Тема выпуска: Бог-Судия

 

> СУДИЯ

> Заповеди, закон, нравственность спасают нас от потопа греха. Нормы и предписания – словно бревна, из которых строится ковчег, словно природные законы, творящие мир, в котором можно прожить хотя бы семьдесят лет (до потому и по тысяче жили – "что имеем, не храним..."). Во всех религиях к этим нормам относятся с огромным уважением, и спасения видят в том, чтобы эти нормы выполнять. Во всех религиях – кроме христианства.

> Закон хорош всем и для всех своей ясностью и недвусмысленностью. Молился, делал добро – идешь в свет, не молился и делал зло – идешь в тьму кромешную. Своей четкостью и безукоризненностью Закон напоминает программу для электронно-вычислительной машины.

> И тем не менее во всех религиях высшее поклонение воздавалось не Закону, а Судье. Все религии хранили веру в Бога как Судию – потому что все религии ощущали бесчеловечность закона. Вера в Судию есть лишний элемент в религиозности. Если есть идеальный Закон, то Судья уже не нужен, достаточно какой-нибудь судебной машины. Но сама религия есть лишний элемент в мире, из-за которого его постоянно трясет, но из-за которого мир этот становится живым. Так и вера в Судью, Который будет осуществлять Закон, есть вера лишняя и неожиданная, вносящая смуту в слабый ум. Оказывается, одного Закона недостаточно? Что может Судья? Ужесточить или ослабить наказание, полагающее по Закону – то есть, изменить Закон, даже отменить его. Но значит, Закон не выше, а ниже Судии!

> Вера в Закон есть преодоление антропоморфизма, есть вера в мир, где действуют нормы, повелевающие человеком как букашкой. Вера в Судию есть уподобление Бога человеку, есть вера в то, что у Абсолюта есть сердце любящее, ревнующее, способное повелевать Законом в любом направлении, способное к произволу. Так еще до Рождества Христова зародилось и хранилось в человечество ощущение Христа – Судии, Который будет не на службе Закона, Которому Закон будет служить, так зародилась надежда на Любовь и Прощение. Конечно, то было ощущение смутное, невысказанное так, как оно выражено в этом анализе – но оно было. Оно не могло не быть уже потому, что люди – созданные по образу и подобию Творца – не могли создать механизм, который бы делал Закон машиной, не нуждающейся в Судье. Когда же возможность создать такие машины появилась – именно, в нашем веке – люди уже слишком знали Христа, чтобы позволить принципу Закона победить принцип Судьи.

> Законнику кажется, что болото – это река без берегов. На самом деле, болото – это вода без движения, вода без воздуха. Озеро, в котором перестают бить ключи, в которое перестают втекать ручьи или река. Закон похож на берега. Только реки без берегов бывают – они называются морями-океанами, и они основа жизни, а берега без реки бывают и они мертвы. Закон похож на русло высохшей реки. Таких высохших рек много в Палестине. Можно высохшее русло украсить гранитом, река от этого не появится.

> *

> "Снисходительность пропорциональна авторитету. Простой судья осудит преступника, уличенного и сознавшегося (возможно, он учтёт смягчающие обстоятельства). Верховная власть страны может его помиловать. А Бог всегда прощает душу, если она раскаялась" (Эскрива Х. "Борозда", №763).

> На земле милосердие прямо зависит от угрозы. К насильнику и убийце суровее всего будут те, на кого он может вновь напасть. Поэтому кровная месть – самое беспощадное и немилосердное наказание. Судья обычно лучше защищён в материальном отношении, чем "простые смертные", вот он и снисходительнее. До президента и короля не дотянуться – они могут себе позволить пребольшую доброту. Почему бы Богу не быть ещё добрее? Абсолютно недосягаемый, Он абсолютно должен быть и добр. Правда, такой доброте и цена грош – не для того, кого прощают, конечно, а для Того, Кто прощает. Нельзя назвать добрым Того, Кто ничем не рискует, проявляя снисхождение.

> Неверно. Бог абсолютно досягаем. Бог не просто рядом с человеком. Бог внутри. "Образ и подобие" не есть формальное сходство, как у треугольника, нарисованного по подобию большого треугольника. "Образ и подобие" есть совмещение, наложение Богом на Себя человека – абсолютно другого, но способного задеть, обидеть, оскорбить Бога, и всё это – не какими-то пассами и выкрутасами, а простым отсутствием любви к Богу.

> *

> Закон есть чудо, как всякая победа над эгоизмом. Человек словно вырывает своё сердце и на блюдечке с голубой каёмочкой подносит его постороннему – обязательно постороннему! – человеку. Пусть посторонний распоряжается нашим сердцем. Пусть посторонний решает, прав ли я. Но ведь моё сердце говорит мне, что я прав – а я решаюсь принять, что, возможно, меня осудят как лжеца. Человек больше доверяет судье, чем самому себе. Это подобно самоубийству и – если судья примет мою сторону – воскресению. А если не примет, то смерти.

> Апостол Павел, однако, ощущал закон как нечто, что не знает воскресения, зато неизбежно ведёт к смерти. Закон не обязательно ведёт в суд, но обязательно сводит в могилу. Нравственный закон во мне не нуждается в судье. Это неплохо. Однако, нравственный закон во мне не нуждается и во мне. Совесть может осудить меня на смерть, когда любой суд сжалился бы. Главное же: совесть говорит, но не помогает. Самое мерзопакостное явление. Впрочем, конечно, не самое – самое мерзопакостное это совесть, которая обращается не к своему носителю, а к другому. Нравственный закон во мне и для меня всё-таки законнее, чем нравственный закон во мне для другого.

> Закон – земля, та почва, о которой говорится в притче о сеятеле и во многих проповедях древних пророков. Не человек, а отношение человека к закону разнится. Над собой человек, разумеется, не властен, и было бы жестоко со стороны Сеятеля упрекать камень в том, что тот камень. У камня нет выбора, а у скульптора – есть. Человек, который превращает закон в камень, делает это по своей воле и, прежде всего, ради себя. Каменное сердце не желает прощать, не желает выслушать главного защитника другого – самого себя. Бог не создаёт сердце каменным, не создаёт закон безжалостным. Это уж мы сами... утрамбовываем... Вот и проходит Господь по такой земле и не может следа оставить самого малого. Зерно Евангелия законники поливают кровью, чужой кровью – и зерно гибнет.

> Есть и другая крайность, когда человек отказывается от закона и заявляет, что будет жить исключительно благодатью и прощением. Конечно, это лукавство, это невозможно. Всё равно человек прощает выборочно, прощает неглубоко, в ад к жертвам тех, кого он простил, не спускается. Это тот же эгоизм, та же агрессивность, что у законников, только свернувшиеся калачиком. На такой почве слова Евангелия о любви не вырастут, потому что эти слова политы кровью Христа, а не лимонадом. Кто не имеет силы воскрешать и преображать, тот, отказываясь от закона, впадает в обычное беззаконие. Закон – гранит, беззаконие – болото.

> Закон и благодать – как две части тисков, которые сжимают сердце человека, пока он не закричит к небу от боли. Суровость и милосердие – две стены одного тупика. Законничество так же не воскрешает как доброта. Кнутом так же не воскресишь, как пряником. Воскрешает Христос: Он сеет Самого Себя в землю и подымается в людях и вместе с людьми.

> *

<.....>

> Страшный Суд страшен безмерностью любви, которая судит. Эта любовь может всё простить. Земные судьи такого себе позволить не могут. Безмерность эта страшна, как и всякая бесконечность. Защититься от безмерности Божьего прощения можно лишь мгновенно передавая его дальше, от себя – другим. Обычно-то человек передаёт другим вину. Не я виноват – Ева, социальная среда, предыдущие поколения... Как на суде над несколькими преступниками один жмётся в сторонку и горячо доказывает, что он к другим отношения не имеет, он хороший. На Божьем суде наоборот – жаться к другим и брать на себя их вину... Бог же мою на Себя взял – и ничего... Ну, побили, оплевали, распяли... Но воскрес!

> Взять вину другого на себя надо хотя бы для того, чтобы увидеть другого, каков он есть на самом деле – без греха. Грех ведь всегда случаен. Надо вглядываться в человека, потому что иначе не увидишь Бога. Бог невидим, Бог всегда за спиной. Тургенев описал это странное чувство – Христос за спиной, оглядываешься – а там странник. А может, карманник, без разницы. Бог за нашей спиной, Бог играет с нами в прятки и прячется за другого человека, чтобы мы не могли прийти к Богу иначе, как посетив другого человека.