> Боговоплощение

> Воплощение Второго Лица Пресвятой Троицы в Богочеловеке Иисусе Христе есть высшее Откровение, в котором трансцендентное личностно (!) сочетается с имманентным, нетварное — с тварным, и обнаружившаяся глубина и сокровенность души человеческой оказывается усыновленной Богу.

> Как пишет С.Н.Булгаков: «Богочеловечество есть жизненное отождествление Божественного и человеческого при всей непреложности различия между ними». {Булгаков С.Н. Об Откровении // Вестник Русского Христианского Движения. 1983, №140. С. 8.} Личность человеческая перестает сознавать себя чем-то случайным, «заброшенным», получает новый (необычайно высокий!) онтологический и личностный статус, впервые по-настоящему осознает самое себя. Сын Божий стал человеком, «чтобы почтить плоть и именно смертную плоть, чтобы высокомерные духи не смели считать и думать, что они честнее человека, что они могут обожиться вследствие своей бесплотности и кажущегося бессмертия...». {Архимандрит Киприан (Керн). Антропология Св. Григория Паламы. Париж, 1950. С. 367.}

> Ни в одной религии человек не рассматривается так высоко, как в христианстве, и только в христианстве раскрывается тайна конкретного. Откровение, «благая весть» обращены вместе с тем прямо к сердцу человека, его совести, определяя тем самым действие Божие в душе́ человеческой (христианскую катафатику). Господь, еще в эпоху Ветхого Завета, говорил через пророков: «...вложу законы Мои в мысли их и напишу их на сердцах их...» (цит. по: Евр.8:10), «...сотворите новое сердце и новый дух...» (Иезек.18:31).

> Иисус Христос не спрашивает апостола Петра, согласен ли он с Его учением, а — любит ли он Его (Ин.21:15-17), как и ранее говорил, что «верующий в Него имеет жизнь вечную» (Ин.6:40). Истина представлена не в форме «что», а в форме «кто» (Ин.14:6: Я есть путь, истина и жизнь). В этом — острый персонализм Евангелия, опередивший на века соответствующую философию персонализма.

> Эта прямая обращенность христианства к глубинной сущности человека (обозначаемой в Библии словом «сердце»), что выражается в само́м понятии Откровения, не позволяет, строго говоря, определить христианство как одну из религий, так как само понятие религии как связи предполагает некое опосредование.

> Как сказал один теолог XX в., христианство есть кризис всех религий. {По всей видимости, мысль принадлежит О.Клеману@, ср.: свящ. Александр Мень в своей последней лекции "Христианство": "... поэтому один из теологов нашего столетия имел право сказать: 'Христианство — это не одна из религий, а кризис всех религий.'" – Прим. ред. рассылки.} В любом учении есть теоретическая, а значит, в определенной степени, условная сторона. Рациональное, теоретическое, само по себе, всегда относительно, несмотря на свою логическую «безусловность», есть концепт, а не цель, которая (в религии) стяжается всей полнотой человеческой природы. Христианское понимание целостнее, глубже «религии», и на последней глубине, благодаря Боговочеловечению, оказывается личностное начало, новое открытие образа и подобия Божия. И «какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф.16:26).

> Когда человек встречается с Богом, начинается другое — безусловное таинство Встречи... Так апостол Петр раскаялся в своем отступничестве {Русское слово «покаяние» не передает всего смысла, содержащегося в греческом новозаветном термине «μετανοια» — глубокое внутреннее изменение.}, заплакал от одного взгляда Христа (см.: Лк.22:61-62). Мы можем лишь попытаться представить себе этот проникающий человеческую душу взгляд.

> Вся полнота человеческого существования в его предельном трагизме, одиночестве, предстоянии смерти и даже богооставленности («Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» — восклицает Он на кресте — Мф.27:46) была воспринята Сыном Божиим в Его вочеловечении, своеобразном кенозисе (умалении, с греч.), крестных муках и смерти.

> Воскресением (во плоти) Христа из мертвых, Его вознесением, возвращением с человеческой преображенной плотью (!) к Богу-Отцу (что радикально отличает христианство от всех религий, в которых, самое большее, было лишь предчувствие подлинного Воскресения) завершается огненная мистерия нашего спасения.

> Из всех возможных путей избран самый тяжкий, а значит, самый универсальный (включающий в себя все другие пути). Не остается неисцеленной му́ки, преодолевается последняя граница — смерть, открывается Бесконечное... Чтобы спастись, сказал один богослов, надо целовать раскаленное железо Креста. Впрочем, Бог не попускает искушения сверх сил человеческих (см.: 1Кор.10:13), и иногда достаточно малого дела — «луковки» {См.: Достоевский Ф.М. «Братья Карамазовы», книга седьмая, глава «Луковка».}.

> В Воскресении Христовом жизнь окончательно побеждает смерть, добро побеждает зло. Воскресение во плоти обнимает собою — как и простертые всему миру ру́ки Христа на кресте — всю полноту бытия, не только духовного, но и материального. Космологическое понимание Воскресения характерно для Православия, где главный праздник — Пасха (прохождение, с евр.), знаменующая в христианском смысле «переход» к новому преображенному бытию.

> Библейское учение о творении мира «из ничего» (как парадигма несводимости, нередуцируемости) имеет фундаментальное значение и для понимания таких тесно взаимосвязанных понятий, как «свобода» и «личностность», как до конца не сводимых ни к психофизической природе человека, ни к какой-либо прикладной функциональности. Эта принципиальная несводимость предполагает абсолютный разрыв в причинно-следственной гомогенности, предполагает совершенно новое творческое начало. {См.: Лосев А.Ф. История античной эстетики. Поздний эллинизм. М., 1980. С. 124–125.} В уникальности личностного начала, в невозможности его редуцирования можно увидеть и серьезный довод в пользу его бессмертия, {В способности человеческого сознания преодолевать любые границы, в том числе и временны́е, Н.О.Лосский видел признак бессмертия человека (см. его «Общедоступное введение в философию». Франкфурт-на-Майне, 1956. С. 26).} ибо смерть есть распад, редукционизм. Антиномизм личностности приобретает предельный характер, объединяющий возможное потенциально-бесконечное будущее бытие и фактическую актуальность смертности. Возможность «заболеть» метафизическим небытием для личности остается, ибо она не абсолютно независима, что полагает предел и ее свободе. Свобода и личностность находят свое утверждение, новую глубину и наивысшее выражение в Личности Иисуса Христа, Боговочеловечение Которого сопоставимо, по мнению св. Максима Исповедника, по своей метафизической значимости с сотворением мира.