уже в Лк.1:53.
> У Луки на ужин
позваны многие, но он выделяет лишь три отказа от приглашения, иллюстрируя
правило тройного повторения и экономность притчевого повествования. Еще одним
свидетельством словесной экономии является разрыв между ст. 21 и 22.
Хозяин дает повеление привести на пир нищих, и притча, подразумевая,
что его приказание выполнено, сразу переходит к словам раба.
>
Отговорки в Лк.14:18-20 напоминают три диалога об ученичестве в 9:57-62,
три требования к последователям Христа в 14:26-ЗЗ{}
и сравнение дней Сына Человеческого с временами Ноя и Лота
и постигшим их осуждением в 17:26-31. Семейные дела, включая жен
или мужей (14:20 и 26) и имущество (14:18-19 и 33) не должны
быть важнее следования за Христом.
> Повеление привести нищих и увечных
в Лк.14:13 с небольшим изменением повторяется в 14:21.
>
В Лк.14:24 повествование переключается со 2 лица ед.ч. на 2 лицо
мн.ч. (hymin). До сих пор хозяин обращался к своему рабу, а теперь
хозяин или Иисус обращается к «вам» — ко всем присутствующим
(и читающим притчу). Ст. 24 намеренно переворачивает сказанное в ст. 15.
> В Лк.14:35 соль выбрасывается вон (exo ballousiri),
а в Мф.22:13 вон выбрасывается (ekbalete) человек в непраздничной
одежде. Это очень разные отрывки, но, по всей видимости, они подчеркивают
один и тот же богословский принцип.
> Притча Матфея о брачном
пире близка к притче о злых виноградарях и, судя по всему, построена
на ее основе. <...>
> Как и в Мф.13:24 и 18:23,
в Мф.22:2 во введении к притче употребляется пассивная аористная
форма homoiothe («подобно» или «уподобилось»), что следует
понимать как указание на присутствие Царства. Царство вошло в человеческую
историю.{}
> Рабы названы douloi в Мф.22:3-10,
но diakonoi — в 22:13. Является ли это свидетельством того,
что перед нами — две разные притчи, соединенные в одну? Или
это указание на разницу между слугами-людьми и ангелами во время
Судного дня (ср.: 13:41-43)? Или смена слова объясняется тем, что diakonoi
лучше подходит для описания рабов, прислуживающих за столом?
>
Притчи о брачном пире / званом ужине похожи и на другие притчи,
где речь идет о готовности, — особенно на притчу о десяти
девах в Мф.25:1-13. Герои притчи не понимают значимость происходящего,
неверно реагируют на события и в результате оказываются не у дел.
> Гибель бунтовщиков в Мф.22:7 похожа на гибель врагов в притче
о минах (Лк.19:27).
> Культурная информация{}
>
Обе притчи предполагают двойное приглашение, и эту практику подтверждают
многие источники.{} Первым приглашением человек сообщал
гостям о готовящемся событии и заручался их принципиальным согласием;
второе приглашение было напоминанием и сообщало гостям, что всё готово
и можно приходить.
> Трапезы, и особенно, званые ужины и пиры,
были (и остаются) одним из самых важных контекстов социальных взаимоотношений.
Именно там людям воздавалась должная честь или бесчестие.{}
Трапезы были и остаются важными средствами организации общества. В древнем
мире стыд и честь были куда более очевидным социальным мерилом, чем сейчас,
и вопросы чести и бесчестия заботили человека куда больше (по крайней
мере, если он был частью признанной общественной структуры), чем современных
жителей западных стран. Культурная стратификация, привилегированность и обязанность
отвечать услугой за услугу постоянно подчеркивались, как и показывает
Лк.14:7-14.{}
> Я не думаю, что нам
следует читать эту притчу в контексте греко-римских пиров-симпосий,
однако они еще более расширяют наше представление о роли трапезы
в средиземноморской культуре, особенно в плане воздаяния чести и наставления
в мудрости. В некоторых трудах Платона говорится о том, что симпосии
использовались для обучения.{}