> «Я ВЕРЮ В БОГА…»

/См. предыдущие части в выпусках #3295, #3296, #3297./

> В какого Бога?⁷

> Бога никто из человеков не видел и видеть не может (1Тим.6:16). Это сказал не атеист, не агностик, не усомнившийся искатель веры, не обыватель, которому не до «возвышенного»... Это сказал апостол Павел, чья огненная вера и через две тысячи лет опаляет всякого, кто берет в руки его послания.

> Но что же означает тогда извечная вера? На что, на Кого она направлена? Что вкладывает человек в самое таинственное, самое неизъяснимое из всех слово «Бог»?

> До сих пор мы говорили о двух первых словах утверждения «Я верю в Бога». О «я», с которого оно начинается, и о вере, которую это «я» исповедует. О вере мы говорили, что это, прежде всего, некая отдача себя, или самоотдача, возможная лишь тогда, когда узнал человек то, чему возможно себя отдать, подобно тому, как и любовь загорается в душе у нас с появлением любимого. Но вот любимого мы видим и, видя, узнаём, а узнавая – любим, Бога же никто из человеков не видел.

> Значит ли это, что мы Его чувствуем? Здесь обнажается бедность, беспомощность наших слов для выражения самого главного и потому остающегося невыразимым. Ибо совершенно очевидно, что слово «чувствовать» может означать столько разных состояний и настроений, что им одним наше восприятие Бога не выразить. Да, Бога мы, несомненно, чувствуем, но чувство это глубочайшим образом отлично от всех других чувств, будучи по отношению к ним вполне иноприродным. Ибо чувства во многом подобны вкусам, а о вкусах спорить не принято. Одному нравится одно, другому – другое, один чувствует так, другой эдак. Если вера – одно из таких мимолетных чувств, если она зависит от наших преходящих эмоций, то о ней, действительно, не поспоришь.

> А именно к субъективному чувству, к мимолетной эмоции и сводят веру те, кто борются с ней. «Одни, – говорят они, – верят в несчастливое число 13, другие – в наговоры и заклинания, третьи – в святую воду, четвертые – еще во что-то!» И вот выходит, что за верой нет ни твердого знания (ибо Бога никто не видел), ни даже единого чувства (ибо чувства зависят от человеческого темперамента). Поэтому повторим: сло́ва «чувство» недостаточно, или же оно должно быть уточнено, очищено от всего, что не имеет отношения к собственно вере.

> Итак, в чём же единственность, абсолютная особость состояния, которое мы называем верой? – В том, что она есть ответ. А ответ не только предполагает наличие того, кому отвечают, но и удостоверяет это наличие. Можно сказать несколько иначе: вера есть ответное движение. Движение не души одной, а всего человека, всего его существа, внезапно узнавшего нечто и отдающего себя узнанному. На языке христианства это можно выразить так: вера от Бога, от Его призыва. Она всегда есть ответ Ему, т.е. человеческая самоотдача Тому, Кто Сам Себя отдал. Об этом изумительно сказал Паскаль: «Бог говорит нам: ты не искал бы Меня, если бы уже не нашел»⁸.

> И именно потому, что вера – ответ, ответное движение, в ней всегда остается и искание, и жажда, и стремление. Я ищу в себе, в своем опыте ответ на вопрос: «Почему я верю?» – и вот, не нахожу его. Что есть для меня Бог? Ключ к объяснению мiра и жизни? Нет, ибо для меня очевидно, во-первых, что не из-за этого объяснения я верю в Него, и, во-вторых, что моя вера в Него как раз и не объясняет всех тайн и загадок мiра. Мне приходилось не раз стоять у постели умирающего в страшных мучениях ребенка. И мог ли я «объяснить» что-нибудь окружающим, «религиозно оправдать», как говорят иногда, эти мучения, эту смерть? Нет! Я мог сказать только одно: «Бог здесь, Бог есть!» Я мог лишь исповедать всю несоизмеримость Его присутствия с нашими скорбными земными вопросами.

> Нет, конечно, не из нужды в объяснениях рождается вера. Но тогда откуда же? Из боязни загробных мук? Из заложенного во мне страстного и в конце концов эгоистического желания не исчезнуть до конца? Нет, ибо детским лепетом представляются мне самые умные философские рассуждения о загробном мiре, вечности и т.д. Что знаю я обо всём этом? И что могу сказать другим? И не потому верю я в Бога, что хочу загробной жизни и вечности, а потому верю в жизнь вечную, что верю в Бога.

> Но тогда на вопрос всех вопросов «Почему я верю?» можно ответить только одно: потому что Бог дал мне эту веру и всё время дает. Дал как дар, в реальности которого удостоверяет меня та абсолютно ни от чего в мiре не зависящая радость, тот абсолютно ни от чего внешнего не зависящий мир, которые ощущаю в себе в те редкие минуты, когда слово «Бог» перестает быть только словом, становясь изливающимся на меня водопадом света, любви, красоты, истинной жизни. Мир и радость во Святом Духе (Рим.14:17) – так сказал об этом апостол Павел, и нет уже других слов. Ибо когда веришь и живешь верой, слов не нужно, да они и невозможны.

> Но спросят: «Почему же не всем дан этот дар веры? Почему одни верят, а другие – нет? Что здесь – какое-то избранничество? В самом деле, когда смотришь вокруг, поражаешься глубине неверия и безбожия, заполонивших мiр. И закрадывается в душу сомнение: «Так ли всесилен всеблагой Бог?» К этим вопросам, органически связанным с природой и сущностью веры, мы и перейдем в следующей беседе.

[ Протопр. Александр Шмеман. Оп. в сб. "Беседы на Радио 'Свобода'", т. I ]

# Буду рад прочитать Ваши мнения о представляемых в рассылке текстах –