Благодать Господа Иисуса Христа, любовь Бога Отца и общение Святого Духа да будет с вами! | ||||||||||||||||||
Тема выпуска: Этот выпуск двойной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 2 примерно равные части. В конце выпуска форма для выражения Вашей его оценки и мнений. | ||||||||||||||||||
> Еяже ничтоже в мире нужнейше*> "Человек, который никогда не был в церкви, Богу не молился, не может жить по совести". Такое утверждение встретил я на днях в одной из книжек, имеющихся сегодня в нашей церковной книготорговле. Смелое заявление! А как же язычники, о которых апостол Павел говорит следующее: "Когда народы, не имеющие закона, по природе (physei) действуют (poiosin) согласно закону, то эти люди, не имея закона, сами себе закон, они показывают, что у них в сердцах написано, что именно предписывает закон, о чём свидетельствует их совесть и то, о чём они думают, в одних случаях обличая себя, а в других защищая" (Рим.2,14-15)? > Бывают, к счастью, совестливые, честные и чистые язычники или безбожники, но бывают, увы, и бессовестные христиане, включая людей, формально во всём следующих тому, что ждет от них Церковь. > "Христос невидимо стоит"> Бог, действительно, говорит с нами прежде всего и слышнее всего именно через нашу совесть. Более того, если совесть молчит, и я что-то делаю или, наоборот, останавливаю себя, ибо так надо, из чувства долга, в силу того, что того требует закон, положено по традиции или по той причине, что делать это велит духовник, это опаснейший признак духовного сна или дремоты. Что же касается духовника, то он, наверное, вообще не должен запрещать или приказывать. Его задача прежде всего заключается в том, чтобы быть свидетелем и не более (!) на исповеди ("аз же точию свидетель есмь") и, если он считает это абсолютно необходимым, дать совет. Прислушаться к совету священника или нет на это есть свободная воля его прихожанина. > А батюшка? Он должен постараться дать этот совет так, чтобы его услышали. Достучаться до сердца прихожанина, разбудить его, но ни в коем случае не давить на него и не ломать его при помощи своего авторитета, ибо христианство есть наш свободный выбор, наш свободный ответ на призыв Иисуса: "Придите ко Мне". Священник, который на исповеди действует методом требований или запретов, не достигает главного. Исповедь это удивительный момент личной встречи со Христом как для иерея, ее принимающего, так и для того, кто исповедуется. Момент, когда у человека появляется возможность раскрыться перед Богом, как цветок, когда он распахивает навстречу солнцу свои лепестки. > Сколько раз и со мной бывало, когда я приходил на исповедь, видя в себе (воспользуюсь словами Гумилева) "скользкую тварь", а уходил, сияя, чувствуя себя выздоровевшим и окрепшим, а, главное, "чуя за спиной еще не появившиеся крылья". И все это только потому, что священники, у которых я бывал, не обрушивали на меня свой гнев, который во многих случаях был бы, разумеется, уместен, а находили способ показать путь, идти по которому зовет меня Христос, и те белоснежные вершины, что должны стать для меня хотя бы сколько-то ближе. > Исповедь до сих пор всегда заставляет меня вспоминать о том, как в начале 70-х гг. я провел два лета, работая на Кавказе, в Карачае. Эльбрус, как только он показывается впереди, до такой степени приковывает к себе взгляд своей ослепляющей громадой, что начинаешь неминуемо стремиться вперед, чтобы быть к нему, пусть на километр, два или три, но ближе. > Такая же тяга к тому, о чём в Евангелии говорит Иисус, и вообще к Евангелию как к цели появляется, когда приступаешь к таинству покаяния. Не случайно о. Киприан (Керн) в одной из своих книг просит священника, чтобы тот никогда не забывал сказать приступающему к исповеди: "Се, чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое", ибо не в нашем поучении, а в Его, в сущности, уже видимом нами присутствии заключается чудо покаяния. > Peccatum originale**> Среди людей, с которыми сводила меня жизнь, было немало нравственно чистых и добрейших, но неверующих людей, атеизм которых меня, по правде говоря, смущал, ибо я видел в них достойные подражания черты, которых не было у меня, верующего. И жили они (видно, по той причине, что не читали книги, о которой я упомянул вначале) как раз по совести. > Меня удивляло, почему они, носители этих черт, не верят в Бога. Они же неверие свое (а, как оказывалось на самом деле не неверие даже, а просто неприятие Церкви) в большинстве случаев объясняли именно тем, что не могут принять исповедь, в которой видят что-то вроде душа, что необходим для каждого, кто выпачкался в грязи или просто взмок от пота. Отталкивала от Церкви их именно исповедь, и совсем не в силу того, что на ней надо говорить все, а только потому, что казалась им процедурой, освобождающей человека от совести и ее угрызений, от ответственности за содеянное, от потребности сделать все возможное, чтобы исправить ситуацию там, где есть доля твоей вины. > Разумеется, виноваты тут были не они, а те, кто не сумел им объяснить, что такое исповедь на самом деле. Исповедь, которая дает нам силы взять именно эту ответственность на свои плечи. > Если мы внимательно вчитаемся в книгу Бытия, то довольно быстро поймем, что грех Адама заключается совсем не в том, что он нарушил запрет, простодушно откусив от предложенного ему Евой яблока, а равно и не в интимных отношениях его с женой, как было принято думать в эпоху Возрождения. Peccatum originale или первородный грех, о котором говорит Библия, состоит совсем в другом в безответственности. На прямо заданный Богом вопрос: "Не ел ли ты?" Адам, как известно, отвечает: "Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел". > Вот тут и происходит грехопадение! В этот момент у Адама была прекрасная возможность сказать "да, ел", но он ею не воспользовался, а пошел по совсем другому пути обвинил во всём и Еву, и Бога, одной фразой отказавшись от всякой ответственности сам и одновременно найдя виноватых. Совсем не исповедь, а безответственность и наше бездействие или пассивность приводят к параличу совести. > Один на один со своей совестью> Гоголь говорит в написанной в 1846 году "Развязке Ревизора": "Но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба... Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя... вдруг откроется перед тобою, в тебе же, такое страшилище, что от ужаса подымется волос". > У Чехова есть повесть "В овраге", где один из героев говорит: "Когда меня венчали, мне всё было не по себе. Как вот возьмешь из-под курицы яйцо, а в нем цыпленок пищит, так во мне совесть вдруг запищала, и, пока меня венчали, я всё думал: есть Бог!" Именно Чехов обратил внимание на то, что неправильно думать, будто совесть пробуждается от веры. Все происходит как раз наоборот: вера в конце концов становится чем-то естественным и необходимым, когда у человека просыпается совесть. В письме В.С.Миролюбову (от 17 декабря 1901 г.) Чехов писал: "Нужно веровать в Бога, а если веры нет, то не занимать ее места шумихой, а искать, искать, искать одиноко, один на один со своею совестью..." > Чехов не только понял, но и сумел показать, что эта особенность способность откликаться на голос совести заложена в самом физическом существе человека. Это не то, что приобретается благодаря воспитанию, а нечто такое, что уже есть в нас. Поэтому убить совесть очень непросто, но можно и это мы знаем из нашей собственной истории. > Советская власть самыми разными путями, иногда в высшей степени профессионально, старалась отучить человека быть добрым, заглушить в его сердце голос совести, сделать так, чтобы он разучился чувствовать. Делали это и упрятывая инвалидов в закрытые интернаты, словно их вообще нет, и скрывая статистику, касающуюся тяжелых заболеваний, детской смертности, детской онкологии и т.д., и приучая к тому, что нищим подавать не следует, ибо все они миллионеры, а о тех, кто действительно нуждается, позаботится государство, и создавая атмосферу строжайшей секретности вокруг детских домов для тех, от кого отказались родители в силу их нездоровья и проч. > Власть упразднила благотворительность, тем самым систематически устраняя людей из тех ситуаций, в которых они могли бы "по природе действовать согласно закону". Именно действовать, как об этом говорит апостол, ибо добрым нельзя быть просто так, добрым человек может стать только действуя. > Жестко регламентируя нашу жизнь, власть вынуждала и Церковь, и писателей или артистов, у которых были большие гонорары, а также лауреатов Нобелевских или других премий жертвовать исключительно на так называемую борьбу за мир, т.е. в фонд, которым распоряжался ЦК КПСС, но ни в коем случае не отдавать свои средства на какое-то конкретное доброе дело. Советская идея заключалась в том, что человек должен делать, что ему положено "по должности", и не вылезать вперед со своею совестью, ибо именно от нее, а не от чего-то другого исходила главная опасность для режима. Удушение нашей совести, внутреннего голоса, который звучит из глубин нашего "я", было, думается мне, одним из главных преступлений коммунистической партии. > Есть люди, которые стараются зажмуривать глаза и затыкать уши, чтобы не видеть того, что происходит вокруг, той беды, среди которой живут люди, просто-напросто боясь, что, увидев ее, уже не смогут заглушить в себе голос совести. Власть об этом прекрасно знала, эксплуатировала эту особенность и учила людей зажмуриваться. Прежде всего, не сообщая в газетах ни о чём плохом, печальном или трагическом. > А в области веры в Бога? Она всеми силами пыталась превратить религиозность из нового бытия, из полного обновления жизни, которое касается всех ее аспектов, в простое участие в обрядах и церемониях. Свести религию к ритуалу такова была задача советской власти по отношению к христианству. В результате вера как бы оставалась разрешенной, но лишалась чего-то сердцевинного. Так называемое удовлетворение религиозных потребностей заключалось по мысли партийных идеологов в том, чтобы присутствовать на службе в храме, освятить перед Пасхой кулич и яйца, взять накануне Богоявления святой воды и т.п., но не более. Совершалось что-то очень страшное: человек, формально оставаясь христианином, впадал в духовную спячку. В сущности это было как раз то, к чему стремилась советская власть. > Пробуждение сердца> Человеку сегодняшнего дня можно передать любую информацию и научить всему, чему только хотите, но от этого он не научится чувствовать. Многие помнят, что в Песни песней говорится: "Я сплю, а сердце мое бодрствует" (5,2). В нашей жизни всё происходит наоборот. В большинстве своем мы бодрствуем, ум, рассудок, память и т.д. работают превосходно, но сердце при этом спит. Отключено как холодильник, у которого вилка вынута из розетки. Мы принимаем решения, читаем книги, считаем себя верующими людьми, но рационально, под водительством нашего рассудка или подчиняясь целесообразности... А совесть, о которой преп. Андрей Критский в своем Великом каноне восклицает, что "еяже несть в мире нужнейши",* дремлет в каком-то параличе. > "Способность чувствовать то, что чувствует другой, и отозваться на другого, будто это ты сам" вот качество, которое митрополит Антоний (Блум) называет "основным признаком человечности". У нас же не получается как раз это, хотя все остальное уже, кажется, в порядке. > Проснувшаяся совесть заявляет о себе тем, что человек начинает чувствовать Бога... Именно чувствовать как холод, жару, как свет. Чехов увидел главное, он разглядел, что совесть это что-то, ощущаемое нашей физической природой. Присущее нам от рождения, вне зависимости от того, как и кем мы воспитаны. Наверное, это то, о чём думал Тертуллиан, когда писал, что душа человеческая naturaliter christiana, т.е. христианка по самой своей природе. Совесть, по Чехову, уподоблена цыпленку, который уже пищит, хотя еще не вылупился из яйца. Она, а следовательно, и чувство Бога, ибо одного без другого всё-таки, наверное, не бывает, укоренена в глубинах того, что в Библии называется словом nephesh, т.е. "душа" или "жизнь", иными словами, в глубинах нашей плоти и крови, в самом кровотоке, в дыхании, в суставах и мозгах, о которых упоминает апостол Павел (Евр.4,12), и в костях, ибо не случайно к ним обращается Бог устами Иезекииля (37,4). Но, чтобы цыпленок запищал, яйцо надо высидеть, в течение достаточно долгого времени согревая своим теплом. Кто может выполнить эту задачу? > Всё еще спящие> Человек уже пришел в Церковь, вычитывает правило утром и вечером, постится, но в вере более всего ориентируется именно на ритуал. Пугается от того, что слегка нарушил пост, но не видит, что грубость, эгоцентризм, обидчивость, злоба и т.п. много хуже, чем съеденная вчера котлета. Ставит свечки и заказывает молебны, но не понимает, что измениться должно само жизнеотношение, погружается в ритуал, не стремясь ничего менять в жизни. Читает акафист с тем, чтобы муж или сын перестали пить, но не старается изменить хотя бы что-то в сложившихся дома отношениях, и т.д. > Где искать выход из этого положения? Думается, что раскрыть сердце человеческое может прежде всего искусство. Художественная литература, музыка, особенно Бах, Моцарт или Шопен и вообще искусство в целом. Художественное слово доходит до тех слоев в глубинах нашего "я", куда иногда абсолютно нет возможности добраться никаким другим способом, музыка как ланцетом вскрывает сердце и иной раз абсолютно неожиданно дает нам возможность увидеть те горизонты, о существовании которых мы даже не подозревали. Всё это до такой степени хорошо известно всем и каждому, что, казалось бы, об этом можно вообще не говорить. Однако напоминать об этом приходится. > Дело в том, что приходящие сегодня в Церковь люди, христиане нового поколения, отвергнув свой атеизм, как правило, вместе с ним отказываются и от культуры, перестают ходить на концерты и в музеи, читать книги и бывать в театрах. Это приводит к тому, что человек, формально вошедший в Церковь, становится после этого не добрее, а, наоборот, жестче, мрачнее, суровей и даже агрессивней. > "Раньше у меня столько дел было, театр, книги, кино, говорила одна девушка, а теперь поверила в Бога, придешь в воскресенье с обедни и делать дома нечего, так и лежишь весь день на постели". Вот еще один из феноменов постсоветского бытия, даже православная вера (вера преп. Сергия и матери Марии!) и та становится разрушительной, если человек, обращаясь к ней, не отказывается от своей советскости. > Одних писателей или композиторов они отвергают за то, что те не верили в Бога или вовсе не были православными, других что хотя и верили, но не были церковными людьми, третьих еще за что-то другое. В результате, приходя в Церковь, они находят там не Бога, а дисциплину. Что же касается человека, то его они оценивают не по тому, что представляет его сердце, а по чисто формальным признакам: ходит ли он к обедне, у кого исповедуется и проч. Найдя в православии (а равно и в любом другом исповедании) подходящую для себя систему взглядов, человек закрывается и теряет восприимчивость к новому. При том, что спящая совесть его так и не успела проснуться. > * * *> Всё это было бы вообще очень грустно, если бы мы не верили в Бога, который действительно может всё. Который в силах разбудить спящего и дать возможность человеку взглянуть на мир вокруг не чужими, а своими собственными глазами, вдохнуть воздух полной грудью и почувствовать наконец, что Он, Бог, больше любого о Нём представления, и понять, что главный Его дар, врученный нам, людям, это наша человеческая совесть, "еяже ничтоже в мире нужнейши".
| ||||||||||||||||||
www.messia.ru/r2/3/z14_258.htm
Архив рассылки, формы подписки > www.messia.ru/r2/ |
Желаю всяческих успехов! | |
редактор-составитель рассылки | |
Александр Поляков, священник* | |
(запасной адрес: alrpol0@gmail.com) |
<= предш. выпуск серии | ||||