> Отличительные особенности <благочестия> первоначальной Церкви

<.....>

> Преломление хлеба

> В дополнение к традиционным иудейским религиозным практикам (соблюдение Торы и участие в храмовом богослужении) и обряду крещения (унаследованному от Иоанна Крестителя и Иисуса), первоначальное Иисусово движение в Палестине следовало ритуалу «преломления хлеба», то есть совместных трапез (Деян 2:42,46). Из Деяний мы узнаём, что Павел также преломлял хлеб в Троаде, на собрании местных верующих (Деян 20:7,11). Евангелия увязывают данный обычай с Иисусом, и в частности — под влиянием Павла — с Тайной вечерей (Мф 14:19; Мк 8:6,19; Мф 15:36; Мк 14:22; Мф 26:26; Лк 22:19; 24:30,35; 1Кор 10:16). Сходная трапеза для полных членов общины существовала у кумранитов (1QS 6:4–6), причем считалось, что она сохранится и в мессианском веке (1QSa 2:17–22). Новый Завет не уточняет, сколь часто совершались эти трапезы («вечери любви» Иуд 12). Об их праздновании в воскресенье («первый день недели») упоминается в эпизоде с Троадой (Деян 20:7), но там дата (воскресенье) может быть случайной. Как бы то ни было, к концу I века н.э. в «Учении двенадцати апостолов» специфически описывается христианская трапеза с заповедью: «А в день Господень, собравшись вместе, преломите хлеб и поблагодарите…» (Дидахе 14:1){}. <...>

<.....>

> Зримые особенности Павлова христианства

<.....>

> Вечеря Господня

> Помимо крещения, христианского обряда, который совершался над человеком раз в жизни, Павел унаследовал от предшественников еще одну культовую практику — общинную трапезу. Она называлась также «преломлением хлеба» и «благодарением» («Евхаристией»). Опять-таки Павел по-новому осмыслил ее, превратив в воспроизведение «вечери Господней», последней пасхальной трапезы Иисуса с апостолами в ночь перед распятием.

> Из слов Павла можно заключить, что мистический смысл трапезы был открыт ему лично Христом: «Я от <самого́> Господа принял то, что и вам передал» (1Кор 11:23). Павел не говорит, что получил данный материал как часть апостольского предания о смерти, погребении и воскресении Иисуса (ср. 1Кор 15:3: «я первоначально преподал вам то, что и сам принял»). Если я правильно понимаю, мистическое осмысление Тайной вечери восходит не к синоптическим евангелистам, составившим свои повествования между 70 и 100 годом н.э., а к Павлу, который писал свои письма в начале 50-х годов. Похоже, что эта идея вошла в традицию евангелий от Марка и Матфея через Луку, ученика Павла, чей рассказ о Тайной вечере отражает воззрения его учи́теля. Только Павел и Лука сообщают, что Иисус велел повторять этот обряд. Павел усматривал здесь двойную аллегорию: верующие участвуют в искупительной смерти и воскресении Христа и становятся частью мистического тела Христа — Церкви. С точки зрения Павла, те, кто вкушают хлеб и вино Евхаристии, обретают мистическую и сакраментологическую связь с искупительной смертью Христа.

> Поскольку хлеб символизировал плоть Иисуса, вкушавшие его также духовно превращались в единое тело — Церковь: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Те́ла Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1Кор 10:16–17; ср. Рим 12:4–5).

> При таком высоком понимании общинной трапезы неудивительно, что плебейские ученики Павла в Коринфе недотягивали до нужных стандартов мысли и поведения. Павел сетовал, что члены общины не дорожат единством, разделяются по социальному признаку (1Кор 11:18; ср. 1:12), да и во время само́й вечери ведут себя недолжно. Вместо того чтобы всем вкушать одну еду, каждая семья приносила свое, и в результате бедняки уходили униженными и голодными, а богатые объедались деликатесами и напивались (1Кор 11:21–22,33–34). Странная картина коринфской церкви создается, когда Павел запрещает коринфянам <> есть за одним столом с пьяницами, идолопоклонниками, клеветниками, мошенниками, развратниками и стяжателями (1Кор 5:11).

> Как бы то ни было, преломление хлеба («вечеря Господня»), как его понимал Павел, стало краеугольным камнем культа в языческом христианстве и остается таковым доныне.

<.....>

> Иоаннова <традиция>

<.....>

> В отличие от Деяний и посланий Павла в Иоанновой литературе нет ни одного ясного намека на основные обряды ранней Церкви: крещение и преломление хлеба (священную общую трапезу в подражание Тайной вечери). Впрочем, это неудивительно. Четвертое Евангелие не знает пасхального ритуала: последняя трапеза Иисуса с учениками происходит не в начале 15 нисана, {15 число месяца нисан — дата иудейского праздника Песах, при этом началом дня считался момент заката солнца. – Прим. ред. рассылки.} а сутками ранее. Единственное беглое упоминание крещения вставлено в беседу с Никодимом, где говорится о рождении верующего от воды и Духа (Ин 3:5). В Четвертом Евангелии о воде говорится как об источнике жизни, а не как о средстве очищения. Образ вкушения плоти и крови Христовой (Ин 6) также не указывает на еженедельный обряд, а символизирует духовное возрастание. Если Матфей вкладывает в уста Иисуса пару упоминаний о Церкви, а в Деяниях и Павловых посланиях о ней сообщается неоднократно, у четвертого евангелиста нет ни слова об учреждении Иисусом организованной общины. Некоторые сведения есть только в Ин 21, главе, добавленной к Евангелию на позднем этапе, где Иисус назначает Петра пастырем стада (стадо же — метафора Церкви). Окончательная развязка — вхождение учеников Иисуса в небесные обители — есть объект неспешного ожидания, хотя и предполагается в не слишком отдаленном будущем. 1Ин 2:18 спокойно уверяет, что верующие живут в последний час, и уже пришли многие антихристы. Вообще во времена Иоанна эсхатологический пыл уже шел на спад. Начиналась эра послеапостольской Церкви.

<.....>

> Дидахе, или Учение двенадцати апостолов (около 50 – 100 годы)

<.....>

> Благодарственная трапеза

> После крещения, поста и молитвы Дидахе обращается к теме благодарственной трапезы — четвертой культовой практики иудеохристианской Церкви. Общинные трапезы, также именуемые «преломлением хлеба» или «благодарением» (Евхаристией), совершались по воскресеньям, в день Господень (Дидахе 14:1). Мы их уже упоминали, в связи с Деяниями апостолов (Деян 2:42,46; 20:7) и Павловым описанием коринфской церкви (1Кор 10:16–17; 11:20–34). Допускались к Евхаристии только крещеные. Аналогичное правило существовало у кумранских ессеев (см. «Устав общины»): участие посторонних вообще исключалось, а новички обучались два года, прежде чем их полностью допускали к общему столу.

> Общинная Евхаристия была настоящей трапезой, а не просто религиозным ритуалом. Предполагалось, что все участники должны насытиться. В то же время Евхаристия образно напоминала о духовной пище и питье, и о жизни вечной, обещанной Иисусом Церкви. Была и эсхатологическая составляющая. Хлеб, преломляемый на множество частей, обозначал рассеянных членов Церкви, которые будут собраны со всех концов земли, от четырех ветров, в Царство Божье (Дидахе 9:4; 10:5). По отношению к чаше вина Дидахе использует образ, который, насколько мне известно, больше нигде не засвидетельствован: община благодарит Бога за «лозу Давида». Эсхатологическая атмосфера и яркий давидический {Плохопереводимое слово (davidic). Здесь имеется в виду: по образу правления царя Давида, согласно обетованию, которое Бог дал ему; "мессианское". — Прим. ред. рассылки.} колорит находят полное выражение в конце трапезы, в серии восклицаний. В связи с «преломлением хлеба» подчеркнем, что ни в Дидахе, ни в Деяниях апостолов, не содержится богословской символики, увязывающей священную общинную трапезу с Тайной вечерей. Для Павла же вечеря Господня была воспроизведением жертвенной смерти Иисуса и подразумевала мистическое приобщение его телу и крови. Евхаристические идеи Дидахе явно не отражают влияния Павла и, возможно, возникли до Павла.

> Однако прежде чем окончательно утвердиться в этом выводе, следует объяснить трехкратное использование слова «жертва» (thusia) применительно к общинной трапезе в Дидахе 14:1–3: «Каждый, находящийся в разладе со своим ближним, да не присоединяется к вам до тех пор, пока они не примирятся, чтобы вашей жертве не быть оскверненной. Ведь эта жертва упомянута Господом: «На всяком месте и во всякой время приносите Мне чистую жертву»).

> Ответ прост: мы имеем дело с неправильным переводом. Слово thusia использовано в аллюзии Дидахе на заповедь Нагорной проповеди (Мф 5:23–24), где Иисус требует мириться с ближними, прежде чем приносить жертву в Храме (иначе ссора осквернит жертву). Дидахе ошибочно заменяет матфеевское понятие «дар» (doron) на «жертва» (thusia). Почему? Дело в том, что Септуагинта вольно переводит еврейское слово «минха» («приношение»), которое содержится в цитируемом отрывке из Книги Малахии 1:11, как thusia («жертва»): «На всяком месте и во всякое время приносите Мне чистую жертву [thusia]». Однако ни у Матфея, ни в еврейском тексте Малахии не говорится о «зевах» («жертвоприношении», при котором убивается жертва). Следовательно, всякая попытка читать уставы Дидахе о Евхаристии в свете Павловой христологии (Иисус как пасхальный агнец) безосновательна.

<.....>

> Юстин Мученик <(ок. 100 – 165 гг.)>

<.....>

> Крещение и Евхаристия

> В «Апологиях» мало подробностей о христианской религиозной жизни. Мы читаем о крещении как «омовении в оставление грехов» и о священной трапезе как взращивании плотью и кровью Христовой. Сакраментология не носит выраженно паулинистскую окраску. Скажем, крещение не подается как символ погребения и воскресения со Христом, а Евхаристия — как воспоминание о Тайной вечере.

> Однако Юстин замечает мимоходом, что в митраизме есть плагиат из слов Евхаристии: «Апостолы в написанных ими сказаниях, которые называются Евангелиями, предали, что им было так заповедано… То же самое злые демоны из подражания научили делать и в таинствах Митры» (1 Апология, 66). Юстин пишет, что евхаристические собрания проходят по воскресеньям, что вполне уместно, ибо «это есть первый день, в который Бог… сотворил мир, и Иисус Христос… воскрес из мертвых» (1 Апология, 67).

<.....>

> Ириней Лионский (около 130 – <ок.> 200 годы)

<.....>

> Увлеченность полемикой с гностицизмом способствовала акценту на важность Евхаристии, которая, как обновление жертвы тела и крови Иисуса, уходит корнями в реальность Боговоплощения (идея, столь чуждая маркионитам). Все гностики отвергали возможность спасения плоти и искупление Христом человечества через телесную смерть. Соответственно, им не приносила пользы Евхаристия, причастие плоти и крови Спасителя (Против ересей, 5.2.3). Согласно Иринею, полная божественная и человеческая реальность Христа есть то, без чего не может быть подлинной Евхаристии.

<.....>

> Тертуллиан (около 160 – около 222 года)

<.....>

> Евхаристия и этика

> Сто́ит остановиться на мыслях Тертуллиана о евхаристическом богослужении. Полемизируя с Маркионом, он подчеркивал реальность те́ла Христова и обращался к образу хлеба, чтобы высмеять гностическую доктрину. Если тело Иисуса было призрачным, как его может символизировать настоящий хлеб Евхаристии? И если не было реальности, откуда взялся образ?

> За вычетом последней дешевой колкости, аргумент интересен. Получается, что фраза «это есть тело мое» означает «это образ моего тела». Судя по всему, Тертуллиан считал, что хлеб — символический или аллегорический субститут {"заменитель" – прим. ред. рассылки.} тела Иисуса, а не его мистическая реальность, как полагала последующая католическая ортодоксия.