> <.... Став христианином>, я долгие годы не молился по готовым текстам, кроме "Отче наш". Собственно, я пытался обходиться вообще без слов, не выражать ими мысли. Даже молясь за других, я по возможности не называл имена, а представлял себе людей. Наверное, молитва без слов (если она получается) и вправду лучшая, но сейчас я вижу, что, стремясь сделать ее для себя хлебом насущным, переоценивал свои умственные и духовные силы. Чтобы она ладилась, нужно быть "в отличной форме". Иначе мысленные усилия станут обычными фантазиями, а поддельные чувства жалки. Когда приходит золотой миг и Господь действительно дает возможность молиться без слов, лишь глупец отвергнет этот дар. Но Он позволяет это не каждый день (по крайней мере, мне). Моя ошибка была в том, что Паскаль, кажется, назвал "заблуждением стоицизма": мы воображаем, будто всегда способны на то, на что способны лишь иногда.

> Поэтому для меня менее важно, чем для тебя, как молиться: готовыми словами или своими — они всё равно вторичны, как якорь или движение дирижерской палочки (не сама музыка). Они направляют в нужное русло хвалу, покаяние или просьбу, которым иначе свойственно превращаться в широкие и мелкие лужи. Какая разница, кто первым составил молитву? Если мы, то через неизбежное повторение слова скоро выльются в правило. Если кто-то другой, мы будем понимать молитву по-своему.

> Взгляды меняются и, думаю, меняться должны. Сейчас я делаю упор на "собственные слова", но немножко вставляю и готовые тексты.

> <...> На <освящении> Храма Соломон сказал, что каждый молящийся знает "бедствие в сердце своем".^[1] Но ему ведома и радость в сердце. Нет человека, одинакового со мной, и нет ситуации, одинаковой с моей. К тому же и я, и ситуация всё время меняются. Готовый текст не больше поможет общению с Богом, чем общению с тобой.

> Всё это очевидно. Возможно, сложнее будет убедить тебя в том, что полезна и толика уже готовых текстов — для меня, конечно. Общеобязательных правил я не составляю.

> Во-первых, так я не теряю связь со "здравым учением".^[2] Когда человек предоставлен самому себе, ему легко соскользнуть с "веры однажды переданной"^[3] к химере под названием "моя религия".

> Во-вторых, "готовые" тексты напоминают мне, "о чём надо просить"^[4], особенно — когда молишься за других. Кризисы как телеграфные столбы: чем ближе столб, тем больше он кажется. Разве нет опасности того, что наши серьезные, постоянные, объективные (а часто и более важные) нужды будут вытеснены? <.....>

> Наконец, так появляется какая-то обрядовость. По-твоему, именно это нам и не нужно. По-моему, она часть необходимого. Хотя я понимаю тебя, когда ты говоришь, что молиться по готовым текстам — всё равно что ухаживать за собственной женой по Петрарке или Донну. <...>

> Между человеком и Богом устанавливается такая сокровенная и тесная связь, какая невозможна между двумя людьми. Но между обеими сторонами — и большая дистанция. Мы сообщаемся не с "Полностью Иным" (это бессмысленно), но с "Невообразимо и Нестерпимо Иным". Мы должны (я надеюсь, иногда это получается) одновременно сознавать и теснейшую близость, и бесконечное расстояние. <....>

> <.....> Когда Данте увидел на небесах апостолов Христа, они ошеломили его, как горы. Против молитв к святым можно возразить многое, но, во всяком случае, святые напоминают нам о том, что в сравнении с ними мы очень малы. Насколько же меньше мы перед их Господом!

> Немного традиционных и готовых молитв помогают мне выправить, скажем так, самонадеянность. Они дают жизнь одной из сторон этого парадокса. Но парадокс многогранен. Лучше не благоговеть совсем, чем иметь благоговение, отрицающее близость.

* * *

> <....> В <защиту молитв к святым> есть такой богословский довод: если можно просить о молитве живых, почему нельзя просить умерших? Но есть и серьезная опасность. <..> глупо уподобляют Небеса земному <ведомству>, где оборотистые просители пускают в ход нужные связи, отыскивают лучшие "каналы" и примыкают к наиболее влиятельным группировкам. Сам я этого не делаю и делать не собираюсь, но кто я такой, чтобы судить других? Надеюсь лишь, что в англиканской церкви не вздумают никого канонизировать. Можно ли вообразить лучший рассадник новых разделений между нами?

> Утешает одно: в то время как среди христиан нет единодушия в вопросе о разумности и даже правомерности молитв к святым, молиться вместе с ними нам разрешено — "со ангелами и архангелами и всеми небесными силами".^[5] <...> недавно я включил эти слова в свои молитвы, украсив ими, как гирляндой, "да святится имя Твое". Это, кстати, иллюстрация к тому, что я говорил <...> о "готовых" молитвах. Все они напоминают одну. Я понял, что это добавление очень важно. Никто и никогда его не отрицал (теоретически). Но совсем другое дело осознать это в нужный момент и пожелать, чтобы твое слабое чириканье соединилось с голосом великих святых и (мы надеемся) дорогих нам усопших. Они могут заглушить дурное и подчеркнуть хорошее, даже если хорошего почти нет.

> Ты скажешь, что между общением святых в моем понимании и настоящей молитвой к святым мало разницы. Тем лучше, если так. Мне подчас ясно видится воссоединение, захлестнувшее нас гигантской нежданной волной, — быть может, в миг, когда официальные представители еще будут считать его невозможным. Споры обычно нас разделяют, дела порой соединяют.

> Говоря о молитве без слов, я совсем не имел в виду что-либо столь же возвышенное, как "молитва тишины" у мистиков.^[6] И в слова о необходимости быть "в отличной форме" вкладывал не только духовный смысл. Состояние тела тоже важно: по-моему, можно находиться в состоянии благодати и очень хотеть спать.

> <...> ни один нормальный человек, у которого есть возможность планировать день, не отложит основные молитвы до того часа, когда пора ложиться, часа явно худшего для всего, что требует сосредоточенности. <... Но> это не всегда удается. Если день сильно загружен, я стараюсь выкроить для молитвы любые время и место — пусть очень неподходящие, — только бы не отодвигать ее напоследок. Если предстоит поездка (а в конце ее, скажем, неприятная встреча), я скорее помолюсь в переполненном поезде, чем стану дожидаться полуночи, когда ты добираешься до своего номера с пересохшим горлом, головной болью и путающимися мыслями. В менее занятые дни годятся скамейка в парке или небольшая улочка, где можно прохаживаться взад-вперед.

> Один человек, которому я всё это объяснял, спросил: "А почему бы вам не заходить в церковь?" <...> мне не везет на церкви. Не успею я войти и собраться с мыслями, как что-то происходит. Или начинают играть на органе. Или вдруг появляется благочестивая дама в калошах, с шваброй, ведром и щеткой и начинает возиться с цветами в вазах или выбивать пыль из подушек, на которые становятся коленями. Конечно, спаси ее Господь, "труд — это молитва", ее молитва делом может стоить десяти моих обычных. Но мне-то от этого не легче.

> При молитве в незнакомом месте и в непривычное время на колени, конечно, не встанешь. Думаю, это плохо, ведь в молитве должны участвовать как душа, так и, слава ему, тело. Мое тело не раз меня ставило в затруднительное положение, но сам я ставил его в такое положение еще чаще. С послушным воображением желания не создавали бы столько проблем. Хорошо, что это не так,  — если бы не тело, нам никогда бы не постичь всё величие Божией славы, которую мы воспринимаем через чувства. Ведь животным это неведомо, а ангел, наверное, чистый разум. Они понимают цвет и вкус лучше наших прославленных ученых, но есть ли у них сетчатка и нёбо? Мне кажется, что красота природы — тайна, которую Бог открыл только нам. Возможно, это было одной из причин, по которым мы сотворены и по которой так важно учение о воскресении тела.

> <....> Становиться на колени, конечно, хорошо, но есть вещи поважнее. Лучше молиться сосредоточенным сидя, чем полусонным на коленях. <...>

> От одного пастора я как-то услышал, что прекрасное место для молитвы  — вагонное купе (если ты в нём один). "Внимание рассеивается настолько, насколько нужно". Когда я попросил его объяснить, он ответил, что немного внешних помех желательно, ибо полная тишина и уединение открывают человека для помех внутренних. Про себя я бы так не сказал, но представить себе это вполне могу.

> <...> не знаю почему, молясь за других, ты обязательно хочешь звать их не по фамилии, а по имени. Я уверен, что фамилии Богу тоже известны. Многие люди попадают в мои молитвы только как "старик из Кру", "эта официантка" или даже "тот человек". Их имена можно позабыть или не знать вообще, но всё же помнить, как они нуждаются в том, чтобы за них молились.