> <...> была ли или не была последняя Вечеря Христа с учениками пасхальной трапезой? Действительно, у ап. Иоанна сказано прямо, что Христос был умерщвлен в тот день, когда вечером предстояло 'есть пасху'. {Ин.18.28} В этом случае, нельзя понять, как Он мог уже накануне есть ее с учениками. А на первый взгляд кажется, что именно это предполагают Синоптики, — раз они поясняют сначала, что Христос велел "приготовить пасху" <(т.е. пасхального ягненка)>, а затем говорят нам о последней Вечере. Но надо отметить, что у них ничего не утверждается о пасхальном характере самой этой трапезы. У евангелиста Луки {Лк.22.15-16} приведены слова: 'Очень желал Я есть с вами эту пасху, прежде Моего страдания, ибо говорю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием'; но эта фраза, стоящая до Тайной Вечери, может быть понята по-разному. Она может означать, что предстоящая трапеза — не пасхальная, может так же точно означать и обратное. В другом месте, повествуя о Страстях, Синоптики упоминают Симона киринеянина, возвращавшегося с поля, {Мф.27,32; Мк.15.21; Лк.23,26} — а это предполагает, как у ап. Иоанна, что Христос был распят в тот день, когда вечером ели "пасху", а не на следующий день, когда никто не работал.

> <...> эти соображения весьма веские. <.... Христос ввел в обряд пасхальной трапезы> некоторые <примечательные> добавления.

> Первое из них это — Киддуш, т.е. благословение председательствующим дополнительной чаши в честь праздника, происходившее до благословения хлеба, с которого всегда начиналась трапеза в точном смысле слова.{} В этом случае, это могла быть та первая чаша, о которой говорит еванг. Лука. Затем происходила трапеза. В этот день она состояла из горьких трав, опресноков, подливки к ним, потом агнца. После сопровождавших всё это различных чаш (или одной единственной чаши) председательствующий объяснял праздник. Здесь и могло быть естественное место для первой части прощальной беседы Христа после вечери, приведенной у ап. Иоанна. За этим следовала песнь первой части Халлеля: Псалмы 111 и 112 согласно Шаммаи, а также 113,1-8 согласно Гиллелю. Потом происходило 'благодарение' ('евхаристия') 'чаши благословения'. В заключение пели окончание Халлеля (до 116-го Псалма) — это и была бы та 'хвалебная песнь', о которой говорится в Евангелиях — и всё заканчивалось еще одной дополнительной чашей. {См. в Мишне трактат Песахим,X,2-3. Отметим, что 'хвалебная песнь' (по Мф.26.30; Мк.14.26) не обязательно означает пасхальный Галлель: все трапезы хабуротов заканчивались пением какого-либо Псалма.}

> Итак, если продолжать считать пасхальной трапезой ту Вечерю, на которой была установлена Евхаристия, то к молитвам, несомненно произнесенным в тот вечер Христом, следует еще добавить прекрасный пасхальный Киддуш. В этом случае, собрание должно было открыться этой молитвой:

> * * *

> <...> можно еще указать интересную проверку только что сделанного нами сопоставления повествований об установлении Евхаристии с ритуалом священных еврейских трапез. Такая проверка заключается в сопоставлении всей восстановленной нами картины с христианскими литургиями древности. Тут сразу же поражает тот факт, что древняя евхаристическая литургия свела воедино все те элементы еврейской трапезы, которым Христос придал новый смысл, тогда как неизмененные элементы продолжали существовать на более низком уровне в агапэ, прежде чем стушеваться и исчезнуть.{}

> Но для нас более непосредственный интерес представляют те выводы, которые из этого изложения можно извлечь для лучшего понимания нашей теперешней Евхаристии и ее обрядов.

> Первое, что мы уже подчеркнули, но на чём необходимо настаивать, это — от начала священный характер Евхаристии. Думать, что ее можно вернуть к ее истокам, придавая ей видимость обычной трапезы, значит идти прямо наперекор истории. <Совершая> Сам первую литургию, Христос действовал как Первосвященник: Он повторял движения и слова́, может быть уже вековые. Всю новизну Евангелия Он ввел в тщательно соблюденные линии торжественного чина, насыщенного самыми чтимыми преданиями Израиля.

> В этом чине мы уже находим основные элементы нашей литургии: предложение Даров, за которым следует каждение и омовение рук, затем поется вступительный к анафоре гимн (Praefatio), которому предшествует торжественный диалог с присутствующими, причём во всеобъемлющем благодарении ("евхаристии" в этимологическом смысле слова) совершается память в эпической форме великих дел Божиих в истории Его народа и во всём творении. <.....>

> Как же должны мы ценить эти обряды, которые уже были священными для Него и таковыми остались (а не сделались) для нас, когда теперь мы знаем, что Он Сам совершил их все в ту святейшую ночь! Священник делает вновь то самое, что делал Христос, не только в те краткие минуты, когда он повторяет слова пресуществления: он это делает от начала литургии и до конца. С каким же благоговением, с какой любовью должны мы беречь всё это дивное целое молитвословий и чинопоследований! Сколько осторожности требуется каждый раз, когда речь идет о том, чтобы прикоснуться к тем священнодействиям и словесным выражениям, которых Сам Христос не пожелал менять, а только осветил их новым смыслом! Как преклоняемся мы тогда перед благотворной бдительностью Церкви, которая учит нас чтить это дивное наследие и воспрещает нам отметать в нем или переделывать то, чего мы может быть просто не понимаем!

> С другой стороны, для восстановления самого этого понимания и для того, чтобы дать нам почувствовать значение задачи, далеко превосходящей всякое археологическое увлечение, такое воссоздание прошлого имеет величайшую ценность. Глубина, на которой, как мы видим, Сам Христос включил величайшую новизну Евангелия в наиболее традиционный элемент Ветхого Завета, дает нам урок, который нельзя продумать достаточно. Действительно, в области веры как и в области обряда, христианство, оторванное от своих корней под обманчивым предлогом модернизации, оказалось бы уже лишенным своей сущности и подлинного смысла. Искупительная драма Креста зиждется на священной истории, как Церковь — на Израиле. Как Христос превратил в Свою Евхаристию еврейскую пасхальную евхаристию тем, что излил на нее Свою кровь, ходатайствующую за нас перед Отцом более действенно, чем кровь праведного Авеля, так и мы только в той перспективе, которая открыта уму и сердцу человека событиями Исхода, перехода через Чермное море и утверждения в Палестине, можем понять наш переход, через Крещение, "из царства тьмы в Царство Сына".

> Иначе говоря, как не может быть обмирщенной христианской религии, вырванной из сферы священного, так не может быть и Евангелия оторванного от совокупности Библии. Действительно, всегда был только один народ Божий, над образованием которого сила Божия действовала от Авеля до нас. И образован он не для того, чтобы устраивать и использовать этот мир, а для того, чтобы быть вознесенным с земли на небо, чтобы быть введенным в Город-Храм, в котором светильник — Агнец и где "Живущий во свете неприступном" вечно созерцается поклоняющимися Ему "святыми", поющими без конца: