> Эта притча о слугах противопоставляет не двух подвластных персонажей, а трех: одному хозяин вверил пять талантов, другому – два, третьему – один. В рассказе действуют четыре основных персонажа. Но на самом деле первые два функционируют одинаково в качестве позитивной модели. Структура остается триадической, но позиция хорошего подчиненного разделена на два примера. Количество денег, выданных каждому слуге, и полученная ими прибыль не имеют особого значения. Важно другое: двое слуг вложили средства и получили прибыль. Убывающие суммы готовят нас к кульминации. Разумеется, тот, кто имел меньше всего талантов, легче других мог распорядиться ими и проявить себя верным управителем. Слово ὡσαύτως («точно так же») в Мф.25:17, параллельные структуры в описании вложений первых двух слуг (ст. 16-17), идентичные формулировки в ст. 20-22, когда хозяин подводит итоги, – всё это показывает, что оба персонажа играют одну и ту же роль.

> В таком случае «три персонажа» притчи – это хозяин, два хороших слуги́ вместе и плохой. Подведение счетов в заключительной сцене, как и в других притчах о слугах, являет образ Страшного суда, на котором все люди будут отчитываться Богу за свою жизнь. Дополнительные подробности о поступках и участи дурного слуги и страшная концовка притчи (ст. 28-30) превращают ее в трагическую: главный урок мы извлекаем из судьбы дурного слуги.

> Однако мы и здесь находим три основные темы, по одной на каждого персонажа: 1) подобно хозяину, Бог вверяет каждому человеку часть своих ресурсов и хочет, чтобы они достойно распорядились ими; 2) подобно двум верным слугам, народ Божий удостоится похвалы и награды, хорошо распорядившись вверенным; 3) подобно дурному слуге, те, кто не распорядится своими дарами, будут наказаны отлучением от Бога и всех благ.

> Последний пункт относится и к тем, кто открыто отвергает Бога и его откровение, и к тем, кто вслух исповедует свою веру, но в жизни не являет никаких свидетельств ее. Контекст Матфея, где притча составляет часть эсхатологического дискурса, кажется вполне естественным и может быть аутентичным,{} но она столь же уместна была бы и в споре с оппонентами. Поскольку притчи постоянно завершаются сценой сведения счетов, символизирующей последний суд, кажется несостоятельным мнение, будто эта притча говорит нам о «духовной атрофии»: дескать, не пущенные в дело способности уже в этой жизни будут утрачены или же деградируют.{}

> Логика этой притчи (разумно распорядиться деньгами значит вложить их) не была столь очевидна в Древней Палестине. Известное изречение раввинов рекомендует в качестве лучшего способа хранить деньги зарывать их в землю (ВТ Бава Меция 42а). Если хозяин славился своей суровостью, слуга, не пожелавший рисковать вверенным ему сокровищем, поступил совершенно правильно. Притча раввинов иллюстрирует эту тему образами, разительно напоминающими нашу притчу:

> Осуждение человека, спрятавшего деньги до возвращения хозяина, могло шокировать аудиторию. С другой стороны, еврейский закон, рекомендовавший зарывать деньги, имел в виду только сохранение вверенного другом или клиентом, а не наилучший способ распорядиться суммами, предназначенными для инвестиций (ср. Лк.19:13). Вероятно, с этой точки зрения поступок слуги́ выглядел глупым. Итак, и поведение слуги́, и реакция хозяина не вовсе неправдоподобны, но и то, и другое несколько необычно.{}

> Эта необычность отсылает нас ко второму уровню значений, тем более что завершающий рефрен разрушает границы образности данной притчи, описывая область вечной кары, где будет тьма, плач и скрежет зубовный вовеки (Мф.25:30). Хозяин – это Бог, слу́ги – разные типы людей. И пусть Бог, совмещающий в себе щедрого дарителя и строгого судью, не устраивает многих современных комментаторов, это вполне библейская картина.

> Не следует выжимать чересчур много смысла из других деталей. Отъезд хозяина не обязательно означает отсрочку в возвращении Иисуса, хотя позднее такое истолкование стало вполне естественным (см. выше). Деньги, розданные слугам, не нужно отождествлять с каким-либо конкретным Божьим даром или способностями. Бог может наделить человека самыми разными ресурсами или способностями. Размер вверенной каждому слуге суммы и стопроцентная прибыль, полученная первыми двумя, также не имеют конкретного эквивалента в духовных реальностях, хотя разнообразие перечисленных сумм и может служить намеком на то, что «благодать не оправдывает безответственности, и даже те, кто получил меньше, обязаны развивать и применять то, чем они обладают».{}

> Комментаторы готовы согласиться, что бо́льшая часть притчи составляет достаточно цельное единство,{} однако ст. 28-29 многим кажутся неаутентичными. Ст. 28, не ограничиваясь обещанием награды верным слугам и наказания неверных, утверждает, что хорошие слуги получат награду за счет плохих: «Итак, возьмите у него талант и дайте имеющему десять талантов». Ст. 29 создает дополнительную проблему, ссылаясь не на то, как слу́ги распорядились вверенным, а попросту на размер их имущества: «Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет». Тем не менее оба стиха выглядят вполне осмысленно как исконная часть притчи, и не следует отвергать их без внимательного рассмотрения.

> Ст. 29 хорошо вписывается в контекст повествования, поскольку подразумевает «имеющего» или «неимеющего» прибыль от вверенного ему, – в противном случае и дурного слугу нельзя было бы назвать «неимеющим», ведь он всё еще обладает одним талантом.{} Тот факт, что хорошие слуги получают награду за счет плохих, может означать попросту, что все дары принадлежат Богу и Он распределяет и перераспределяет их по своему усмотрению. В сюжете притчи это вряд ли могло быть показано каким-то иным способом, ведь хозяин отдал слугам почти всё свое добро (ст. 14) и у него нет иного источника для наград. Фрэнсис Бир справедливо признаёт единство ст. 28 с основным сюжетом притчи и указывает, что им подготавливается следующий стих, а потому кажется странным, что Бир отвергает аутентичность ст. 29.{}

> Большинство исследователей согласно в том, что притча о талантах у Матфея достаточно близко воспроизводит рассказ Иисуса, но совершенно иначе комментаторы воспринимают весьма схожую притчу о минах у Луки. Эти две притчи достаточно похожи, чтобы считаться версиями одного и того же рассказа, и вместе с тем настолько различны, что возникает мысль о существенной модификации или редактировании. Чаще всего предполагается, что Лука или унаследованная им традиция соединяют две притчи – притчу о талантах и о наследнике престола, который наталкивается на сопротивление граждан и в конечном счете истребляет их (см. ст. 12,14,15а,27 и упоминание городов в ст. 17 и 19).{}

> Вторая притча во многих подробностях напоминает поездку Архелая, сына Ирода Великого, в Рим в IV в. до н.э. с целью получить от императора подтверждение своего наследственного права владеть Иудеей. Одновременно в столицу выехало еврейское посольство, пытавшееся воспрепятствовать осуществлению этих планов, и поздне́е Архелай <расквитался> с евреями (ср. Иосиф Флавий Иуд. древн. 17:29-323, Иуд. война 2:80-100). Если убрать эти детали, текст мало чем будет отличаться от притчи о талантах у Матфея, – здесь упомянуты меньшие суммы, десять слуг вместо трех, и плохой слуга завязывает свой талант в платок. С другой стороны, ни одна из реконструированных притчей не представляется самодостаточной и последовательной. В каждой, по-видимому, имелись подробности, утраченные при слиянии.{} Поэтому предпочтительнее было бы по возможности последовательно интерпретировать текст в том виде, в каком он существует.

> Однако четыре главные проблемы препятствуют такому истолкованию. 1) Маловероятно, чтобы будущий царь наделил своих слуг столь незначительными денежными суммами. Один «фунт» (мина) составлял лишь сто ежедневных зарплат простого рабочего. 2) Еще менее вероятно, чтобы он поручил им вести́ торговлю на эти мизерные суммы. 3) Лишь трое из десяти слуг отчитались перед хозяином, остальные куда-то подевались. 4) В ст. 25 товарищи первого слуги жалуются на то, что он получил десять мин, а не на то, что ему дали в награду десять городов (ст. 17).{}

> Возражения 1 и 2 довольно субъективны и не имеют особого веса. В 2Мак.1:4 (описание <войны Селевкидов с Птолемеями, имевшей место в межзаветный период>) Арсиноя предлагает воинам своего брата Антиоха III по две мины каждому за победу над египтянами. «Мины» Луки скромнее, чем «таланты» Матфея, но тогда понятнее гнев хозяина, раз плохой слуга не решается рискнуть даже небольшой суммой. Более того, завязывать деньги в платок – это даже не соответствует законным и легальным способам хранения, и тем самым подчеркивается ненадежность слуги.

> Возражение 4 можно опровергнуть, предположив, что Иисус здесь внушает принцип «даже малый дар можно применить с пользой» (ср. Лк.16:10-12), или же допустив, что чем больше мин у слуги, тем больше он получает городов, поскольку ранее была проведена параллель между городами и минами. Кроме того, некоторые авторитетные источники выпускают ст. 25, а потому нельзя делать чересчур серьезные выводы на основании этого стиха и искать в нём ключ к изначальной форме или значению притчи.{}

> Наиболее существенно возражение номер 3. Странно, что третий слуга именуется ὁ ἕτερος. («единственный другой», вопреки RSV, NIV), словно прочих семи уже нет (Лк.19:20). Только с насилием над языком можно истолковать это выражение как описывающее другой «тип» слуг (ненадежных).{} Лучшая альтернатива – понимать это выражение как «следующий» (ср. Лк.4:43, Мф.10:23).{}

> Отсутствие семи слуг понятно, поскольку триадическая структура выстраивается с появлением первых трех (ср. Лк.20:31 пар.). Десять слуг вместо трех возникают постольку, поскольку контекст Луки предполагает большую и более разнообразную аудиторию (толпу, а не круг учеников, как у Матфея). Здесь имеется в виду и ближний круг учеников (их символизируют слу́ги), и толпа (горожане).{} Последовательность эпизодов у Луки подтверждает единство текста в том виде, в каком он дошел до нас. Структурно он распадается на три раздела:

>   А. Миссия (ст. 12-14) 
>        1. Отъезд аристократа (ст. 12)
>        2. Обязанности слуг (ст. 13)
>        3. Вмешательство горожан (ст. 14)
>   B. Сведе́ние счетов (ст. 15-23)
>        1. Возвращение аристократа (ст. 15)
>        2. Слуга А (ст. 16-17)
>        3. Слуга В (ст. 18-19)
>        4. Слуга С (ст. 20-23)
>   C. Су́дьбы (ст. 24-26)
>   1. Судьба слуг (ст. 24-26)
>   2. Судьба горожан (ст. 27)

> Единственный стих, препятствующий идеальному разделению притчи на три эпизода по три пункта в каждом, – это ст. 15. Если поместить его между ст. 23 и 24, разделы А и С окажутся в точном равновесии. Но, разумеется, аристократ должен сначала вернуться, а потом уж призвать слуг к ответу, так что художественную симметрию пришлось нарушить ради последовательного повествования.

> Итак, притчу Луки можно считать самостоятельной историей, схожей с притчей о талантах, но рассказанной Иисусом в другой ситуации.{} Лк.19:11 проясняет эту ситуацию: Иисус опровергает мнение, будто торжественный въезд в Иерусалим предвещает безотлагательное наступление Царства. Притча не намекает на конкретную продолжительность отсрочки, однако предполагает некий интервал, покуда слу́ги распоряжаются вверенными суммами. Содержание притчи точно соответствует ее фону у Луки{} и грозит осуждением тем среди слушателей, кто намеренно противится Иисусу. В качестве двух групп подчиненных здесь противопоставляются в первую очередь слу́ги и горожане, то есть сторонники и противники вельможи. Разделение слуг на хороших и плохих вторично.

> Две основные темы, связанные с этими большими группами персонажей, суть: 1) наказание тех в Израиле, кто явно отвергает Царство Божье, а также 2) необходимость для внешне послушных слуг Божьих хорошо распорядиться своей жизнью, в противном случае и они будут отрезаны от его благословения. Тема хозяина близко напоминает Матфея, хотя здесь она очевиднее связана с миссией Иисуса: 3) Бог действует через Иисуса, чтобы приобрести власть над всем, но полное его господство наступит после окончательной победы в будущем.{}