> «Взять крест» — это всего лишь быть готовым погибнуть. Не более, но и не менее. Ну вот если человек возьмёт пивную кружку и пойдёт по жизни с нею — всем будет ясно, что он не собирается умирать за какую-либо идею, и если что, сдаст эту идею с потрохами и тапочками. А сколько людей идёт по свету с виллами, яхтами, миллиардами и бриллиантами! На одного реального миллиардера приходится миллион идущих по жизни с воображаемым миллиардом, ради защиты которого эти нищие готовы на всё. Точно так же на одного реального человека, у которого есть ребёнок, приходится тысяча совершенно бездетных людей, которые идут по жизни с воображаемым ребёнком и во имя этого воображаемого готовы перестрелять всё человечество.

> Вот чтобы из людей, воображающих себя с пивом или со слезинкой ребёнка, перейти к людям нормальным, и нужно вообразить себя с крестом. Применительно к современным реальностям — экстремистом, радикалом… В разных странах и в разных культурах за разное убивают. Есть, к счастью, страны, где уже не убивают, но нет ещё стран, где не презирают, не подвергают остракизму — вот и взять на себя <крест> быть подвергнутым остракизму. Быть готовым к этому. Не будь готов умереть в бою, как звучал первоначально лозунг скаутов, а просто будь готов не быть, или быть в таком положении, что лучше не быть.

> А как же ответственность за других? А так, что Иисус последний, Кто произнёс эти слова, и после Него никто никому не смеет таких слов говорить. А Он — может и должен не потому, что был готов умереть, а потому что даёт вечную жизнь. Кто не верит в то, что Иисус — это вечная жизнь для всех, тот, конечно, ничего воображать не должен. Но кто верует…

> Альтернатива хорошо известна — быть готовым на что угодно, только не на гибель. Читать «быть ли не быть» вдохновенно, но не забывая изображать пальцами кавычки. Живая собака лучше мёртвого льва.

> Правда, лучше ли собака, которая предала своего хозяина, чем воскресший лев?..

> Распятие Христа за две тысячи лет стало мифом, а было — казнью, причём совершенно ничтожной по меркам того времени, да и любого. Это был аналог нынешним казням в ходе «проверок паспортного режима». В оккупированной стране (Чечне) представители оккупационной власти (России) убили какого-то бродягу нищего. Никого это не волновало, кроме нескольких людей, которых потом тоже поубивали. Только государственное христианство в произведениях искусства так деформировало представление о Распятии, сделав его чуть ли не центром тогдашней истории — якобы и император Тиберий об этом беспокоился. Намного точнее написал один французский литератор: пожилого Пилата спрашивают, как он относился к Иисусу, а тот чешет в затылке говорит: «Что-то не помню такого». Наоборот, христианство начинается не там, где всё увешано крестами, где ходят крестные ходы, где на каждого вешают нательный крестик, а там, где один-единственный человек шепчет себе: «Они убили Его. Мы убили Его. Я убил Его». Вот последнее и есть — несение креста. Принятие на себя и только на себя ответственности за то убийство.