> Небо в душе

> «Вознеслся еси во славе, Христе Боже наш, радость сотворивый учеником...»³

> Можем ли, способны ли мы еще расслышать слова этого песнопения, уразуметь смысл удивительного праздника Вознесения Господня? Само слово «вознесение» так очевидно противоречит всем настроениям, всему духу современности, этого земного, низменного, к одной лишь земле обращенного мiра. Слова «вознесение», «небо», «слава», «радость» звучат как пришедшие с какой-то другой планеты, и антирелигиозная пропаганда, облеченная в одежды науки, умело потворствует этому настроению, умело играет на этой приземленности и прозаичности современной жизни. «Сказки, легенды, мифы! Всё это, — говорят нам, — не соответствует научному знанию о человеке, всё это не нужно».

> Еще немного, и нам скажут, что так же «не нужны» музыка, литература, искусство, — да, в сущности, уже говорят, ибо что такое этот пресловутый «социалистический реализм», как не потребность весь мiр искусства и вдохновения тоже подчинить скучнейшей и плоской «правде о человеке»? «Правда» же эта, по словам унылых и приземленных вождей, в том, чтобы постоянно что-то строить, и непременно «экономически обоснованное», серое, будничное, а человек в этой элементарщине должен почему-то находить единственную цель и единственное счастье своего существования.

> По существу, план ясен: в человеке нужно уничтожить всю «надстройку», которая состоит из мечты и красоты и которую можно определить как жажду вознесения. Ибо чудо человека всегда заключалось в том, что и придавленный к земле он способен был поднять глаза к небу, что, порабощенный материей, он находил в себе и над собой дух, что, будучи свидетелем уродства и зла, всегда, сознательно или бессознательно, стремился к чему-то прекрасному и высокому. И всё это он выражал, воплощал, воспевал в том, что сегодня развенчивается как сказка, легенда, фантазия, объявляется вредным и ненужным. «Будь человеком!» — говорят ему и предлагают на деле быть животным, отрицая всё то, что отличает его от животного. «Будь человеком!» — говорят ему и отрицают в нём не что иное, как саму человечность, которая есть прежде всего возможность, больше того — потребность, в вознесении.

> Над своей скоротечной жизнью, над мiром материи и естественных потребностей человек мало-помалу воздвиг поразительно лучезарное ви́дение мiра, горящего «звездной славой и первозданною красой». Он нашел в себе силы заговорить о свободе, любви, вечности и в итоге — о том даже, что и сама смерть будет поглощена… победою (1Кор.15:54). Он увидел себя обо́женным, небесным, вечным. И это ви́дение человек передавал из поколения в поколение, и каждое поколение по-своему воплощало его, по-своему радовалось ему, по-своему на него отвечало. Потом пришли очень нудные, очень самоуверенные люди, постоянно бубнившие о «прибавочной стоимости» и «классовой борьбе», которые объявили: «Всё ваше ви́дение — чепуха; истина в экономике и борьбе классов». И сразу стало на земле темно, холодно, тоскливо и страшно.

> Всё это я говорю с тем, чтобы возможно было хоть немного почувствовать смысл, радость, вдохновение этого праздника — праздника Вознесения, совершаемого на сороковой день после Пасхи. В нём нашла выражение — и какое выражение! — извечная тоска человека по горнему, небесному, его несогласие свести всю свою жизнь к муравьиной суете и сиюминутной борьбе за существование. Блажен муж… восхождения в сердце своем положи (Пс.83:6) — это было сказано за сотни лет до нашей эры. Тогдашний, так называемый первобытный человек уже знал, уже радовался этой возможности восходить, возноситься и уже тогда знал, что вознесение это — к добру и к свету, что оно есть торжество духа и духовного в нём, человеке.

> Утверждение вертикали

> Какой беспримерной радостью отзываются в верующем сердце эти слова — Вознесение Господне. И как трудно, почти невозможно объяснить и передать эту радость не только неверующему, что понятно, но и человеку, который «соглашается» допустить бытие Божие или присутствие в мiре некой «высшей силы».

> Трудно, потому что само понятие вознесения, или небесного восхождения, уже не находит опоры в былом представлении о человеке как существе, по природе своей предназначенном к движению, устремлению ввысь. Некогда человек, вся его жизнь и история мыслились «вертикально», как подъем, восхождение от земли к небу, от материи к духу, от человеческого к Божественному. Восхождения в сердце своем положи (Пс.83:6)^* — эти бесконечно древние слова псалма воспринимались не только как прекрасная поэзия, но и как самоочевидная истина. И сам язык человеческий, естественно, выражал это восприятие в словосочетаниях «закат и восход», «упадок и взлет» и т.п.

> Но потом пришли люди, которые стали рьяно доказывать, что такое вертикальное понимание человека — ложь, а мечта о небе и небесном восхождении — вредная фантазия, отвлекающая нас от земли и ее дел. Эти люди объяснили нам, что идти нужно только вперед, но никоим образом не вверх, ибо никакого «верха» нет. Таким образом, вертикальное измерение сменилось горизонтальным. Человеку приказано было удовлетвориться горизонталью (само слово «прогресс», которым эти люди обогатили человеческий язык, означает именно движение по горизонтали) и найти в этом величайшую, окончательную истину.

> Но никто никогда толком не объяснил, что означает это «вперед», где его предел и какое мне, в сущности, до него дело, если меня-то всё равно ни при каких условиях в нём не будет. Действительно, то «светлое будущее», в которое нас призывают верить, есть будущее буквально ничье, ибо тех, кто предположительно должен им воспользоваться, еще нет на свете, а те, кто есть сейчас, участия в нём, естественно, не примут, ибо их уже не будет. Но мы так привыкли к этой схеме, что почти неспособны почувствовать, что большего кошмара, более страшной бессмыслицы не было еще выдумано на земле и что горизонтальное понимание человека на деле привело к настоящему отрицанию того же человека, который стал инструментом безличного, эмпирически недоказуемого и никому не известного «будущего».

> Потому-то и так трудно нашему современнику, которому с детства внушают веру в прогресс, понять, что на протяжении веков существовало и продолжает существовать совсем другое понимание человека — то, которое я и назвал вертикальным. И что праздник Вознесения Господня, с незапамятных времен наполняющий радостью сердца христиан, есть выражение такого понимания в молитвах, песнопениях, иконописных образах.

> Согласно Евангелию, Господь пришел с учениками в Вифанию и, подняв руки Свои, благословил их. И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они же поклонились Ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью. И пребывали всегда в храме, прославляя и благословляя Бога (Лк.24:50-53). Всего несколько слов! Но попробуем раскрыть, хотя бы слабым намеком, почему эта «великая радость» осталась с нами, живет и всё так же, как тогда, наполняет сердце.

> Вставим эти слова в контекст всей христианской веры – веры в то, что в Иисусе Христе явлено мiру совершенное человечество. Явлен Человек, вся жизнь Которого в том, чтобы до конца воплотился в Нём Бог. Явлен Бог, ставший Человеком, и Человек, принимающий Бога как содержание и исполнение своей жизни. И вот в конце всего, как последняя радость, последнее исполнение – восхождение этого Человека на небо. Не Бог уходит от Него, нет! – Он, Человек, возносится, Он, т.е. вся Его жизнь исполняется вечности, раскрывается как вечная, неумирающая, вечно живая реальность. О, это вовсе не древнее дохристианское учение о бессмертии души, о загробном мiре. Ибо возносится не душа, а Человек, и это значит – вся Его жизнь, весь Его мiр. И это значит также, что всё в мiре возносимо, что настоящая судьба его и цель – восхождение ввысь, к исполнению и торжеству вечной жизни.

> Своим учением о воскресении и вознесении христианство радикально противопоставляет себя всем древним и в конце концов малоутешительным верованиям о «потустороннем мiре». Ибо если всё дело в бессмертии души, то не нужно воскресения, оно бессмысленно; если всё дело в загробном, или потустороннем, мiре, то не нужно вознесения, оно также бессмысленно. Но христианство учит о воскресении – о том, что любовь и жизнь сильнее смерти, т.е. распада, что они восстанавливают всё распадающееся от недостатка любви и жизни. И оно же учит о Вознесении, т.е. о вертикальной направленности самого мiра и самой жизни, об их исполнении в небесном, Божественном и вечном образе.

> Восхождения в сердце своем положи... Пойми, что ты по самой природе своей создан для этого восхождения, что первый и последний двигатель твоей жизни — то небо, которое ты находишь сперва в себе самом, в своей жажде совершенства, света, вечности. Пойми, что на мiр можно смотреть горизонтально, и тогда, несмотря на все теории прогресса, он бессмыслен. «И после глупой жизни придет глупая смерть»⁷ — в этой одной фразе Льва Толстого больше правды, простой человеческой правды, чем во всей риторике «прогресса» и «счастья будущих поколений». Но если правда то, что восхождение возможно уже теперь, что моя короткая, едва вспенившаяся, как пузырь на воде, жизнь может стать восхождением, если правда то, что я сейчас, здесь могу прикоснуться к вечности своей любовью, радостью, добром, стремлением к Истине, — тогда мiр не бессмыслен.

> И понятна тогда великая радость учеников при возвращении с горы Вознесения, когда окончательно открылось, что небом наполнена душа человека и вся жизнь его есть восхождение к небесной славе.

> «Вознеслся еси во славе, Христе Боже наш, радость сотворивый учеником обетованием Святаго Духа /.../ никакоже отлучаяся, но пребывая неотступный, и вопия любящим Тя: Аз есмь с вами и никтоже на вы». Вот песнь праздника Вознесения. Ею мы призваны жить и в ее свете совершать свое восхождение.