> Всякий раз, когда конкретная историческая ситуация делает этот вопрос актуальным, внутри христианского сообщества и за его пределами с новой силой вспыхивает спор о том, стои́т ли (или должна ли стоять) Церковь на позициях пацифизма. Противники пацифизма пытаются доказать, что пацифизм – ересь; пацифисты же заявляют или по крайней мере подразумевают, что неготовность Церкви единодушно поддержать пацифизм может быть истолкована лишь как отступничество и свидетельствует либо о недостатке мужества, либо о маловерии

> Наверное, лучше сразу же сформулировать тот тезис, который я собираюсь отстаивать в этом споре. Суть этого тезиса состоит в том, что неготовность Церкви поддержать пацифизм не есть вероотступничество – эта позиция основана на таком понимании христианского Евангелия, которое отказывается сводить это Евангелие к «закону любви». Христианство – не просто новый закон, т.е. закон любви. «Окончательность» христианской доктрины не может быть доказана с помощью исследований, цель которых показать, что только жизнь и учение Иисуса полностью и окончательно утверждают закон любви. Христианство – это религия, которая определяет всю полноту человеческого существования не только с точки зрения окончательной нормы поведения, выраженной законом любви, но также и с точки зрения человеческой греховности. Христианство признает, что тот самый человек, который может обрести свое истинное Я лишь путем неустанного стремления достичь самореализации вне самого себя, в то же время неизбежно поражен грехом неустанного стремления сделать свое частичное и мелкое Я истинным смыслом существования. Иначе говоря, христианство считает, что, хотя Христос есть истинная норма («второй Адам») для каждого человека, тем не менее каждый человек в каком-то смысле распинает Христа

> Евангельская Весть – это не закон, предписывающий нам любить друг друга. Евангельская Весть говорит нам о божественном милосердии, способном преодолеть противоречие в наших душах, которое сами мы преодолеть не в состоянии. Противоречие это состоит в том, что, хотя мы знаем, что должны любить ближнего, как самого себя, «в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего» (Рим 7:12), так что в действительности мы любим больше себя, чем своего ближнего.

> Благодать Бога, явленная во Христе, рассматривается христианской верой, с одной стороны, как настоящая «власть праведности», исцеляющая наши сердца от противоречий. В этом смысле Христос определяет действительные возможности человеческого существования. С другой стороны, эта благодать принимается как «оправдание»: скорее как прощение, нежели как власть, как снисхождение Бога, даруемое Им человеку, несмотря на то, что он никогда не постигнет полной меры Христа. В этом смысле Христос – «невозможная возможность». Верность ему означает реализацию в намерении, а не действительную, полную реализацию меры Христа. С помощью этой доктрины прощения и оправдания христианство определяет значение греха как постоянного фактора человеческой истории. Понятно, что эта доктрина ничего не значит для современной секулярной цивилизации или для секуляризованных и морализаторских вариантов христианства. Эта доктрина непонятна им именно потому, что они верят в существование некоего весьма простого способа преодолеть греховность человеческой истории.

> Интересно, что в наше время столь многие христиане полагают, будто христианство – это прежде всего «вызов» человеку, требующий от него подчиниться закону Христа, в то время как на самом деле это религия, которая имеет дело с проблемой, возникшей вследствие нарушения этого закона. Ни в коем случае не считая, что всё зло мира может быть исправлено, «если только» человек станет исполнять закон Христа, христианство всегда понимало достижение справедливости в греховном мире как чрезвычайно трудную задачу. Более серьезные направления в христианстве решительно дезавуировали утопические построения, которые часто отождествляются с идеей христианства.