/.../
Худшее, что вы можете сделать, — это забыть себя во имя того,
чтобы оказывать окружающим то, что вы называете помощью.
Этот
урок я усвоил много лет назад, когда изучал психологию в Чикаго. Опыт
получился запоминающийся. Я тогда посещал курсы психологического консультирования
для священников. Курс предназначался для уже практикующих священников,
которые согласились принести на семинары записанные на пленку беседы
со своими прихожанами. Нас было около двадцати человек. Когда настала
моя очередь, я подал кассету, на которой был записан сеанс с моей
прихожанкой, молодой женщиной. Преподаватель вставил кассету в магнитофон,
мы начали слушать. Через пять минут преподаватель, как он это обычно
делал, поставил запись на паузу и поинтересовался:
– У кого-нибудь
есть комментарии?
Один из присутствующих обратился
ко мне:
– А зачем вы задали девушке этот вопрос?
–
Что-то я не помню, чтобы задавал ей какие-то вопросы, — возразил
я. — Скажу больше, я абсолютно уверен, что ничего у нее не спрашивал.
–
Нет, спрашивали, — удивился мой коллега.
А я
действительно был уверен, что не задавал на сеансе никаких вопросов,
потому что в тот период следовал методам Карла Роджерса и был большим
поклонником личностно-ориентированного подхода и недирективной психотерапии.
Это, в частности, означает, что вы не задаете клиенту вопросов, не перебиваете
его и не даете ему советов. Потому я и был так уверен,
что ничего у девушки не спрашивал. В общем, мы начали
спорить, и в какой-то момент преподаватель сказал: «Давайте просто еще раз
прослушаем запись». Мы отмотали назад, и я, к своему неописуемому ужасу,
собственными ушами услышал, как вывалил на девушку не просто вопрос,
а огромный вопрос… Вопрос размером с небоскреб. И вот что
примечательно. Получается, что этот вопрос я слышал не менее трех раз.
Первый раз — когда лично задал его на нашей с ней встрече;
второй — когда услышал его на пленке, перед тем как отнести
запись на семинар (я ведь хотел представить группе интересную запись);
третий — на прослушивании в группе. И ни разу я не осознал,
что задаю девушке вопрос! Вот что такое неосознанность.
Такое
регулярно происходит на моих сеансах психотерапии или духовного наставничества.
Мы записываем нашу беседу с клиентом, потом клиент слушает запись и говорит:
«Удивительно: когда мы с вами общались на сеансе, я не услышал,
что вы мне говорите. А услышал только сейчас, прослушивая запись». Что
еще интереснее, я сам не слышу, что́ говорю клиенту на сеансе.
Это действительно шок — обнаружить, что во время сеанса я говорю
клиенту вещи, которых сам не осознаю́. И весь смысл происходящего
доходит до меня много позже. Это вы называете человеческим поведением?
А вы говорите «забудьте о себе, сопереживайте другим»! В общем,
после того как мы прослушали всю пленку, преподаватель спросил:
–
Еще комментарии будут?
Один из священников,
пятидесятилетний мужчина, вызывавший у меня большую симпатию, обратился ко мне:
–
Тони, я хотел бы задать вам вопрос личного характера. Можно?
–
Давайте, — согласился я. — Если мне не захочется отвечать,
я так и скажу.
– Симпатичная была девушка?
На тот момент,
могу сказать абсолютно искренне, я был на той стадии развития
{development or undevelopment}, когда мне действительно было
всё равно, кто как выглядит. Мне это было совершенно не важно.
Она овца из паствы Христовой, я — пастырь. Я оказываю ей помощь
и руководство. Нас так учили. Я в это верил. Поэтому я ответил
своему коллеге:
– А как это вообще связано с тем, что мы обсуждаем?
–
Мне отчетливо слышно, что девушка вам не нравится, — сказал
он.
– Что?!
Мне на тот момент
в голову не приходило, что кто-то из прихожан может мне нравиться,
а кто-то нет. Конечно, как большинство людей, я испытывал время от времени
укол антипатии к тому или иному человеку и вполне осознавал это. Но мне казалось,
что мое обращение с прихожанами оставалось полностью нейтральным. Поэтому
я воскликнул:
– С чего вы это взяли?!
–
На пленке слышно, — ответил он.
Мы
снова прослушали пленку.
– Слышите свой голос? Интонации? —
спросил меня коллега. — Вот здесь голос стал особенно мягким,
почти слащавым. Вы ведь раздражены, верно?
Я совершенно
точно был раздражен, а осознал это только сейчас, в группе. Что говорили
мои интонации девушке? «Не приходи сюда больше». А я этого не осознавал.
Мой более опытный коллега заметил:
– Она ведь женщина. Она почти
наверняка услышала это. Когда у вас намечена следующая встреча?
–
На среду, — ответил я.
– Рискну предположить,
что она не придет.
И она не пришла.
Я прождал неделю, девушка так и не появилась. Прождал еще неделю.
Потом позвонил ей, нарушив одно из своих правил — не играть
роль спасителя. Я позвонил девушке и сказал:
– Помните, вы разрешили
мне воспользоваться записью нашей встречи в обучающих целях? Это мне
очень помогло, группа указала мне на многие интересные моменты (я не стал
уточнять, какие именно), которые, как мне кажется, помогут нам в терапии.
Поэтому, если хотите, возвращайтесь, и мы сможем пообщаться более плодотворно.
–
Хорошо, я вернусь, — ответила она.
И действительно
вернулась. Моя антипатия к ней никуда не делась, но она перестала
мешать нам в работе. То, что вы осознаёте, вы контролируете; то,
чего вы не осознаёте, контролирует вас. Вы всегда будете оставаться рабом
для того, чего не осознаёте внутри себя. Сто́ит вам осознать что-то,
и вы освобождаетесь от этого. Оно всё еще здесь, внутри вас,
но оно больше на вас не влияет. Оно больше не контролирует,
не порабощает вас. В этом вся разница.
Осознанность,
осознанность, осознанность, осознанность! На том курсе в Чикаго нас учили,
как быть вовлеченными наблюдателями. Если упростить, это означает, что
я говорю с вами и одновременно дистанцируюсь, чтобы наблюдать,
как я с вами говорю. Когда я вас слушаю, мне бесконечно важнее
слышать то, что говорю я, нежели то, что говорите вы. Конечно, слышать вас тоже
важно, но гораздо важнее слышать самого себя. Иначе я не услышу вас.
Либо, сам того не сознавая, буду искажать всё, что вы мне скажете. Я буду
воспринимать вас через фильтр своих психологических рефлексов. Буду реагировать
на ваши слова, подвергаясь влиянию своих комплексов, неуверенности в себе,
потребности манипулировать вами, желания преуспеть, раздражения и иных эмоций,
которые даже не осознаю́. Поэтому крайне важно, чтобы, слушая вас,
я в первую очередь слышал себя. Вот чему нас учили на том курсе
в Чикаго. Осознанности.
Это не обязательно
значит, что вы должны всё время находиться в состоянии глубокой
медитации, не воспринимая события внешнего мира. Не знаю, насколько
это удачный пример, но давайте представим себе опытного водителя, который
сидит за рулем и при этом внимательно слушает вас, своего пассажира.
Он даже может спорить с вами о чём-то, но это не мешает
ему бдительно следить за дорогой. Как только произойдет что-то необычное —
например, раздастся непривычный звук или попадется неровность на дороге, —
он сразу обратит на это внимание.
Только
что он с вами увлеченно спорил, и тут же говорит: «А вы дверь
свою хорошо захлопнули?» Как он это сделал? Он был настороже. Он осознавал
всё происходящее. Внимание его было сосредоточено на разговоре, на выдвигаемых
аргументах, но при этом он осознавал всё, происходящее вокруг него,
помимо разговора. Его сознание воспринимало много информации помимо ваших
слов.
Обратите внимание: я сейчас не говорю
о сосредоточении. Сосредоточение не так важно. Многие медитативные практики
направлены именно на развитие сосредоточения, и я всегда с недоверием
относился к такого рода техникам. Зачастую они подразумевают насилие
над сознанием, являясь, по сути, очередным способом программирования
и психологического обусловливания. Я же
говорю вам об осознанности, которая совсем не то же самое, что сосредоточение.
Сосредоточение можно сравнить с узким лучом прожектора, высвечивающим одно-единственное
пятно. Да, вы открыты всему, что попадает в этот узкий, освещенный сосредоточением
диапазон вашего сознания. Но вас легко отвлечь. Когда же вы практикуете
осознанность, отвлечься невозможно. Когда «включена» осознанность, отвлекающие
моменты просто перестают быть таковыми, потому что вы осознаёте всё, что происходит
вокруг.
Например, я смотрю на эти деревья
и одновременно нервничаю. Значит ли это, что я отвлекаюсь? Да, я отвлекаюсь,
если моя цель — сосредоточиться на деревьях. Но если
при этом я осознаю́ свое волнение, я уже не отвлекаюсь.
Просто осознавайте, куда направлено ваше внимание. Едва что-то пойдет не так,
едва произойдет что-то неожиданное, — вы сразу обратите на это
внимание. Вы будете как опытный водитель за рулем.
/.../
святая Тереза Авильская говорила, что Господь одарил
ее милостью разотождествления с собой. Возможно, вам приходилось обращать
внимание на то, как говорят о себе совсем маленькие дети. Двухлетний
мальчик может сказать: «Томми сегодня съел весь завтрак». Он не говорит «я»,
хотя прекрасно знает, что он и есть Томми. Нет, он говорит о себе
в третьем лице. Так же воспринимают себя мистики. Они разотождествились
с собой и пребывают в мире.
Именно
о такой милости говорила святая Тереза. Это и есть то самое «Я»,
к воссоединению с которым столь настойчиво призывают нас восточные мастера.
И западные тоже! Мейстер Экхарт, например. Они призывают людей заново открыть
для себя свое «Я».