> Сто́ит ли буквально понимать слова самарянки? Ведь за ними следует критика – мол, все вы, израильтяне, заблуждаетесь, создали централизованную тоталитарную секту из обломков истинного учения, ненавидите нормальных верующих... Очень вероятно, что самарянка иронизирует – это объясняет резкую перемену тему разговора. Мол, ты не лезь в мою личную жизнь, она, возможно, и далека от совершенства, но это грех вынужденный и личный, а ты принадлежишь к людям, которые грешат сознательно, всем народом, и против Бога. Еретик хуже прелюбодея – это позднее́ многие инквизиторы и примкнувшие к ним проповедовали. Так что переводить, возможно, следовало бы так: "Ты язык-то свой укороти, тоже мне пророк нашёлся, гадает, что там под чужим одеялом! К нему по-человечески, а он пинаться!! Обиделась самарянка, и ничего страшного – понятно было, что обидится. Обиделась, зато сама первая заговорила о религии – тут Иисус и обернётся неожиданной стороной, согласится с ней и поведёт дальше и выше любых гор и храмов.

> *

> Пророк видит не будущее, а нечто большее – реальность. Начиная с прошлого, которого большинство людей не видит вообще. Историк – вовсе не «пророк, обращённый в прошлое», историк – просто учёный, который глазами науки видит то, что верующий (возможно, тот же самый историк) видит глазами веры. Реальность одна, различие во взгляде на реальность у верующего и учёного – не больше, чем различие между точкой зрения правого глаза и левого глаза, и различие необходимое, чтобы лучше ориентироваться.

> Женщина называет Иисуса пророком потому, что Он ей сказал правду о её жизни. Она была потрясена не тем, что посторонний знает её жизнь, она была потрясена тем, какова эта жизнь. Именно тут незаметный на первый взгляд сдвиг между тем, на что мы надеемся, и то, что мы получаем, когда надежда исполняется. Наши надежды на спасение исходят из того, что мы хорошие, а нас гнобят – когда же приходит Спаситель, оказывается, что спасать нас надо от нас самих. Оказывается, всё куда хуже, чем я думал – и при этом именно из этого «хуже» Бог меня спасает без труда, элегантно, никому не мстя, никого не гнобя, как я, честно говоря, рассчитывал, пока был слеп. Спасение оказывается в прощении, потому что гибель оказывается не во вне меня, а внутри. Покаяние – путешествие в будущее через прошлое.

> Спасение – не в том, чтобы преодолеть разделение между самарянами и иудеями, которое было и во времена Иисуса, есть и сейчас. Самарянка беседу начинает с упоминания этого разделения. Спасение – в том, чтобы преодолеть разделение между собой и другими – собой и Богом, собой и людьми, собой и собой.

> В православном богослужении рассказ о самарянке читается вскоре после Пасхи в воскресенье одновременно с рассказом о том, как христиан впервые стали называть христианами. В обоих случаях в основе – раскол между верующими, между одинаково верующими: самарянами и иудеями, между верующими в Христа иудеями из Иерусалима и иудеями из диаспоры, наконец, между верующими во Христа иудеями и греками. Ведь «христиане» – тут греческий суффикс {на самом деле латинский, см., напр., у С.С.Аверинцева.  – Прим. ред. рассылки} в основе – это насмешка в ответ на проповедь Христа. Мол, бывают цезариане, а теперь вот христиане появились. Носятся со своим Христом как политические фанатики со своими кумирами! Только ещё одно разделение вносят!!

> Это как если бы сегодня верующих в Христа дразнили по аналогии с коммунистами «христианистами», с консерваторами – «христиаторами», с последователями Жириновского – «христовцами».

> Что же, прав цинизм и Христос принёс не спасение, а лишь ещё одно разделение? Если не веруем – да. Но тогда какое отношение мы имеем ко Христу? Но если веруем, если видим прошлое, настоящее и будущее глазами Христа – тогда мы не разделение, мы – клей. Мы не лезем со Христом – Христос внутри нас. Мы говорим то, что нужно Христу, и часто это вовсе не о Боге, и вообще мало предсказуемо, что́ это будет. Но это точно не будет слово упрёка, угрозы, это не будет слово, обращённое к «мы» или подписанное «мы» – только к «я» и от «я». Это политика? Да только это и политика, всё остальное политиканство! Это будет слово не механическое, не сдавленное, не искусственное, а слово, вылетающие из груди свободно, потому что во Христе мы не стесняемся правды о себе – мы её знаем, и правда эта невесёлая, но она тонет в истине о Боге, о Его широте и открытости. Это слово сильно, потому что говорится не нашим дыханием – дыханием самоуверенным, наглым и спёртым, а говорится дыханием Духа Божия. И если слово наше не действует, то это не Дух не действует – это мы не действуем, а значит, надо вновь и вновь повторять слова самарянки: «Господи, Ты – пророк, скажи мне правду обо мне, грешном, чтобы я сказал правду о Тебе, Святом!»