> СВЯТОСТЬ.    Воплощенная суть (продолжение)

> В прошлой беседе я говорил, что для христиан христианство есть, прежде всего, путь и образ жизни. Христианское учение — богословско-философское ли, как объяснение мiра, моральное ли, как свод нравственных правил и предписаний — не поддается отвлеченному обоснованию. И это потому, что в центре, в основании христианской веры — не доктрина, не мораль, а Христос — Его живой образ, Его жизнь, Его любовь. Отсюда, говорил я, исключительное значение святых, которые для христиан и были всегда главным доказательством, главным свидетельством истинности христианской веры. И потому в наши дни, когда против религии столько пишут и говорят с позиции отвлеченных рассуждений, уместно вспомнить хотя бы некоторые из этих образов святости — образов, в которых христианство от начала и до наших дней находило свое воплощение.

> Вот перед нами человек по имени Игнатий, живший в конце первого — начале второго веков нашей эры в городе Антиохии. Об Игнатии Антиохийском мы знаем из писем, которые он как епископ, т.е. глава христианской общины Антиохии, написал другим церквам. Из них известно, прежде всего, что епископ Игнатий был арестован римскими властями, преследовавшими христианство, и отправлен на смертную казнь в Рим²⁸⁵. Большинство дошедших до нас писем написано им как раз на этом смертном пути. Многие христиане, встречавшие Игнатия по дороге, пытались ему помочь, искали связи в Риме, чтобы спасти его от смерти. И вот в ответ на эти попытки, в ответ на эту любовь Игнатий умоляет не спасать его, выражая радостную уверенность в том, что мученическая кончина для него — начало настоящей жизни.

> Послушаем его. «Я пишу всем церквам и всем говорю, что добровольно умираю за Бога. Огонь и крест, множество зверей, расчленение, раздробление костей, расторжение членов, сотрение всего тела, лютые муки — пусть всё это придет на меня, только бы достичь мне Иисуса Христа. Лучше мне умереть за Иисуса Христа, нежели царствовать над всей землей. Его ищу, за нас умершего, Его желаю — за нас воскресшего. Приближается рождение мое, простите меня, братья. Не препятствуйте мне войти в жизнь, не желайте мне смерти. Хочу быть Божиим, не отдавайте меня мiру. Пустите меня к чистому свету. Придя туда — человеком Божиим буду. Позвольте мне быть подражателем страданий Бога моего. Кто сам имеет Его в себе, тот поймет, чего желаю я, и окажет сострадание, видя, что заботит меня»{}.

> Удивительные слова! И это всего лишь одна цитата из семи пространных писем, ясно показывающих, как разгорается эта радостная жажда, это почти физическое видение света и победы. Что же это? Фанатизм? Исступление мистика-изувера? Совсем нет! Ибо в тех же письмах Игнатий, престарелый и умудренный опытом епископ, дает христианам множество самых практических советов, заботится об устроении Церкви и ее единстве, о чистоте церковного учения, о помощи бедным и т.п. В этих письмах нет никакого эмоционального возбуждения, никакого надрыва — только спокойная уверенность, доказывающая, что святой Игнатий, как и великое множество других первохристианских мучеников, непрестанно ощущал в себе присутствие воскресшего Христа. И это присутствие было для него не идеей, не умственным построением, а живым опытом. Тем опытом, о котором напоминает нам каждый год на Пасху Церковь словами: «Воскресе Христос, и жизнь жительствует^*». И это еще раз доказывает, какое значение в христианстве имеет опыт победы жизни над смертью.

> Проходит пятьдесят-шестьдесят лет, и перед нами совсем другой образ — Иустин, римский философ, глава философского училища. О своих долгих духовных исканиях, размышлениях над смыслом жизни и о трудном пути к истине он сам рассказал в дошедшем до нас произведении «Беседа с Трифоном». Блестяще образованный, Иустин искал эту истину у Платона и Аристотеля, у стоиков и пифагорейцев, т.е. во всех философских и научных системах своего времени. И вот наконец нашел Христа и христианство. «Внезапно, — говорит Иустин, — разгорелся во мне огонь, и объяла меня любовь, и, размышляя, я только здесь (т.е. в христианстве. — Прот. А.Ш.) нашел истинную и полезную философию». Внешне Иустин не изменил свою жизнь, остался учителем философии. Но вот последовал донос, и его вместе с несколькими учениками арестовали. До нас дошла стенографическая запись допроса Иустина судьей Рустиком:

> «Так ты христианин? — спросил судья.
> – Да, я христианин, — спокойно ответил Иустин.
> – Послушай, — сказал ему Рустик, — ты, который называешься
ученым и думаешь, что знаешь истинное учение! Если тебе после бичевания отсекут голову, уверен ли ты, что взойдешь на небо?
> – Я надеюсь получить этот дар, если претерплю всё это.
> – Так ты думаешь, что взойдешь на небо и получишь там награду? — спросил еще раз Рустик.
> – Не думаю только, — отвечал Иустин, — но знаю и вполне уверен в этом. Наше пламенное желание — пострадать за Господа Иисуса Христа, ибо это дарует нам спасение и дерзновение на страшном и всемирном суде нашего Владыки и Спасителя. Делай, что хочешь: мы — христиане»^**.

> Тогда последовал приговор: за отказ принести жертву богам и неповиновение правительственному указу подвергнуть арестованных бичеванию и отсечь им головы²⁸⁸.

> Итак, снова перед нами — не отвлеченное рассуждение, а простое и как бы самоочевидное: "Я знаю, я вижу". Это не пессимизм восточных мистиков, не пафос изуверов, а спокойный свет веры. Сила и истина христианства для христиан в том, что оно, действительно, меняло и преображало жизнь и смерть людей. На этих свидетелях христианство и держится, <благодаря им> оно и непобедимо.

[ протопр. Александр Шмеман.
 оп. в сб. "Беседы на Радио «Свобода»", т. I ]