> Библии посвящена вторая часть книги <"Вещи, сокрытые от создания мира">, ставшая дебютом Жирара в богословии. Здесь он впервые предлагает свое видение принципиальной разницы между мифологией и библейским повествованием. Они рассказывают об одном и том же: это истории соперничества двойников, кризисов, линчевания жертвы. Но миф, согласно Жирару, неизбежно является историей преступления, рассказанной самими преступниками, поэтому он скрывает многое и от рассказчика, и от слушателя. Говоря об этой маскировке, автор приводит пример из Леви-Стросса, его интерпретацию двух мифов североамериканского племени оджибве и океанийского племени тикопиа. Обе истории заканчиваются изгнанием героев, совершивших преступление. В первом случае персонажа загоняют в море, в другом случае его гонят к краю скалы, но он чудесным образом взлетает в небо. Но для Леви-Стросса это «устранение» касается только структурной игры знаков. Увидеть в изгнанных мифических героях не элемент символического языка, а реальных людей, жертвы, Леви-Строссу мешает характер самой мифологии, заметающей следы действительного насилия.

> В Библии, как показывает Жирар на примерах историй Каина, Иосифа, пророков, это насилие не скрывается и не оправдывается. Описывая ситуации «все против одного», Ветхий Завет защищает «козла отпущения» и осуждает преследующее большинство. Жирар прослеживает в Библии развитие этого понимания. Пятикнижие запрещает «преступное» насилие, но сохраняет представление о божественном отмщении и устанавливает ритуальное насилие. Более поздние, особенно пророческие книги уже критикуют сами жертвоприношения, переосмысливая представления о жестокости Бога. Но, по мнению Жирара, «только евангельские тексты достигают того, что не удалось Ветхому Завету» (196), окончательно разделяя Божественное и насильственное. Осуждая человеческое насилие, отрицая насилие божественное, Христос также говорит, что религия, жертвоприношение больше не могут решать человеческие конфликты: «Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим и тогда приди и принеси дар твой» (Мф 5:24-25).

> Однако вместо того, чтобы прочитать Ветхий Завет в свете Нового, историческое христианство переосмыслило Новый Завет через Ветхий, создав то, что Жирар называет жертвенной интерпретацией смерти Христа. Это понимание, согласно которому Богу необходима была смерть его Сына для спасения мира, распятие стало совершенным жертвоприношением Богу. По мнению Жирара, эта мысль, хоть и стала основной для всего христианского мышления, принципиально противоречит Евангелию. В жертвенной интерпретации Бог вновь становится нуждающимся в насилии, люди, распявшие Христа, превращаются в слепые инструменты (при этом их продолжают обвинять), а воскресение становится прямым результатом распятия. Смерть Христа остается вписанной в круговорот священного. Жирар предлагает понять то же событие не как часть некоего Божественного плана, но как трагедию, хотя и неизбежную, потому что «Логос насилия может существовать, только изгоняя истинный Логос и в известном смысле паразитируя на нём» (321), ведь «насилие не может потерпеть, чтобы в его царстве был кто-то, кто ничего ему не должен» (253). Смерть Христа не истребляет зло, но она сильнее всего свидетельствует о нём, делает его очевидным.

> Критикуя христианство как религию, Жирар неожиданно встает на защиту самых «мифических» его догматов – божественности Христа, непорочного зачатия Марии, Воскресения, утверждая, что вне жертвенной интерпретации мы можем увидеть эти вещи вне насильственного воображения, причем, возможно, впервые. Жирар сравнивает ситуацию современного мира, который всё более «дехристианизируется», при этом всё более приближаясь к настоящему пониманию Евангелия, с бегством двух учеников из Иерусалима в Эммаус, которые думали, что оставляют Христа позади, но не знали, что это Он идет рядом с  ними и объясняет им Писание.

> Позже Жирар отказался от мысли, что понятие жертвы всегда искажает евангельское откровение, предложив разграничение между принесением в жертву другого и принесением в жертву себя. Некоторыми это оценивается как предательство автором своих лучших идей, но можно понять это и как признание возможности жертвы, совершенно не нуждающейся в насилии, жертвы другого рода. Интересно сравнить теорию Жирара и евхаристическое богословие Александра Шмемана, который, подобно Жирару, считал превращение христианства в «религию» грехом и трагедией, но понятие жертвы считал центральным, однако жертвы не как устранения «козла отпущения», а как дара и благодарности.