к апостольскому чтению:
+++ Брюс М. Мецгер:
     В какой мере опыт обращения определил богословие Павла?
+++ "ни к кому из людей не обратился за советом"
+++ митрополит Сурожский Антоний:
     о чём можно говорить достоверно (+ ссылки)

> <Воскрешение> сына Наинской вдовы связано с нарушением закона, и это евангелист обязательно подчёркивает — что Христос прикоснулся к одру. Мог бы и на дистанции сказать: “Молодой человек, встаньте, пожалуйста”. И он бы встал. Но здесь речь идет о том, чтобы что-то важное поменять в течении духовной жизни этих людей. Не просто воскресить, но что-то очень важное изменить в их понимании жизни. И вот Он даёт ему эту жизнь не потому, что этот молодой человек, этот юноша, был потом святым или был святым до того, не потому что матерь его была святой или стала святой после того. Евангелиста это вообще не интересует. Этот юноша воскрес, а потом опять пожил и умер. И какой был смысл в этом воскресении? Смысла никакого нет. Смысл только в том, чтобы он немножко пожил ещё, ничего не добившись, ничего особенно не сделав, не став ни грешником, ни праведником. Просто это выходит за рамки внимания, но Бог даёт ему как бы еще один шанс жить. Если мы с вами подумаем: а если бы Бог дал нам ещё раз пожить? Если бы мы сейчас очутились в третьем классе, с нашими-то знаниями, опытом жизни, что бы мы сделали? Мы бы ринулись в очередную гонку, исправлять ошибки, пользоваться шансами. Воспользовались бы всеми шансами. Конечно, наделали бы ещё других ошибок в жизни своей. Но самое главное, мне кажется, мы допустили бы ту же ошибку, мы бы опять ринулись в погоню за какой-то там жизнью. А иногда нужно просто остановиться. На этом делает акцент евангелист. Он говорит: “Христос прикоснулся, и несущие остановились”. И создаётся такое впечатление, что этот рассказ надо было рассказать иначе. Люди неслись на большой скорости на кладбище, и бедный умирающий не мог встать. Христос говорит: “Остановитесь!”, – и он встал. Это было бы более правдиво, потому что всё дело в этой самой скорости. Нам иногда нужно просто остановиться, чтобы почувствовать, что такое жизнь. Потому что мы знаем, что такое задачи решённые и нерешённые, перед нашими мечтами толпятся кучи всяких удовольствий. Представьте себе очередь удовольствий, и каждое из них говорит: “Ты ещё этого не ел”, “Ты ещё там не был”, “Ты ещё этого не пробовал”, “А ещё забыл, когда отдыхал”, и так далее. Эти удовольствия не дадут нам покоя. Мы никогда не успокоимся. Мы как та собака-ищейка, которая взяла след. Она унюхала что-то для неё важное, и всё остальное уже неважно. Она идёт вслед за.. вслед за жизнью, за тем, что для неё важно. Когда-то коснулся нас Бог один раз, два раза или 15 раз. И мы что-то важное поняли и идём вслед, идём как та собака, но в окружении других, которые тоже идут, но они ничего не унюхали. Они просто идут за компанию, просто идут, пытаясь показать, как красиво они идут. Представьте себе: собаки идут по следу... одна – по следу, остальные идут и думают: “Как красиво идёт”, а другая обогнала её и говорит: “А я вообще впереди иду”. И вот в этом окружении нам сложно идти и действительно ловить след, мы сами его теряем и начинаем ориентироваться на других собак, говорим: “Смотри, какая пошла начёсанная, я тоже хочу такой начёс”, и так далее. И мы уже забыли, собственно, а с чего всё началось. Началось с того, что Бог нас воскресил и говорит: “Живи! Бессмысленно, временно, ты всё равно умрёшь. Не надо быть ни святым, ни прекрасным. Просто живи. Вообще это не интересует никого”. А мы, вместо того чтобы жить, опять куда-то мчимся. И когда галопирует очередная повозка, несущая нас на кладбище, надо сказать: “Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее. Я ещё не начал жить”. И вот эта остановка, для того чтобы опять взять след, – это то, что Бог нам даёт время от времени. И, наверное, это то, о чём повествуется в этом зачале. Потому что, если бы это повествовалось об одном каком-то мальчике, который воскрес, а потом всё равно умер, какая нам, собственно говоря, разница.