> Таинство покаяния

<.....>

> Необходимо отметить несколько ошибок, которые могут нам встретиться в деле покаяния.

> 1) Формализация исповеди, когда исповедаться вроде нужно, а вроде и нечего, или когда мы превращаем исповедь в сухой «отчёт о проделанной работе». Здесь нужно помнить, что Таинство исповеди есть завершение и выражение внутреннего процесса покаяния, и имеет своё значение только при его условии. То есть, если мы исповедуемся без душевного покаяния, без прохождения, хоть в малой мере, указанных выше четырёх составляющих внутреннего делания, — мы подвергаемся опасности профанировать Таинство, и оно может стать нам «в суд и в осуждение». Не бывает такого, чтобы человеку было «нечего» исповедовать. Если человек ведёт внимательную жизнь и следит за чистотою своей совести, то он ежедневно замечает в себе то, что требует очищения, потому что внутренняя брань с грехом не прекращается в нас ни на день. Если не дела́ и слова́, то помыслы и чувства всегда требуют контроля, покаяния и благодатного исправления.

> 2) Есть также опасность подмены на исповеди, когда человек не видит своих действительных грехов, а вменяет себе грехи мнимые, или грехи маловажные считает великими: комара оцеживает, верблюда поглощает, по слову Господа (Мф.23,24), или, говоря словами русской пословицы, из мухи делает слона, а из слона — муху. Человек может каяться и угрызать себя, например, что он съел в пост печенье с непостным ингредиентом — каким-нибудь сxухим молоком, или что он не все молитвы из своего правила прочитал, — и при этом не замечать, что он годами отравляет жизнь своим ближним. Сюда же относятся часто встречаемые преуменьшения или преувеличения грехов. Преуменьшение грехов всегда связано с самооправданием. «Ничего особенного не делаю, грехи, как и у всех», или «ну все же так живут». Но очевидно, что греховность нарушения заповедей Божиих ничуть не уменьшается от массовости этих нарушений. Преувеличение грехов проистекает от нежелания или неумения человека правдиво разбираться со своей жизнью. «Во всём грешна», «все обеты Крещения попрал, во всём Богу солгал...» Начинаешь разбираться — оказывается, что всё же не «во всём»: поезда под откос не пускали, от Бога не отрекались... Нужно всегда стараться настраивать совесть по Евангелию, чтобы ясно видеть свои действительные грехи, немощи и страсти, а не прятаться за безответственными «во всём» или «как все». Неточность в этом вопросе опасна, ибо она приводит к неправильному взгляду на себя и на отношения с Богом и ближними.

> 3) Привыкание к исповеди и обесценивание ее: «Ничего, что согрешу, неважно: есть исповедь, покаюсь». Это манипуляция Таинством, потребительское к нему отношение. Такие «игры» с Богом всегда очень плохо кончаются: Бог строго наказывает человека за такое настроение души. От этого нужно беречься, и всегда быть честным с Богом и со своей совестью.

> 4) Разочарование в исповеди: «Вот, я годами хожу, каюсь, а страсти не отходят, грехи одни и те же». Это свидетельство тому, что мы не смогли определить свою меру: начитавшись аскетических книжек, мы решили, что за короткое время победим наши грехи и страсти. Но на это нужны десятилетия. Кроме того, Господь может промыслительно оставлять нам некоторые немощи и страсти, чтобы мы смирялись, не превозносились, не уповали на себя, а искали Бога и с терпением взыскивали Его помощи, чтобы определилась и утвердилась в постоянстве наша христианская воля, чтобы свобода и произволение постоянно выбирали Бога. Со временем страсти стихают, если не давать им пищи, иметь над ними контроль и исповедывать их.

> Поэтому никогда не надо отчаиваться. Даже если, к несчастью, произошло падение (хотя всеми силами нужно не допускать его!) — всегда нужно вставать, каяться, опять прибегать к Таинству исповеди, подвизаться против греха и никогда не смущаться и не унывать. Надо настроиться не на год-два борьбы с грехом, а лет на пятьдесят... тогда будет легче. Семь раз (на дню) упадет праведник, и встанет (Притч.24,16), говорит Священное Писание. Любовь Божия открыта нам, покаяние всегда доступно, вот и надо всегда прибегать к нему, с терпением и надеждой.

> Теперь скажем несколько слов о епитимиях. Обычно, когда мы крупно согрешим, нам дают епитимью. Епитимия — это добровольное исполнение исповедавшимся христианином по назначению духовника тех или иных внешних дел благочестия (пост, молитва, духовное чтение, милостыня и т.п.). Но часто её понимают, как «заглаживание», «искупление», «уравновешивание» греха. Это совершенно неправильно. Грех в Таинстве прощается и становится «яко не бывший», он изглаживается из бытия, его нет, он исчезает — и заглаживать и искупать, собственно говоря, нечего.

> Но остаются последствия греха. Если мы совершили грех делом — то это дело встраивается в причинно-следственную связь жизненных событий, и часто годами отражается на нас. И сам здравый смысл, и Священное Писание в таком случае требуют, чтобы мы исправили совершенное нами зло — например, загладили обиду, вернули украденное, а если это уже невозможно, особенно старались совершать добрые дела, противоположные тому, что мы натворили. Это будет деятельным покаянием.

> Если говорить о внутреннем человеке, то разрушительное действие греха на душу как бы по инерции продолжается даже тогда, когда грех прощен. Святитель Феофан Затворник сравнивает грех с занозой: занозу вынули, её уже нет, но осталась рана, и она болит, нуждается в лекарстве. Тогда предпринимаются определённые духовные действия и упражнения в виде молитвы, чтения, поста или чего другого, — для врачевания этой раны. Чем больше и опаснее для души грех, тем больше противопоставляются ему дела благочестия.

> Епитимья не есть наказание, смысл её педагогический, нравственный, чтобы помочь процессу покаяния. Но главное значение епитимьи — отлучение на какое-то время от Причастия, чтобы человек не относился к святыне легкомысленно, ценил её, с ответственностью проводил свою церковную жизнь. Кроме того, здесь преследуется духовно-врачевательную цель: как больной после операции нуждается в заживлении ран, а потом возвращается к обычному образу жизни — так и покаявшийся грешник посредством благочестивых усилий приводит душу в порядок, а потом допускается к Причастию.

> Итак, вот три значения епитимии: 1) отлучение на какое-то время от Причастия. Время отлучения устанавливается индивидуально, в соответствии с церковными канонами и тяжестью совершенного греха; 2) исправление содеянного греха, если это возможно; 3) усиленные против обычного благочестивые занятия: молитва, чтение Священного Писания и другое.

> Опасно, когда к епитимьи относятся формально, что часто встречается. Плохо также, когда епитимьями пренебрегают, потому что они — важная часть процесса покаяния. Если мы на исповеди получили епитимью — будем стараться её точно исполнить; душа получит большую пользу. Если епитимья нам не по силам — нужно сразу сказать об этом священнику, и совместно с ним определить ту меру, которую мы можем понести. Не нужно бояться или смущаться говорить об этом с исповедующим нас батюшкой: священник обязан сообразовывать накладываемую им епитимию с внутренним и внешним состоянием человека.

> Вот кратко мы затронули основные темы, связанные с покаянием: в Таинстве Покаяния Господь прощает нам грехи, воссоединяет нас со Своей Церковью, очищает нас, как новым крещением; оно, будучи регулярно нами воспринимаемо, восполняет недостаточность наших духовных усилий и дает нам благодатную помощь в борьбе с грехом. Участию в Таинстве обязательно должно сопутствовать внутреннее покаяние, состоящее в осознании греха пред Богом, укорении в нём себя, решимости не возвращаться к нему и молитвенного покаянного обращения сердца к Богу.

> Но у нас остаётся ещё один чрезвычайно важный вопрос: каково место покаяния в духовной жизни человека, и с каким духовным настроением оно должно совершаться? Важность этого вопроса заключается в том, что многие люди, столкнувшись с неправильным пониманием покаяния, не могут воспринять Таинство исповеди, отвращаются от него и не входят в Церковь. Это неправильное понимание выражается в следующих идеях: я — ничтожество, жалкий грешник, всё во мне — зло и грех, мне приготовлены вечные муки, страшный суд, ад, погибель; правда, есть шанс всего этого избежать. Этот шанс заключается как раз в том, чтобы всегда ощущать себя ничтожнейшим, грешнейшим, уродливым, недостойнейшим существом, ни на что, кроме греха, не годным (это называется «смирением»), и каяться, каяться, и только каяться всю жизнь. Целью духовной жизни при этом становится исключительно убеждение себя в крайней своей грешности, тотальное самоугрызение и ожидание наказания, ибо всего прочего мы абсолютно недостойны.

> Такую точку зрения вполне можно назвать очевидной псевдоаскетической крайностью, заключающейся в вырывании из церковного контекста и придании самостоятельного и всецелого значения частностям — пусть и важнейшим, но частностям — духовной жизни. «Есть сокрушение сердца правильное и полезное — к умилению его, и есть другое, беспорядочное и вредное — только к поражению», говорит о правильном и неправильном действии покаяния преподобный Марк Подвижник²⁴.

---

> Выше мы говорили, что покаяние предполагает не просто осознание греха в себе, но именно греха пред Богом. И это очень важно. Все чувства, которыми характеризуется покаяние — самоукорение, смирение, видение своих грехов и проч. (да и вообще вся духовная жизнь христианина), — в истинном их смысле должны быть не просто человеческими чувствованиями, эмоциями, движениями души, сердца, ума, — но чувствами совместными с Богом, именно религиозными. То есть они истинны и правильны только тогда, когда совершаются в Боге, пред Ним, совместным действием благодати Божией и нашей души, но ни в коем случае не сами по себе. Я обращаю на это особое внимание, ибо здесь корень всех религиозных ошибок. Только в этом контексте можно объяснить, что такое подлинное, настоящее смирение.

> Надо сказать, что это духовное качество, как никакое другое, неправильно понимается людьми. В нашем обиходе под смирением понимают унижение, готовность к издевательствам над собою, некий «мазохизм», пришибленность, задавленность личности и т.п. Но это совершенно не христианский, не евангельский взгляд. Смирение — это, говоря языком психологии, не комплекс вины и собственной неполноценности, не убеждение себя в ничтожестве. Смирение — это правда о себе и о своих отношениях с Богом, миром, другими людьми. Правда эта заключается в следующем. Действительно, сам по себе я — грешное, немощное и падшее существо: я несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр.3,17). Но это не вся правда. Это 10% правды. Если мы остановимся только на этом, это будет ложь, псевдосмирение, подмена. Другая часть правды, 90% её — что Бог не отринул меня, воплотился ради меня, взошёл на крест ради меня, пришёл и вселился в меня, и в Его Церкви я — Христов, он Господь и Бог мой, а я — Его: я причастник Его любви, милости, силы и правды. И это несравненно важнее моей греховности самой по себе. Я живу Им, и не хочу жить собою, своими страстями. И ради этой жизни с Богом, ради того, чтобы взыскать Христа, быть с Ним, чтобы благодатью Святого Духа восполнить свою немощь, я и каюсь, и молюсь, и воздерживаюсь, и борюсь с грехом, и соблюдаю уставы Церкви, — а вовсе не для того, чтобы констатировать ежечасно, что я грешник, и чтобы «изъесть» себя. Главное здесь — не человеческие грехи и немощи сами по себе, а то, что мы прежде всего — члены Церкви, члены Тела Христова, а потом уже — больные, немощные, бессильные, грешные, какие угодно. Главное — чтобы в центре всей нашей духовной жизни, на первом, главном месте был Господь Иисус Христос, а не «я» со своею будто «супергреховностью». Ни в коем случае нельзя рассматривать жизнь и человека исключительно с позиции греха.

> Смирение есть положительно-религиозное явление, то есть такое, в котором сочетается человек и Бог — не раз упоминаемая нами синергия. Безусловно, блаженны нищие духом (Мф.5,3); безусловно, что унижающий себя возвысится (Лк.18,14). Но при этом Господь говорит нам: вы — соль земли; вы — свет мира; да светит свет ваш перед людьми (Мф.5,13-15). В смирении невозможно разделить ви́дение своей греховности и ви́дение великой любви и уважения Бога к человеку. Подлинное сознание своей греховности — не человеческое «выжимание» из себя отвращения к себе, но действие Божие, когда в свете пришедшей в душу благодати Святого Духа человек видит себя так, как он есть, правдиво, безо всяких иллюзий. Ви́дение своей греховности неверно в отрыве от ви́дения себя «солью земли». Также неверно и почитание себя «светом мира» без осознания себя падшим существом. Одно без другого — ошибка, которая приводит к гордости — то есть отпадению души от Бога. (Обратите внимание, что не только духовное превозношение, но и неправильное самоукорение приводит человека к гордости!) Если же мы в самих себе правильно определим это соотношение, «нащупаем» правду о себе и о Боге, — то тут же мы получим духовный плод, то есть и обретём смирение. Оно свидетельствуется прежде всего двумя вещами: 1) в душу приходит мир от Бога — начаток духовной жизни. Без мира сердечного нет и не может быть никакой религиозной жизни: в мире место Его, говорит Псалом (Пс.75,3); 2) правильное отношение к другим людям. Святые видели себя хуже всех — это высокая мера, невозможная без обильного схождения в душу Святого Духа; наша же, начальная мера — правдивое, именно в свете опытно дознанного отношения Бога к людям, видение других людей такими же пред Богом, как и я. Если я — грешный человек, но любовь Божия принимает меня, то также Господь принимает и всех без исключения людей, независимо от их положения, социального статуса, сана, чина, взглядов и чего угодно.

> Очень важно знать и понимать, что покаянные чувства должны приносить человеку не уныние и отчаяние, не комплекс неполноценности (что бывает, когда мы лишаем покаяние вышеуказанного церковного контекста), а благодать Святого Духа. Это не восторги, не экзальтация, не кровяное разгорячение, — благодать Святого Духа свидетельствуется в душе тонким, мирным, радостным, смиренным, тихим, прохладным, истинно духовным чувством, дающим человеку мир, любовь и свободу, — и как бы «собирающим» человека в цельное и гармоничное существо, в то, чем он должен быть по замыслу Божию. И это, как пишет преподобный Макарий Великий, критерий правильности любого духовного делания: послушания, молитвы, чтения, хождения в храм, добрых дел и проч. Если то, что мы считаем покаянием, приносит нам в душу не благодать Духа Святого, а смущение, тяжесть, чувство вины, внутреннюю истерику, самоедство, — значит, мы покаяние понимаем неправильно.

> Притом надо сказать, что покаяние не охватывает всего внутреннего делания, оно — часть его, пусть важнейшая, постоянная, никогда не прекращающаяся; но не всецелая. Покаяние невозможно без живой веры в Бога, без благодарения Бога и без многого другого. Иногда утверждают, что покаяние — цель духовной жизни. Несомненно, покаянием должно быть растворено, по слову святителя Игнатия (Брянчанинова), всякое наше духовное делание, особенно молитва. Да и вся внутренняя жизнь как неотъемлемую часть, как некое обязательное условие, должна включать в себя покаяние. Но покаяние — это не цель духовной жизни, а, пусть и важнейшее, но средство.

> Цель же духовной жизни, повторим ещё и ещё раз — богообщение, и оно, как говорит святитель Феофан Затворник, должно свидетельствоваться чувством. «Не на крыльях или не на ногах, но чувством приближаемся мы к Богу» (блаж. Августин). Покаяние, собственно, и восстанавливает это чувство богообщения: вот главное, что совершается в этом Таинстве и вот его место в духовной жизни. Святитель Феофан пишет, что богообщение должно быть, пусть и в малой мере, постоянным, и коль скоро оно не ощущается, нужно бить тревогу и искать его, — в чём и заключается смысл любого духовного делания. И это вовсе не то, что запрещают св. отцы — дерзновенно искать духовных утешений, молитвенной сладости, откровений, видений, ощущений и т.п., считая себя как бы достойными их. Чувство богообщения совсем из иной области. Бывает, что Господь утешает душу, даёт ей вкусить благодати Святого Духа в возможной для каждого из нас полноте, чтобы мы знали и ощущали цель наших внутренних трудов, — что по очищении нас от страстей это будет неотъемлемым нашим достоянием, и чтобы мы трудились над собою («очистим чувствия и у́зрим», как поётся в Пасхальном каноне). Но мы должны понимать, что утешение от Господа в Его руке, а в нашей повседневной жизни это чувство богообщения свидетельствуется иным: прежде всего и главным образом тем, что свтятитель Феофан называет «ревностью о богоугождении». Ревность об угождении Богу представляет собою твёрдую, прочную как смерть решимость, несмотря ни на что, ни на какие ни внешние обстоятельства, ни внутренние скорби и уныние, — быть христианином, быть с Богом и исполнять Его волю в живом и непрестанном чувстве веры, благоговения и сыновней зависимости от Бога. И это — фундамент, на котором стои́т христианская жизнь. Богообщение есть безусловно дело благодати, о нём нужно иметь попечение, его нужно искать, блюсти, возгревать, — как раз этому и служит Таинство Покаяния.

> И еще об одном. Покаяние часто ассоциируется у нас с наказанием от Бога, и человек начинает себя пугать Богом: вечными муками, адом и проч. Но мы должны знать, что этого ни в коем случае нельзя делать. Нельзя себя пугать Богом. Покаяние — это таинство любви Божией, в нём мы соприкасаемся именно с ней, а если не так, то наше покаяние неправильное.

> Давайте поразмышляем: мы называем Бога Отцом. Но кто такой отец (при нормальном положении вещей, разумеется)? Отец даёт жизнь, он всецело заботится о своём ребёнке, он кормит и поит, он воспитывает и образовывает его, вдохновляет его, поддерживает, утешает, радуется за него. И наказывает, конечно, когда нужно; но только это ведь не главное во взаимоотношениях отца и его чада. Наказание бывает по необходимости, и, выполнив свою функцию, прекращается. Если люди — таковы, если такое человеческое отцовство, то — кольми паче Бог? Он ведь наш Небесный Отец, мы обращаемся к Нему: Отче наш, — а вовсе не: Наказатель наш... И покаяние наше, и самоукорение совершается именно перед Отцом Небесным — не вжав голову в плечи, в ожидании ярости и наказания за всякую мелочь, — а с сыновним доверием к нашему Отцу, и Спасителю, и – даже можно сказать — Другу, ближе Которого нет. Он, если и наказывает, то с великою любовью, и уж в самых крайних случаях, когда не обойтись без этого. И покаяние — это вернуться именно к Этому вот, Такому Богу, а не пугать себя Им.

> То правда, что должен быть страх Божий: в любви к Богу нет места фамильярности, развязности, панибратству, вседозволенности; но страх Божий — это не боязнь надзирателя в тюрьме; это — благоговейное сыновнее духовное чувство, осознание того, кто — Он, и кто — я. И потом: нам ведь дана заповедь — первая! — любви к Богу; но любви не может быть в «приказном порядке», она всегда возникает в ответ на что-то, — и наша любовь к Богу откликается на любовь Бога к нам. Вспомните евангельскую «притчу притч» о блудном сыне: он и попрал любовь отчую, и ушел, и наблудил; но когда он решил вернуться, — из соображений, между прочим, не духовных, а из-за голода, — как поступил отец его? Он увидел его издалека, и сжалился, и побежал, и обнимал, и целовал, и ни слова упрёка не сказал, и почтил честью, и в первую одежду одел, и в дом ввёл, и пир устроил — и это только слабые человеческие образы Божией любви (Лк. гл. 15). И именно она открывается нам в Таинстве покаяния, а не боязнь наказания. Бояться больше всего нужно того, чтобы не оказаться вне Бога, — что, собственно, и есть ад и вечные муки.

> Итак, вот каково церковное понимание Таинства покаяния: не как самоистязание, но как положительное религиозное дело, то есть совместное (от нас — покаянное делание, от Бога — Таинство любви) восстановление нарушенной нашими грехами связи с Богом, любящим и милосердным Отцом Небесным.