> – Значит, Китс был прав, когда писал, что чувства священны?

> – Вряд ли он сам понимал, что это значит. Но нам с тобой надо говорить ясно. Есть только одно благо – Бог. Всё остальное – благо, когда смотрит на Него, и зло, когда от Него отвернется. Чем выше и сильнее что-либо в естественной иерархии, тем будет оно страшнее в мятеже. Бесы – не падшие блохи, но падшие ангелы. Культ похоти куда хуже, чем культ материнской любви, но похоть реже становится культом. Гляди-ка!

> Я поглядел и увидел, что к нам приближается Призрак, а у него что-то сидит на плече. Он был прозрачен, как и все призраки, но одни были погуще, другие пожиже, как разные клубы дыма; одни  – побелее, другие – потемнее. Этот был черен и маслянист. На плече у него примостилась красная ящерка, которая била хвостом, как хлыстом, и что-то шептала ему на ухо. Как раз, когда я увидел его, он с нетерпением говорил ей: "Да перестань ты!", но она не перестала. Сперва он жмурился, потом улыбнулся; потом развернул к западу (раньше он шел к горам).

> – Уходишь? – спросил его чей-то голос.

> Дух, заговоривший с ним, был как человек, но побольше, и сиял так ослепительно, что я почти не мог на него смотреть. Свет и тепло исходили от него, и я почувствовал себя, как чувствовал прежде в начале жарких летних дней.

> – Да. Ухожу, – отвечал Призрак. – Благодарю за гостеприимство. Всё равно ничего не выйдет. Я говорил вот ей (он указал на ящерицу), чтобы она сидела тихо, раз уж мы тут – она ведь сама подбивала меня поехать. А она не хочет. Вернусь уж я домой...

> – Хочешь, чтобы она замолчала? – спросил пламенный Дух; теперь я понял, что он – ангел.

> – Еще бы! – ответил Призрак.

> – Тогда я ее убью, – сказал Ангел и шагнул к нему.

> – Ой, не надо! – закричал Призрак. – Вы меня обожжете! Не подходите ко мне!

> – Ты не хочешь, чтобы я ее убивал?

> – Вы сперва спросили не так...

> – Другого пути нет, – сказал Ангел. Его огненная рука повисла прямо над ящеркой. – Убить ее?

> – Ну, это другой вопрос. Я готов об этом потолковать, но это так просто не решишь. Я хотел, чтоб она замолчала... Измучила она меня.

> – Убить ее?

> – Ах, время есть, обсудим потом...

> – Времени больше нет. Убить ее?

> – Да я не хотел вас беспокоить. Пожалуйста, не надо... Вон она и сама заснула. Всё уладится. Спасибо вам большое.

> – Убить ее?

> – Ну что вы, зачем это нужно? Я с ней сам теперь справлюсь. Лучше так, потихоньку, постепенно, а то что ж убивать!

> – Потихоньку и постепенно с ней ничего не сделаешь.

> – Вы так считаете? Что ж, я подумаю об этом, непременно подумаю... Я бы, собственно, и дал вам ее убить, но я себя что-то плохо чувствую. Глупо так спешить. Вот оправлюсь, и, пожалуйста, убивайте. Выберем подходящий день.

> – Другого дня не будет. Все дни – теперь.

> – Да отойдите вы! Я обожгусь. Что она? Вы меня убьете!

> – Нет, не убью.

> – Мне же больно!

> – Я не говорил, что тебе не будет больно. Я сказал, что не убью тебя.

> – А, вон что! Вы думаете, я трус. Ну, давайте так: я съезжу туда и посоветуюсь с моим врачом. Я приеду, как только выберу минутку.

> – Других минут не будет.

> – Что вы ко мне пристали? Хотите мне помочь, убивали бы ее без спроса, я бы и охнуть не успел. Всё бы уже было позади.

> – Я не могу убить ее против твоей воли. Ты соглашаешься?

> Ангел почти касался ящерки. Тут она заговорила так громко, что даже я услышал:

> – Осторожно! – сказала она. – Он меня убьет, он такой. Скажи ему слово  – и убьет. А ты останешься без меня навсегда. Это неестественно! Как же ты жить будешь? Ты же станешь призраком, а не человеком. Он таких вещей не понимает. Он – холодный, бесплотный дух. Они могут так жить, но не ты же! Знаю, знаю, у тебя и наслаждения нет, одни помыслы. Но это всё же лучше, чем ничего! А я исправлюсь. Признаю, бывало всякое, но теперь я стану потише. Я буду тебе нашептывать вполне невинные помыслы... приятные, но невинные...

> – Ты соглашаешься? – спросил Призрака Ангел.

> – Вы убьете и меня...

> – Не убью. А если бы и убил?

> – Да, вы правы. Всё лучше, чем она.

> – Убить ее?

> – А, чтоб вас! Делайте, что хотите! Ну, поскорей! – закричал Призрак – и очень тихо прибавил: – Господи, помоги мне...

> И тут же вскрикнул так страшно, что я пошатнулся. Пламенный Ангел схватил ящерку огненно-алой рукой, оторвал и швырнул на траву.

 

> Сперва я как будто ослеп, потом увидел, что рука и плечо у Призрака становятся всё белей и плотней. И ноги, и шея, и золотые волосы как бы возникали у меня на глазах, и вскоре между мной и кустом стоял обнаженный человек почти такого же роста, как Ангел.

> Но и с ящерицей что-то происходило. Она не умерла и не умирала, а тоже росла и менялась. Хвост, еще бьющий по траве, стал не чешуйчатым, а подобным кисти. Я отступил и протер глаза. Передо мной стоял дивный серебристо-белый конь с золотыми копытами и золотой гривой.

> Человек погладил его по холке, конь и хозяин подышали в ноздри друг другу, а потом хозяин упал перед Ангелом и обнял его ноги. Когда он поднялся, я подумал, что лицо его – в слезах, но, может быть, оно просто сверкало любовью и радостью. Разобрать я не успел. Ну и скакал он! За одну минуту они с конем пронеслись сверкающей звездой до самых гор, взлетели вверх – я закинул голову, чтоб их видеть – и сверкание их слилось со светло-алым сверканием утренней зари.

> Еще глядя им вслед, я услышал, что и долина, и лес полнятся могучими звуками, и понял почему-то, что поют не духи, а трава, вода и деревья. Преображенная природа этого края радовалась, что человек снова оседлал ее, и пела так:

Ничто покой не возмутит и радость не нарушит, Святая Троица приют дает блаженным душам. Господь хранит ее как щит – всех рыцарей отважных. Они избегнут западни, томления и жажды. Не страшен призрак ей во тьме, ни пуля в свете ясном. Любую фальшь, любой обман узрит насквозь прекрасно. Ни тайный смысл, ни солнца жар ей вовсе не опасны. Одни откажутся идти, а многих ждет путь ложный, Она же истинным путем ступает непреложно. Опорой прочной Сам Господь ей в мире горних странствий. Сквозь все ловушки проведет Своей десницей властной. Она пройдет сквозь львов и змей, и хищный зверь не тронет Вся радость мира будет с ней у божеского трона.

> – Ты всё понял, сынок? – спросил учитель.

> – Не знаю, всё ли, – ответил я. – Ящерка и вправду стала конем?

> – Да. Но сперва он убил ее! Ты не забудешь об этом?

> – Постараюсь не забыть. Неужели это значит, что всё, просто всё в нас может жить там, в горах?

> – Ничто не может, даже самое лучшее, в нынешнем своем виде. Плоть и кровь не живут в горах, и не потому, что они слишком сильны и полны жизни, а потому, что они слишком слабы. Что ящерица перед конем? Похоть жалка и худосочна перед силой и радостью желания, которое встанет из ее праха.

> – Значит, чувственность этого человека мешает меньше, чем любовь к сыну той несчастной женщины? Она любила слишком сильно, но ведь любила!

> – Слишком сильно, по-твоему? – строго сказал он. – Нет, слишком слабо. Если бы она любила его сильнее, и трудности бы не было. Я не знаю, что будет с ней. Но допускаю, что вот сейчас она просит отпустить его к ней, в ад. Такие, как она, готовы обречь другого на страшные муки, только бы владеть им. Нет, нет. Ты сделал неправильный вывод. Спроси лучше так: если восставшее тело похоти так могуче и прекрасно, каково же тело дружбы и материнской любви?

> Я не ответил ему. Вернее, я спросил о другом...