> Седален по 3-й песни в Неделю о блудном сыне

> Церковно-славянский текст:	> Греческий текст:	> Перевод иером. Амвросия (Тимрота):
> Объятия Отча отверсти ми потщися, > блудно иждих мое житие, > на богатство неиждиваемое взираяй щедрот Твоих Спасе, > ныне обнищавшее мое сердце не презри. > Тебе бо Господи, во умилении зову: > согреших, Отче, на небо и пред Тобою.*	> Ἀγκάλας πατρικάς, > διανοῖξαί μοι σπεῦσον, > ἀσώτως τὸν ἐμόν, > κατηνάλωσα βίον, > εἰς πλοῦτον ἀδαπάνητον, > ἀφορῶν τοῦ ἐλέους Σου. > Νῦν πτωχεύουσαν, > μὴ ὑπερίδῃς καρδίαν· > σοὶ γὰρ Κύριε, > ἐν κατανύξει κραυγάζω. > Ἥμαρτον, σῶσόν με.*	> Объятия отеческие открыть мне поспеши: > блудно я растратил жизнь мою, > на богатство неисчерпаемое милостей Твоих, Спаситель, взирая безучастно! > Ныне не презри обнищавшего моего сердца, > ибо к Тебе, Господи, в сокрушении взываю: > «Согрешил я, Отче, против неба и пред Тобою!»*

{^* В греч. тексте последняя фраза короче: "Согрешил, спаси меня!". — Прим. ред. рассылки.}

> Притча о блудном сыне (Лк 15:11-32) читается за две недели до начала Великого поста – и вся триодная часть соответствующей воскресной службы посвящена осмыслению этого евангельского сюжета. Надо сказать, что в Триоди Постной мы увидим далее еще один канон, посвященный истории беспутного сына, – он читается во второе воскресенье Поста (и, таким образом, расположен симметрично первому канону относительно Прощёного воскресенья). Как мы все знаем, во второе воскресенье Великого поста празднуется память святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникского (1296–1359). Но это празднование довольно позднее, а на первом месте в этой службе стои́т канон на притчу о блудном сыне. Это – следы более древнего расположения евангельских чтений. Но вернемся в сегодняшний день.

> Из триодной службы в Неделю о блудном сыне мы выбрали небольшой текст – седален по третьей песни канона на утрене «Объятия отча…». В качестве одного из тропарей этот седален (с незначительными разночтениями в тексте) помещен также в Следованной Псалтири после первой кафисмы. С пения тропаря «Объятия отча…» начинается чин монашеского пострижения.

> Если мы откроем саму притчу о блудном сыне, то увидим, что она состоит из двух сюжетов: истории младшего сына (со счастливым концом) и эпизода, касающегося старшего сына (этот эпизод имеет открытый финал). Триодный седален сразу же вводит нас в середину евангельского повествования – мы оказываемся почти в финале истории младшего сына: после долгих странствий он возвращается к отцу – и тот встречает его с распростертыми объятиями. Впрочем, в седальне момент встречи еще не наступил, напротив, он-то как раз и является предметом нашей молитвы. Отождествляя себя с неразумным сыном, ушедшим из отчего дома в дальнюю страну, мы сознаём и тяжесть собственных грехов, проистекающих главным образом из забвения Бога, и вместе с тем (в отличие от героя евангельской притчи) недостаток покаяния – и потому молим милостивого Отца раскрыть нам отеческие объятия, хоть мы и недостойны этого, поскольку растратили впустую свою жизнь, с равнодушием и пренебрежением относясь к тем подлинным богатствам, которые дарованы каждому члену Церкви Христовой. Сокрушаясь о сделанном (и не сделанном!), мы сознаём собственную духовную нищету и обращаемся к нашему Господу и Спасителю с покаянной мольбой младшего сына: «Согрешил я, Отче, против Неба и пред Тобою!»

> В заключение хотелось бы обратить на два слова в церковнославянском переводе седальна, которые часто неправильно понимаются из-за их ложного сходства с русскими словами (их обычно называют "ложными друзьями переводчика"; Ольга Александровна Седакова посвятила им целый словарь). Первое такое слово, которое встречается нам в седальне – это щедроты. Прямой связи с русским прилагательным щедрый, с существительным щедрость здесь нет: церковнославянские щедроты – это «милость» (что видно из перевода иером. Амвросия). Второй "ложный друг переводчика" (или, как говорит О.А.Седакова, церковнославяно-русский пароним) – умиление. Это отнюдь не «нежное, теплое чувство, возбуждаемое чем-л. трогательным», как сообщают нам словари русского языка: церковнославянское умиление – это «раскаяние», «сокрушение». Поводные камни такого рода подстерегают нас и во многих других богослужебных текстах.