> КРЕЩЕНИЕ ГОСПОДНЕ

> 3

> Почему же захотел, почему потребовал от Иоанна крещения Иисус — Сын Божий, пришедший в мир исцелить грех Своей безгрешностью, приобщить человека к Божественной жизни? Этот вопрос был, как мы знаем из Евангелия, и в сердце самого Иоанна: "Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?"

> Вот ответ Церкви: принимая крещение Иоанново, Христос отождествляет Себя со всеми людьми, всеми — без единого исключения  — грешниками, нуждающимися в прощении, спасении, возрождении... Отождествляет Себя со всеми и с каждым из нас. Своим крещением Он свидетельствует, что пришел не для того, чтобы судить и осуждать, не для того, чтобы извне, с высоты Своего совершенства и Божества дать нам закон и правила, а для того, чтобы соединиться с нами, чтобы, став одним из нас, сделать нас участниками своей совершенной и безгрешной жизни. "Вот Агнец Божий, берущий на Себя грехи мира", — говорит про Него Иоанн Креститель. В наш мир Христос вошел как младенец, и в Своем рождении Он принимает на Себя, Своею делает нашу человеческую природу. Сын Божий становится Сыном Человеческим. Но не для праведников, а для грешных и погибающих пришел Он на землю, их возлюбил Он Своею жертвенной любовью, им отдает Себя и всю Свою жизнь. И вот в Крещении Иоаннове Он, безгрешный, — с нами, грешными. Он, Спаситель, — с погибающими, ибо никакой грех не может преодолеть любви Бога к человеку. Он соединяется с грешным человечеством, как позднее, в конце, Он, бессмертный, вольно соединится с человеком и в смерти.

> Всё это свидетельствует о том, что Христос хочет спасти нас любовью и только любовью, а любовь — это всегда и прежде всего соединение с тем, кого любишь. Как сказано у пророка Исайи: "Он взял на Себя наши немощи, понес наши болезни, и ранами Его мы исцелились".

> Но есть и второй смысл, еще более глубокий, еще более радостный в крещении нашего Господа и Спасителя в струях иорданских. Вот после крещенской службы выходим мы, верующие, на водоосвящение. Раздаются торжественные, ликующие слова псалма: "Глас Господень на водах...", и раскрывается нам смысл и значение воды как образа жизни, как образа мира и всего творения. И вот в эту воду спускается, в нее погружается, с нею соединяется пришедший в мир — для его спасения и возрождения — Бог. Мир оторвался от Бога, забыл Его, перестал видеть Его и погрузился в грех, темноту и смерть. Но Бог не забыл мира и вот возвращает его нам, сияющий звездной славой и первозданною красой. "Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой". В этом мире всё, включая саму материю, самое вещество его, становится снова путем к Богу, общением с Ним, возрастанием в этой живой и вечной жизни. Пришествие Бога к Своему творению празднуем мы в радостный и светлый день Богоявления. "И се, отверзлись Ему небеса..."

> Мы не знаем, что точно ощутил Иоанн, когда трепетной рукой прикоснулся к Спасителю, как увидел это отверстое небо, какой голос услышал. Но был несомненно этот момент ослепительного света, когда всё вспыхнуло и загорелось радостью первозданной красоты, когда мир открылся как мир Божий, очищенный, омытый, возрожденный, наполненный хвалы и благодарения. "Христос приходит обновить всю тварь". Обновление празднуем мы, когда видим священника, кропящего храм новой святой и Божественной водой, кропящего затем нас, наши дома, всю природу и весь мир. Когда видим людей, устремляющихся к этой живой воде, льющейся к жизни вечной.

> Итак, всякий жаждущий да приходит к Нему и получает дар воды живой, дар новой, чистой и возрожденной жизни.

---

> О ВЕРЕ

> 3

> Я верю в Бога... Но что такое вера? Если вдуматься в то, что значат эти слова, посмотреть на это утверждение  — "я верю в Бога" — как бы со стороны, оно становится таинственным... И это несмотря на то, что нам казалось: мы понимаем его.

> Прежде всего, конечно, очевидно, что вера не то же самое, что знание, во всяком случае, — знание в общеупотребительном, житейском смысле слова. Если я говорю: "Я верю в Бога", то есть я знаю, что есть Бог, — то знание это ни в коем случае не подобно тому знанию, что в моей комнате стоит стол, а за окном идет дождь. Это последнее знание, то, которое мы называем объективным, не зависит от меня, оно входит в мое сознание помимо моей воли, помимо какого бы то ни было свободного выбора. Оно действительно "объективно", и я — то есть субъект, личность во мне — могу только принять его, сделать его своим. Когда же я говорю, что я верю в Бога, утверждение это требует выбора, решения; предполагает, иными словами, какое-то очень личное участие всего моего существа. И как только это личное участие, этот выбор исчезает — мертвой, фактически несуществующей становится и моя вера Верим-то мы по-настоящему отнюдь не всегда, так что веру никак нельзя превратить просто в объективную, всегда самой себе равную часть моих убеждений, моего мировоззрения.

> Много людей обращается к Богу в страхе, в несчастье, в страдании, но проходят эти минуты, и люди возвращаются к жизни, никакого отношения к вере не имеющей, и живут так, как если бы никакого Бога не было. Еще больше людей верит не столько в Бога, сколько, как это ни странно, — в религию. Им попросту хорошо, уютно, успокоительно в храме, многие из них с детства привыкли к этой "священности" храма и обрядов. Здесь всё красиво, глубоко, таинственно — не то что в уродливом и злом повседневном мире. И люди, в сущности, никогда не задумываясь и не углубляясь, держатся за эту "религиозность". Но это почти не имеет отношения к "реальной" жизни. Религиозность дает хорошие и чистые "переживания", помогает жить. И всё же религия здесь сама по себе, а жизнь сама по себе.

> Наконец, есть третья категория людей. Это те, которые считают, что религия полезна и нужна для человеческого общества, для нации, для семьи, для детей, для умирающих и больных, для поддержания честности и морали, которые, иными словами, сводят религию к приносимой ею пользе. Я помню, когда я был молодым священником, матери обращались ко мне, прося помочь им — при помощи исповеди — искоренить в их детях ту или иную скверную наклонность. "Скажите моему ребенку, что Бог всё видит, он испугается и не будет делать этого и этого..."

> Религия — помощь и утешение. Религия — как некое удовольствие от священного и возвышенного. Религия как польза. Замечу, что во всём этом есть своя доля правды. И, однако, сведенная только к этому, религия не есть та вера, о которой апостол Павел на заре христианства сказал: "Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом".

> Вдумаемся в эти странные слова: "осуществление ожидаемого, уверенность в невидимом". Странные потому, что каждое из них включает в себя, по-видимому, противоречие. Ведь если я чего-то ожидаю, то потому как раз, что оно еще не осуществилось, иначе нечего было бы и ожидать... И как может невидимое, то есть то как раз, что не может быть проверено, быть увидено, узнано, стать во мне уверенностью, то есть достоверностью, реальностью, обладаньем? А между тем именно так, именно этими с виду парадоксами, определяет апостол Павел веру. Заметим прежде всего, что в этом определении нет слова "Бог". Это слово появляется дальше, в следующих стихах его послания. Тут же он говорит о вере как об особенном, присущем человеку состоянии, о некоем даре, которым он обладает.

> Что же это за дар? На вопрос этот можно ответить так: стремление, тяга, ожидание чего-то желанного, предчувствие чего-то иного, для чего только и стоит жить.

> И вот странно — почти так же определяет человека безбожник-философ Сартр: человек, говорит он, "есть бесполезная страсть". Он называет эту страсть, это стремление "бесполезными", потому что, по его убеждению, они иллюзорны и на деле человеку некуда стремиться, нечего ожидать, нечего жаждать. Но важно то, что и он находит в человеке ожидание и жажду. Так вот, вера, по апостолу Павлу, и есть знание того, встреча с тем, чего человек, сам того, может быть, не зная, ожидает; стремление и жажда, которые и являются его жизнью. Не будь этой жажды, этого ожидания, не было бы и встречи. И не будь того, чего человек жаждет, не было бы в нём и этого ожидания. И в этой встрече невидимое становится уверенностью, то есть обладанием и реальностью.

> Всё это значит, что в христианском опыте веры эта последняя есть плод и проявление не знания просто, не вывод из рассуждений и проверок, не умственная выкладка и, вместе с тем, не просто религиозная эмоция, которая сейчас есть и которой через минуту, может быть, не будет, ибо она выветрится, но вера есть встреча, реальная встреча чего-то самого глубокого в человеке, некоего присущего ему ожидания с тем, на что это ожидание направлено, даже если и не знает этого человек. Об этой встрече, об этом "осуществлении ожидаемого" и "уверенности в невидимом" лучше всего сказал блаженный Августин: "Для себя создал Ты нас, Господи, и не успокоится сердце наше в нас, пока не найдет Тебя". А это и подводит нас к третьему, самому таинственному слову нашего исповедания веры: "Я верю в Бога", — это подводит нас к слову Бог.

Если Вы хотите поддержать проект "Христианское просвещение" или сотрудничать с ним...